Ангел - Анна Шнайдер

Возле одной из картин я стояла необыкновенно долго. На ней была изображена обнажённая девушка, спящая на поляне среди одуванчиков. Яркий солнечный свет играл в её тёмных волосах, прямых, а не кудрявых, и сама она была смуглой, в отличие от меня. Тонкие щиколотки и запястья, гибкий стан с трогательными округлостями в нужных местах, пухлые ярко-алые губы.

Картина называлась «Спящая», и была выписана с любовью. Я чувствовала её в каждом мазке, в каждой чёрточке. Руслану нравилась эта девушка.

Улыбнувшись, я отвернулась, собираясь проследовать дальше, и вдруг застыла на месте, не веря своим глазам.

Напротив меня, изучая одну из работ Руслана, стоял {он}.

Всё такой же уверенный в себе, высокий и статный, в строгом костюме с галстуком и в очках. Он словно прямиком вышел из моего прошлого, минуя прошедшее время, ни капли не изменившись. Я была совершенно иной, он же остался прежним.

Да, прежним. Абсолютно чужим человеком, с которым у меня никогда не было ничего общего, кроме моего непрошенного чувства. Теперь я искала его в своей душе — искала лихорадочно, зло и тревожно. Но там ничего не было.

Гулкая пустота. Не тьма и не свет — ничего. Бездна.

Он увлёк меня в эту бездну и оставил там, безразличный к моей дальнейшей судьбе. Но я выбралась, и теперь смотрела на него так, как смотрят на безвозвратно ушедшее.

Я смотрела слишком долго. Он заметил. Замер, а потом расплылся в неискренней улыбке.

Шаг, второй, третий. И знакомый голос, морозцем осевший на коже, но не дошедший до сердца.

— Здравствуй, Ника.

Я улыбнулась и покачала головой.

— Простите, но меня зовут Вера. И я вас не знаю.

Он растерялся, а я, чувствуя себя до странности счастливой, пошла к выходу.

В этот момент я окончательно и бесповоротно похоронила этого человека и свои чувства к нему. Наверное, меня должно было это печалить, но я не печалилась. Я радовалась.

Так бывает, когда хоронишь то, что всегда было мёртвым, и тянуло тебя в могилу вместе с собой.

9

Этот Новый год вышел совершенно не таким, как все предыдущие. Потому что моя сестрёнка, спокойно сидящая внутри Нины девять месяцев, вдруг решила, что ей жизненно необходимо родиться именно в новогоднюю ночь.

В результате мы с папой до самого утра тряслись от волнения, забыв про праздничный стол. Сидели и ждали известий. Хотя… это я сидела. Отец бегал по квартире и перекладывал вещи с места на место. И меня бы это рассмешило, если бы я сама не ощущала дикое желание делать то же самое.

В восемь утра позвонила Нина и уставшим, замученным, но радостным голосом сообщила, что родила девочку.

И я впервые в жизни увидела, как мой отец плачет от счастья и облегчения.

По прошествии нескольких дней у меня неожиданно зазвонил мобильный телефон. Это была Нина. И она, явно смущаясь, спросила, как бы я хотела назвать сестру.

— Но… — Я растерялась. — Нин, это же ваш с папой ребёнок…

— Да, но я хотела бы, чтобы ты дала ей имя. Мы со Славой обсуждали, вариантов много… Так и не договорились.

Я молчала. Мне было одновременно и странно, и неловко, и… приятно.

— Если вам с папой нравится… Я бы хотела, чтобы её звали Надеждой.

— Да, нравится! — голос Нины звенел от облегчения. — Прекрасное имя, Ника, спасибо!

Я улыбнулась.

Если есть Вера, должна быть и Надежда, правда же?

В середине весны, когда у Нади начали расти молочные зубы и она почти совсем перестала спать по ночам, я увидела на странице Руслана сообщение о том, что он женился.

Со свадебной фотографии на меня смотрел он сам в красивом костюме цвета инея, а рядом с ним стояла девушка с картины «Спящая». В белом платье и фате. Прекрасная, тонкая, нежная. Оба сияли радостными улыбками, обнимая друг друга.

В ту ночь я впервые плакала, несмотря на то, что обещала Руслану этого не делать. Но иногда сдержать обещание бывает совершенно невозможно…

И я плакала. Плакала до тех пор, пока подушка под моей щекой не стала совсем мокрой и горькой от слёз.

Жизнь продолжалась, несмотря ни на что.

Я уволилась со старой работы и нашла другую, более перспективную и высокооплачиваемую.

Надя росла. Училась держать головку, ползать, стоять и ходить. И говорить она начала необыкновенно рано, глядя на нас знакомыми голубыми глазами, унаследованными от моего отца.

Серёжка активно читал и вовсю готовился к школе. А ещё он начал рисовать, и на очередной Новый год мы с ним разрисовали в папиной квартире все окна.

Я по-настоящему подружилась с Ниной и даже стала советоваться с ней в выборе одежды и обуви, как раньше с мамой. Сама же мама появлялась в Москве редко, всё больше разъезжая по заграницам вместе со своим новым мужем. Но мы с ней стали чаще говорить по телефону, и когда она приезжала, то обязательно дарила мне что-нибудь. То бельгийский шоколад, то «настоящий айфон из Америки», который я потом не знала, куда деть, то вонючий, но ужасно вкусный французский сыр, который приходилось заворачивать в немыслимое количество пакетов. Она словно старалась компенсировать мне этими подарками редкость наших встреч, но я на неё совсем не сердилась.

И Руслана я не забывала, несмотря на его женитьбу на другой женщине. Читала про него статьи, улыбалась его фотографиям из разных стран, на которых он неизменно был со своей женой, ходила на выставки. Он покинул меня, ушёл в собственное счастливое будущее, но я его покидать не хотела.

И была с ним хотя бы мысленно.

В лето перед первым классом Серёжка читал уже очень быстро и бегло. Страшно увлёкся пиратами, и мы тренировали его читательские навыки на «Острове сокровищ». Нине пришлось купить сыну большой пиратский сундук, который Серёжка набил игрушками до отказа, а ещё костюм Джека Воробья. В нём братец иногда бегал по дому, крича «На абордаж!» и пытаясь захватить в плен то Надю, то меня, когда я приходила в гости.

И в те выходные всё было как обычно — я зашла к ним на пару часов, и сердобольная Нина усадила всех за стол, собрав по разным углам папу, Серёжку и Надю. Брат тут же взял в руки пульт и начал щёлкать каналами в поисках мультиков.

— Подожди! — воскликнула я,