Река любви - Барбара Картленд

— Это как раз то, что я и сам предчувствовал, — заметил лорд Саутуолд, и Лили, открыв глаза, подумала, что все это было слишком легко.

Единственным в компании, кто не проявлял ни малейшего уважения к ее способностям провидицы, был Гарри.

Когда она встречалась с ним глазами через стол за обедом и когда лорд Стаутуолд говорил о ее даре с ноткой почтительности, она чувствовала, что Гарри ей не обмануть.

Лили даже казалось, что если бы он захотел, то мог выставить ее перед всеми обманщицей, шарлатанкой и мошенницей.

Но она тут же убеждала себя в том, что она чрезмерно мнительна и пуглива.

Она не сделала и не сказала ничего плохого, она лишь посеяла в людях, сохранивших почти детскую веру в счастливую удачу, мысль, что она может видеть их будущее.

Что же касается ее самой, то ей не была уготована заранее усыпанная розочками дорожка и горшочек с золотом там, где радуга упирается в землю.

«Они так богаты и влиятельны, — говорила про себя Лили, оставаясь одна в каюте. — Они могут чувствовать себя вне опасности нищеты, одиночества и страха».

У нее дрожь пробежала по телу при воспоминании о том, как бедны они были с отцом и как она страшилась будущего, когда поняла, что сэр Эван после смерти не оставит ей почти ничего.

Однако ей удалось улучшить свое положение, когда сэр Эван был прикован к постели. Она ходила тогда по замку, собирая все, что могло быть не учтено в его завещании, и отсылала в Эдинбург.

Когда они навещали родственников мужа в Эдинбурге, она вступала в переговоры с дельцом, занимавшимся антиквариатом.

Она рассказала ему длинную и запутанную историю о том, как семья вручила ей большое количество вещиц, чтобы она хранила их как память о прожитых годах, но они стали ей в тягость.

— Я не хотела бы огорчать родных, проявивших доброту ко мне, — она выглядела трогательно, говоря своим детским голосом, — но я очень нуждаюсь в деньгах и вынуждена продавать кое-что время от времени, и, конечно же, это должно оставаться в абсолютной тайне.

— Я понимаю, — сказал делец, — и обещаю вам, что все продаваемое вами будет как можно скорее отправлено в мой магазин в Лондоне.

Лили послала ему несколько табакерок, принесших ей на удивление большую сумму, а также какое-то столовое серебро из сейфа, что, по ее мнению, не должно было обнаружиться, поскольку они теперь не устраивали приемов, и даже небольшие картины, которых она не нашла в каталоге среди перечисленного имущества.

После смерти сэра Эвана она отправилась в Эдинбург и продала там его золотые часы и цепочку, несколько пар прекрасных жемчужных запонок для манжет.

Алистер даже спросил ее, куда они подевались.

— Не знаю, — отвечала она, — прежний камердинер вашего отца умер пять лет назад, и он вместо него нанял человека, который ему не нравился, поэтому, когда тот ушел от нас, ваш отец предпочел, чтобы его обслуживали дворецкий и лакей.

Алистер Кэрнс сжал губы в жесткую линию.

— Я думаю, бесполезно просить полицию поинтересоваться этим человеком?

— Перед уходом он сказал, что собирается в Австралию, — отвечала Лили, — якобы у него там живут родственники.

Она знала, что Алистер вряд ли этим займется, и вырученные деньги пошли на ее секретный счет в банке, который она перевела в Лондон, как только отправилась на Юг, используя вымышленное имя, под которым открыла счет в Шотландии. Однако сколько бы она ни накопила законным или незаконным путем, все это было каплей в сравнении с океаном огромных богатств герцога, лорда Саутуолда и, как она могла предположить, большинства его друзей.

Леди Саутуолд поддразнивала Гарри, называя его «богатым холостяком, тратящим деньги лишь на себя», а Джимми хотя и не слыл пока денежным воротилой, однако его, очевидно, ожидало большое будущее.

Со своими спутниками Лили чувствовала себя, как в пещере Аладдина, где вокруг нее все ослепительно сверкает, особенно сам герцог. Ей казалось, что его сильное, атлетическое тело переливается самоцветами, которыми усыпана и его корона.

«Я хочу, чтобы такая же была на моей голове», — думала Лили.

Она представляла себя среди жен пэров, с огромной диадемой в рыжих волосах, с бриллиантовым ожерельем, обвивающим ее белую шею, и с браслетами, ослепительно сияющими при каждом ее жесте.

«Герцогиня Дарлестонская!» — вот кем она станет, а кроме этого титула, у нее будет самый обаятельный, самый очаровательный муж, о каком можно только мечтать.

И тут она внезапно вспомнила, что, когда о нем заходила речь, его награждали и другим эпитетом — беспутный!

Дожидаясь герцога в каюте, она испугалась, что сильное сердцебиение, вызванное ее бурными мечтаниями и расчетливыми размышлениями, выдадут ее истинные намерения!

Глава 4

Герцог стоял один на палубе.

Было еще очень рано, и солнце, поднимавшееся в безоблачном чистом небе, бросало на окружающий ландшафт странный мистический свет, сначала красный, затем желтый и, наконец, ослепительно белый.

«Неудивительно, — думал он, — что древние египтяне из всех божеств особенно почитали Pa — бога Солнца».

С тех пор как они оставили Средиземное море и плыли сначала по дельте Нила, похожей на лотос, и затем по самой реке, он с каждой минутой чувствовал, как эта страна, которую он очень хотел увидеть, все больше и больше завораживает его.

По берегам реки миля за милей нескончаемой чередой проплывали зеленеющие поля хлопчатника и табака, пальмовые рощи и плантации фасоли и бобов, буйно прорывающихся из богатой красно-коричневой илистой земли. Вдали же, за этой пышной прибрежной зеленью, простиралась выжженная солнцем золотая пустыня.

Чем дальше на юг, тем поразительно пустой становилась река. Лишь иногда герцог мог видеть треугольный латинский парус фелюги, да порой медленно проплывала тяжело нагруженная баржа, и вновь на коричневой воде и над нею оставались одни птицы.

На более оживленном берегу часто маячили кучки глинобитных хижин с плоскими крышами, окруженные стройными пальмовыми деревьями; брели терпеливые ослики с тяжелой поклажей, трудились в полях мужчины в длинных белых джеллабах.

Они работали мотыгами, у которых, подумал герцог, была та же форма и тот же вид, что и у орудий, применявшихся их предками пять тысячелетий назад.

Герцог с интересом прислушивался к стону и поскрипыванию водяного насоса — примитивного устройства с вертикальным колесом, к которому прикреплены водяные черпаки, вращаемые деревянным приводом, вокруг которого без устали ходили волы или ослики.

Но более всего его возбуждало предвкушение скорой встречи с храмами и статуями, оставленными фараонами в Фивах.