Расписание свиданий - Вадим Селин

Вася сделал мечтательное лицо и закатил глаза к небу:

— А как было? Прекрасно было. Мне понравилось. Тебе, кажется, тоже.

Я окончательно растерялась и не нашла что ответить. Да и что бы я ответила? В подобной ситуации всегда нужные, эффектные слова и выражения приходят потом, когда все закончится. Сейчас же я не могла подобрать ни одного разумного слова. Это потом я буду сотни раз все передумывать, прокручивать в голове сцену у забора, сочинять ошеломляющие речи, которые должны сразить всех наповал, — но это потом, потом, когда обед уже прошел и ложка не нужна… А сейчас я стояла в тени грецкого ореха и беззвучно открывала и закрывала рот, не зная, что внятного можно ответить и что такого сделать, чтобы остановить Марата.

Все длилось не больше минуты, но для меня это показалось вечностью. От своих мыслей я очнулась, когда Марата и Артема возле забора уже не было.

Вот тут‑то и появились эмоции.

Внутри меня все вскипело. Я часто дышала, в голове отчетливо пульсировала кровь, руки и ноги дрожали.

— Что ты наделал! — закричала я, ощущая бешено бьющееся сердце где‑то в горле. — Что ты наделал! Ты испортил мне жизнь!

— Ты это о чем? — невозмутимо спросил Вася, совсем даже не удивленный произошедшим, как будто каждый день в его дворе происходят такие ситуации. А может, так оно и есть…

— О чем? О чем? — не находила места я. — Да о том, что этот, темненький, мой друг. А ты… поцеловал меня.

— Ну и что тут такого? — хмыкнул Вася. — Жалко ему, что ли? Не одному же ему целовать этот прелестный ананасик.

— Какой еще ананасик? — поразилась я.

— Ты с этими косичками напоминаешь мне ананас. У тебя, кстати, сладкие губки.

Я не выдержала этого позора и ударила Васю. На этот раз кулаком.

— Это что такое? — закричал он. — Ты не девушка, а парень какой‑то! Дерешься! Или я тебя недоцеловал? А ну‑ка, давай губки, сейчас я быстро львицу укрощу.

Я отпрянула от него. Из моих глаз градом покатились слезы. Я проклинала себя за то, что пришла сюда. Черт потянул меня на эту Родниковую! В голове все помутилось…

— Почему плачешь? — капризно спросил Вася, поправляя рыбацкую сетку, играющую роль занавесок. — «Этот темненький», что, лучше целуется?

Я испепеляюще посмотрела на Васю и едва слышно проговорила:

— Ты первый парень в жизни, кто меня поцеловал.

Этот самодовольный взгляд, который нарисовался на его лице после моих слов, я не забуду никогда.

…Я ехала домой в почти пустом автобусе (даже и не знаю, с чем это связано), и меня душили слезы. Было очень противно от самой себя. От того, что к моим губам прикасались чужие. Губы едва знакомого парня. Я чувствовала себя облитой несмываемой грязью. Даже если я с виду чистая, то все равно грязная. Может, никто из окружающих этого не знает, но я знаю.

Я не знала, как буду объясняться перед Маратом. Что ему говорить? «Это не то, что ты увидел!» Глупо. Со стороны все выглядело просто и понятно. Хоть я и отвесила Васе неслабую пощечину, от которой его щека покраснела, это ничего не меняет. Когда происходит что‑то важное, на мелочи внимания не обращают, хотя здесь эта «мелочь» вовсе не мелочь, а та самая важная вещь… Но Марат этого не знает. Я уверена, что сейчас перед его глазами стоит одно — я целуюсь с Васей. Скорее всего, пощечину он и не запомнил. Также не знает, что я не целовалась с Васей, он сам меня целовал. Без разрешения.

Я чувствую — это конец нашей дружбе. Тем более если вспомнить события последних двух дней. Мы с Маратом в ссоре. В чем главная ее причина — не знаю ни я, ни он. Может, мы переживаем из‑за предстоящей разлуки или прицепились к какой‑то мелочи, которая хоть уже и забылась, но успела перерасти в большее. Она набрала обороты, когда на нашем пляже произошла перепалка из‑за бутылки. Потом — еще одна ссора из‑за того, что Марат упрекнул меня тем, что я ничего не делаю ради нас, а он якобы чуть ли не подвиги совершает. Но мы остыли и договорились встретиться вечером и обо всем спокойно поговорить, забыв бессмысленные склоки, вызванные переживаниями. Вот только теперь этой встречи вечером не будет, я в этом уверена. И виновата я сама — зачем‑то пошла к Васе, захотелось на него посмотреть. А он меня взял и поцеловал. И это увидел Марат. Все. О чем тут еще можно говорить? Финал. Финал всему — и нашей дружбе, и… всему. Потому что без дружбы Марата мне ничего не нужно.

