Остров Свободы - Алекс Бор

Фидель, как загнанный заяц, упал на мостовую, закрывая голову руками... Если бы он мог, то, как крот, прорыл бы глубокую нору в камнях мостовой, чтобы спрятаться от смерти, которая, смеясь, наблюдала за ним с ревущего неба.

Но самолеты пролетели мимо. Немецких летчиков совершенно не интересовал одинокий семнадцатилетний парень, который вдруг внезапно осознал, что детство кончилось, и началась взрослая жизнь...

Фидель так и не узнал, что стало с отцом и братом. Ему хотелось верить, что они не погибли при первой бомбардировке - ведь сам Фидель остался жив...

Фиделю хотелось верить, что они живы - хотя знал, что чудес не бывает. Спустя два дня после начала оккупации Фидель уже знал, сколько мирных жителей погибло во время первого налета  немецкой авиации - несколько сотен. Он видел обезображенные тела, вповалку лежащие на улицах, и боялся смотреть на них, опасаясь, что увидит мертвые глаза Рауля или отца.

Может быть, хорошо, что он их не увидел - мертвыми.

Неизвестно, смог ли он вообще выжить после этого.

Так что лучше считать, что они не погибли.

А просто пропали...

Фидель плохо помнил первые два месяца оккупации. Они прошли как в тумане.

В памяти сохранились лишь фрагменты воспоминаний. Он помнил, что, как и другие горожане, был мобилизован в лагерь, на строительство оборонительных сооружений. "Арбайтенлагер" располагался на территории старинной крепости Эль-Морро. Той самой, на которую еще два дня назад смотрели Фидель и Мария, мечтая о будущем.

Что стало с Марией, осталась ли она жива, Фидель тоже не знал.

По периметру крепостных стен стояли деревянные сторожевые вышки. На территории крепости прогуливались охранники с собаками.

Фидель работал, ни о чем не задумываясь. Порой ему казалось, что он давно уже умер, и только по инерции продолжает двигаться. Тропическое солнце палило нещадно,  немцы заставляли работать мобилизованных горожан по восемнадцать часов - они знали, что янки наверняка попытаются отбить Кубу.

И точно - вскоре начались те самые  бомбардировки.

Немало "арбайтеров" нашли смерть под американскими бомбами.

Фиделю повезло - он даже не был ранен. Но чувствовал себя не лучше мертвого...

Через какое-то время, когда бомбардировки прекратились, и всем стало ясно, что Америка не предпримет штурм Кубы,  немцы отпустили горожан из лагеря. Им почему-то стали не нужны дешевые рабы, которые работали спустя рукава, и которых, помимо всего прочего, нужно было чем-то кормить.

Фидель возвращался домой через Старую Гавану.

Он не узнавал города - выщербленные мостовые, воронки от американских авиабомб, обгорелые стены старинных дворцов и соборов, завалы из руин... 

Американская авиация поработала на славу, за несколько дней уничтожив то, что создавалось поколениями кубинцев. У Фиделя непроизвольно сжались кулаки, когда он  вышел на Пласа-де-Катедраль.

На  месте Кафедрального собора он увидел кирпичное крошево, посреди которого валялись, воздевая к небу культи рук, разбитые скульптуры католических святых. Уцелела лишь часть северной стены собора, напротив дворца Агуас-Кларас.

Впрочем, от самого дворца осталась только часть колоннады и  обгорелые стены...

И ни одного человека вокруг - словно город вымер.

Приближался комендантский час, и, чтобы не нарваться на патруль, Фидель заночевал в подвале полуразрушенного дома, недалеко от Пласа-де-Армас, тоже разбомбленной до основания.

Там он провел три дня, которых он не заметил - видимо, действительно время перестало для него существовать. Его даже не мучил голод, есть совсем не хотелось.

Когда Фидель выбрался из руин Старой Гаваны и очутился в Экстрамурос - Центральной Гаване, то увидел, что город был не таким уже и мертвым, как ему показалось вначале. Американские бомбардировки прекратились, и город стал залечивать раны, жизнь начал входить в привычную колею. Горожане сами, без понуканий со стороны новой власти,  начали  разбирать завалы, приводить в порядок городские улицы, восстанавливать разрушенные дома.

Спустя час Фидель был уже на Калле-Линеа. Как и следовало ожидать, дом был полностью разграблен. Грабители - Фидель ничуть не сомневался, что это были немцы, - вынесли из дома всю мебель,  в том числе и "королевское ложе", не говоря уже о часах с маятником в виде парусника. В патио валялись окурки и бутылки из-под немецкого шнапса...

