Степные боги - Андрей Геласимов

Пока Хиротаро писал все это, у него было твердое ощущение, что Масахиро по-прежнему смотрит на него, свесив голову с верхних нар. Однако, когда он прервался и посмотрел наверх, никакой головы там уже не было.

Глава 6

Утром всклокоченный от беспокойных и радостных снов Петька выскочил из-под своего лоскутного одеяла ни свет ни заря. Схватив со стола кусок хлеба, он пулей метнулся во двор, пожурчал там возле кустов крапивы и полетел к Валеркиному дому.

– Кавалерия – вперед! – подгонял он себя, проносясь мимо чужих заборов. – Даешь!

Над головой у него вместо шашки в напряженно вытянутой правой руке раскачивалась уже слегка покусанная краюха, которую он время от времени рывком подносил к жующему рту, а потом снова выбрасывал вверх, к небу, как будто от этого зависело – добежит он вообще или нет.

– Ура! – закричал он, врываясь во двор к Валерке и пиная ленивых еще со сна коз. – Эскадрон, стой! Шашки в ножны!

Остаток хлеба мгновенно исчез у него во рту. На этом движение Петькиной конницы и вместе с тем его завтрак были закончены. Теперь можно было начинать жить.

– Молоко есть? – крикнул он высунувшемуся на крыльцо Валерке. – Мне коней поить надо. Эскадрон хочет пить.

Валерка удивленно смотрел на Петьку и даже слегка приоткрыл рот, потому что тот никогда не приходил к нему по утрам первым. Жизнь между ними складывалась таким образом, что суетиться из них двоих должен был он, Валерка, а Петька лишь царственно позволял своему бледному другу присутствовать во всем том, что составляло его кипучие дни.

Валерка ценил это расположение и охотно пользовался им всякий раз, когда Ленька Козырь и другие разгуляевские пацаны со свистом и матерщиной, а иногда – метко брошенным камнем, прогоняли его из-за того, что он, скажем, не докинул до лунки «чижа», или перебздел и не прыгнул вместе со всеми с обрыва, или просто потому, что им было противно смотреть на его рубаху в пятнах засохшей крови.

Поэтому Валерка теперь удивился. Он слишком хорошо знал, что никому в Разгуляевке не нужен. Разве что мамке, но с нее какой толк? Мамка – она и есть мамка. Ей положено Валерку любить. К тому же все равно в поле корячится целый день. Ее не дождешься.

Но Петьке сейчас позарез нужен был собеседник. Жить дальше, не поделившись тем, что буквально разрывало его на части, у него уже просто не было никаких сил. Он и так терпел во сне целую ночь. Не мог же он броситься теперь со всем этим к бабке Дарье.

– Есть молоко? – повторил Петька и крутнулся на месте, стараясь попасть голой пяткой в кучку белесого куриного помета.

– Есть, – выдохнул Валерка, и его как ветром сдуло с крыльца.

Через пять минут они уже вдвоем неслись вприпрыжку по Разгуляевке в сторону бабки Дарьиного сеновала. Теперь у них у обоих над головой раскачивалось по куску хлеба, а на верхней губе красовалось по паре отменных молочных усов.

Это Валеркина мать, как могла, оценила Петькино появление.

– А буквы на банке какого цвета? – задыхаясь, выкрикивал на всю улицу Валерка.

– Красного!

– Как кровь?

– Нет, как знамя!

– А как по-американски будет «тушенка»?

– Так и будет!

Валерка чуть притормаживал.

– Как по-русски?

В голосе у него не было ни малейшего недоверия. Он просто искренне удивился.

– Да! Только красными буквами! – кричал Петька, и они мчались дальше, поднимая пыль и отбиваясь твердыми пятками от бросавшихся за ними собак.

– А на вкус? – выкрикивал самый главный вопрос Валерка. – На что похоже на вкус?

Здесь Петька терялся, потому что ему не с чем было сравнить, делал вид, что не расслышал, и вместо ответа прибавлял ход.

Когда они забрались на сеновал, оба дышали, как паровозы, – весело, прерывисто и с надсадой. Сказывались Петькины самокрутки и никому не понятная Валеркина внутренняя болезнь.

– Вот так, понял? – отдышавшись, проговорил Петька. – И банки огромные, как…

Он замолчал, не зная – как что, и, не найдя подходящего образа, округло погладил ладонями воздух, показав какой-то уж совсем невероятно большой мяч, выпучив насколько было возможно глаза и произнеся что-то вроде «пуфф!».

– Да-а-а, – восхищенно протянул Валерка, и оба они на несколько мгновений замолчали, переживая каждый свое, но явно сопричастное друг другу.

Это торжественное молчание царило на сеновале до тех пор, пока Валерка первым не устал от него и не отвлекся на матерные надписи и рисунки гвоздем, которыми Петька украсил стены своего штаба. Валерка хоть и был единственным Петькиным адъютантом, но сюда, на самый верх, допускался довольно редко.