Кстати, интересно, что они делали с Артемом на Родниковой улице? А‑а, кажется, на разборки пришли. Наверное, это Артем потянул Марата за собой, за Катю мстить. Но почему посреди рабочего дня? А может, все как‑то по‑другому получилось. Это еще предстоит выяснить.

Я уставилась в пыльное окно на мелькающие деревья и ощутила новый укол обиды, еще сильнее прежнего.

Конечно, я иногда думала, что когда‑нибудь мне придется с кем‑то целоваться. Я имею в виду не поцелуи родителей перед сном или дружеские поцелуи в щеку с подругами, а поцелуй с тем, кто тебе дорог так, как больше никто на всем белом свете.

Я плохо представляла, как, собственно, нужно целоваться, но все‑таки некие наметки на этот счет были.

Когда я воображала себе момент первого поцелуя, почему‑то в моей фантазии это происходило во время дождя под каким‑то полуразрушенным мостиком. Мы стучим зубами от холода, касаемся друг друга плечами, чтобы согреться, затем неуверенно обнимаемся, а потом само собой так получается, что наши губы притягиваются друг к другу, как магнитом, и…

Раньше образ того, с кем я целуюсь, представлялся размытым, неопределенным, нечетким, потому что в сердце не было человека, который мог бы занять это место. Но в последнее время у туманного образа возникло лицо. Смуглое лицо Марата, по которому стекают капельки дождя. Я видела его глаза, которые не отрываясь смотрели в мои, мокрые вьющиеся волосы…

А вышло все по‑другому. Меня насильно поцеловал какой‑то Вася.

Я вспомнила его губы на своих губах, и меня передернуло от отвращения. Они показались мне двумя скользкими холодными слизняками. К тому же его губы красно‑коричневые, словно их долго чем‑то натирали. Терпеть не могу такие губы. Почему‑то мне кажется, что такие губы бывают только у маньяков…

А когда я представила, скольких девушек он целовал этими губами‑слизняками, мне сделалось еще гаже. Захотелось уменьшиться до микроскопических размеров и исчезнуть из этого мира.

По телу пробежали мурашки. Я вжалась в сиденье.

Все. Теперь я другая. Не такая, как раньше. Я — целованная. И не так, как об этом мечтала. Я лишилась мечты.

Я чуть не разрыдалась на весь автобус.

Почему со мной так поступили? Кто дал право этому самодовольному кретину меня поцеловать? Если он считает поцелуи чем‑то незначительным, то я отношусь к этому совсем по‑другому. Для меня это важно. Очень важно. Но с моим мнением не посчитались, а просто‑напросто втоптали его в грязь.

Я никогда не смогу стереть это из памяти. И Марат тоже не сможет. Мы оба знаем, что будем помнить об этом всегда. Особенно я. Даже если попытаюсь внушить себе: «Ничего такого не случилось, забудь, живи дальше и радуйся», все равно не буду в это верить… И никто не будет.

В этой жизни у меня больше не будет первого поцелуя. Он случился сегодня. И так некрасиво. Невозможно все переиграть заново, вернуть время на час назад, когда я подошла к Васиной калитке и дернула за шнур. Тогда передо мной стоял выбор — уйти или остаться, а сейчас такого выбора уже нет. Я его сделала, оставшись стоять у калитки.

Мне захотелось выть по‑волчьи. Я испытывала невероятное чувство стыда. Никогда не думала, что попаду в такую ситуацию. Утром, собираясь на работу, не знала, что ждет меня днем. Ну почему я не знала? Почему я не ясновидящая? Почему у меня не было видения, которое могло бы предупредить о предстоящем позоре?..

И я не считаю, что все излишне драматизирую. Да, для кого‑то мои переживания вовсе не драма, но для меня — самая настоящая драма. Ведь все люди разные, и одно и то же событие имеет для каждого разную ценность. Так вот, все, что касается моего чувства достоинства, для меня бесценно. Было.

Дура. Какая я дура. И зачем поехала к Васе, что на меня нашло? Точно — гипноз. Теперь я не сомневаюсь, что он владеет гипнозом. Или колдовством. Иначе как колдовством это не назовешь. Я же такая рассудительная.

Изредка мы с приятельницами гадали на картах. Считается, что для правдивости гадания нужно сесть на колоду нецелованной девушке. Эту роль всегда исполняла я. Подруги не верили, что можно дожить до пятнадцати лет и ни разу не поцеловаться, но гадание всегда было правдивым, и подруги убеждались в искренности моих слов. А теперь я никогда не буду сидеть на колоде карт…

«Не верю, ни во что не верю, — подумала я. — Все это неправда. Я скоро проснусь, и эти губы‑слизняки останутся во сне».