Фидель поспрашивал соседей, не слышал ли кто об его отце - но они только пожали плечами...

Фидель медленно  возвращался к жизни и понимал, что перед ним в скором времени может стать проблема, на что ему жить. Он решил сходить в банк, в котором отец открыл счет на имя Фиделя, когда он приехал в Гавану учиться. Банк, как ни странно, не был не только разрушен, но работал. И счет не был заморожен...

Управляющий банком сказал Фиделю, что немецкая комендатура не станет конфисковывать вклады частных лиц - за исключением тех, кто будет вести себя нелояльно к новым властям. Это известие Фидель принял с видимым облегчением: голодная смерть в ближайшие годы ему не грозила...

Очередная листовка нашла свое место на обшарпанной стене серого дома, стоящего в темном переулке,  куда не доставал свет фонарей,  ярко горевших на проспекте Пасео, и Фидель уже собирался покинуть переулок,  но вместо этого остановился и вжался в шершавую стену, стараясь не дышать.  Где-то совсем рядом прошагал, звонко цокая подкованными сапогами,  немецкий патруль. Фидель криво усмехнулся: какие же они, эти немцы, пижоны... При ходьбе нарочито громко стучат каблуками. Словно хотят показать,  что именно они - хозяева и этого города, и всей страны.

Фидель снова усмехнулся, сплюнув на мостовую: хозяева... Неужели они такие тупые, что не могут понять,  что те, за кем они охотятся, услышав характерный цокот,  успеют сто раз спрятаться?

Впрочем, сегодня патрулей было особенно много, они шагали один за другим, с перерывом в пять-десять минут.  Фидель это отметил еще днем,  когда делал вид, что  гуляет по Прадо, а на самом деле разведывая место проведения операции. Нетрудно было понять, что намечается очередная крупномасштабная облава. Видимо, немцы были хорошо осведомлены, что подполье что-то затеяло. В таких случаях немцы звереют и хватают всех, кто покажется им подозрительным. Фидель не хотел думать о том, что будет, если его остановят и обыщут...

Немцы шагали по мостовым, громко цокая подковками, изредка заглядывая в темные переулки, освещая их недра армейскими фонариками.

Но соваться в городскую утробу они не решались, и это было на руку Фиделю.

Один раз, когда Фидель ждал, когда пройдут немцы, особо настырный патрульный  заглянул все-таки в переулок. Яркий свет едва не задел Фиделя, который вжался в небольшую нишу в стене, думая только о том, чтобы стать невидимым, слиться с лиловой мглой. Он молил бога, чтобы тот отвел немцу глаза от ниши,  и направил  горячий сноп яркого света чуть левее...

Бог, похоже, услышал молитвы Фиделя, и патрульный, что-то пробормотав на своем лающем языке, выключил фонарь и вышел из переулка.

Фиделю повезло, но он чувствовал, что везение не может длиться долго. Ему уже давно везет, и лимит на везение может скоро оказаться исчерпанным.

Где-то в груди зародилось холодное ощущение тревоги. Фиделю захотелось выкинуть опасные листы бумаги, и бежать домой, закрыться от внешнего мира в своей маленькой комнатушке,  и  сидеть так целую вечность, не пуская никого в свой маленький, уютный мирок.

Но Фидель понимал: он не имеет права быть малодушным, не имеет права подчинять душу страху. Ведь он - не обыватель, который мечтает только о том, чтобы сладко поесть и приятно провести время, которого не волнуют немецкие патрули на улицах кубинских городов.

Фидель не был обывателем.

Он был подпольщиком.

Борцом...

Фидель хорошо помнил тот день, когда он встал в ряды борцов-подпольщиков. Встал не по принуждению, не под влиянием романтического порыва - по зову сердца.

Однажды, бесцельно шатаясь по городу, Фидель оказался в районе Центрального парка, недалеко от того места, где до войны возвышалось здание Национального Капитолия.

Американцы, когда бомбили Гавану, по каким-то им одним известным причинам пощадили точную копию своего Конгресса, и ни одна бомба не упала вблизи от здания.

Однако как только бомбардировки прекратились,  Национальный Капитолий был взорван по приказу немецкого военного коменданта. "Гансанос" не пожалели десятков ящиков взрывчатки,  чтобы только показать Америке, лежащей в ста милях от Гаваны, что именно они  хозяева острова.

Взорвав Капитолий, немцы мобилизовали жителей Гаваны на разборку руин. Фидель тоже оказался в числе подневольных рабочих. И с утра до вечера он, как и тысячи горожан, возил тележки со щебнем до Малекона. Там под громкие крики немецких автоматчиков останки былого величия сбрасывали в океан.