– А вот это вот чо? – сказал он, показывая пальцем на портрет Таньки Захаровой. – Чо это, Петька? Глист какой-то. Чо у него на голове палки?

– Сам ты глист, – лениво откликнулся Петька. – Это военный летчик. С истребителя «Ла-5». А палки – это антенны. На шлеме крепятся. Ясно?

– Ясно. А чо они тогда вниз?

«Палки» на самом деле были Танькиными косичками, но в этом Петька не признался бы никому.

– А хочешь, я тебе пачку папирос «Казбек» нарисую? – сказал он вместо ответа. – Настоящую. Как у товарища старшего лейтенанта Одинцова.

Валерка затаил дыхание, поняв, что сейчас ему доведется практически своими глазами увидеть чудо.

– Хочу.

Петька взял с пыльной балки огромный гвоздь и начал царапать им по бревну.

– Вот здесь, видал, – приговаривал он, – это горы. Ну, то есть одна гора. Вот так.

Он отошел чуть назад, наклонил голову на левое плечо и прищурился.

– А как она называется?

– Чо?

– Как она называется? – повторил Валерка. – Эта гора.

В своем восхищении Петькой он был абсолютно уверен, что тот знает практически все. Во всяком случае – все, что касалось военных. А папиросы курили только военные люди. Это Валерка знал наверняка. И даже не просто военные, а офицеры.

– Она называется… – протянул Петька. – Она называется… Да мне-то откуда знать, как она называется! Чо прицепился? Я тебе рисую, а ты сидишь – и сиди. А то вылетишь у меня отсюда, как самолет «Фоккевульф» под названием «рама».

– Ладно, – пискнул Валерка. – Я больше не буду.

– То-то же.

Петька снова подошел вплотную к стене и начал выцарапывать всадника. Вернее, то, что, по его замыслу, должно было стать всадником.

– Собака? – осторожно предположил Валерка.

Петька слегка засопел, но удержался и промолчал.

– Танк?

Петька продолжал терпеливо карябать гвоздем стену.

– Индус?

Петька швырнул гвоздь на сено, подскочил к Валерке и заорал:

– Ну почему индус?!! С чего ты взял, что индус?

– У него на голове такая же штука, – пробормотал перепуганный Валерка. – Как у индуса… Я на картинке видел… В учебнике у Анны Николаевны.

Петька секунду смотрел в бледное Валеркино лицо, потом на его рубаху, на которую от испуга уже капнула из носа кровь, и гнев его сам собой испарился.

– Это папаха, – сказал он. – А индус твой – это мужик на коне. Куда-то скачет.

– За папиросами? – засмеялся Валерка, обрадованный тем, что Петька на него больше не сердится.

– Может, за папиросами. Я не знаю. Ну, в общем, такая вот пачка.

– Такая большая? А сколько в нее входит?

– Нет, она не такая большая, – смутился Петька. – Просто бревно круглое. У меня так получилось.

– А-а, – улыбнулся Валерка и швыркнул носом, одновременно стирая подолом рубахи кровь с верхней губы. – А я думал, она такая огромная. Как мамкина шкатулка, где она документы про папку хранит.

– Нет, – сказал Петька. – Она вот такая.

И показал руками.

– Понятно, – кивнул Валерка. – А может, Казбек?

– Чего? – не понял его Петька.

– Я говорю, может, гора так и называется – Казбек?

Петька давно уже знал, что Валерка был умнее его, и даже не только его, но и вообще всех, кто ходил с ними в разгуляевскую школу. Анна Николаевна, например, когда не плакала, глядя на него, всегда его хвалила. Для Валерки у нее было ровно два способа поведения. Плакать или хвалить.

Поэтому теперь Петька нисколько не удивился Валеркиному предположению и не стал с ним спорить. Казбек так Казбек. Ему вообще было все равно, как эта гора называется. Хотя сам он вначале подумал, что Казбеком зовут конного мужика.

– А хочешь, я тебе своего щенка дам подержать? – наконец сказал он, охваченный внезапным желанием сделать Валерке что-нибудь хорошее.

– Хочу.

Глаза у Валерки блеснули и сделались круглые. Он оценил Петькин порыв. Жизнь редко была к нему великодушна.

Петька соскочил с сеновала, выхватил волчонка из тайника и быстро вскарабкался с ним до середины лестницы.

– Только не урони, – сказал он, передавая Валерке лохматый теплый комок. – Видишь, он еще спит.

– Я осторожно, – прошептал Валерка. – А как ты его назвал?

– Никак.

– Может, Испуг?

– Испуг? – удивился Петька, все еще стоя на лестнице. Над досками сеновала возвышались только его плечи и голова. – А чо Испуг-то? Он у меня ничего не боится.