Ангел - Анна Шнайдер

— Мне ясно, что Руслан растёт. Учится ставить цели и… — Игорь Михайлович вновь обвёл меня взглядом. — И добиваться их.

Я закусила губу. Значит, он знает, что Руслан влюблён в меня, и влюблён безответно. И теперь решил, что сын наконец получил то, что хотел.

Поставил цель и добился.

— А ты симпатичная. Даже красивая, я бы сказал. Хочешь замуж за моего сына?

Я ответила, почти не задумываясь:

— Нет.

Игорь Михайлович удивился. Причём настолько, что чуть не разлил чай.

— Почему же? Тебе разве не нравится эта квартира?

— Нравится.

— Ну и?

— А при чём тут квартира?

Кажется, мы говорили на разных языках.

— Она достанется Руслану. Я почти круглый год живу в Париже. И не скуплюсь на содержание сына, как ты видишь, — он кивнул то ли на стены, то ли на холодильник. — Разве плохо?

— Хорошо.

— Ну и?

Я не могла понять, что именно он от меня хочет.

Наверное, было бы проще ответить «Я не люблю вашего сына», но я не могла.

Почему-то. Не могла. Даже не понимала, почему…

— Я…

Я по-прежнему не знала, что ответить.

— Руслан не предлагал, — вдруг вырвалось у меня. И кажется, этот ответ собеседнику пришёлся по душе — Игорь Михайлович сразу расслабился и махнул рукой.

— Предложит. Институт как закончите, так и предложит. А ты, — он взял конфету из вазочки и закинул её себе в рот, — поговори с ним. Пусть наконец возьмётся за ум, начнёт рисовать то, что можно продать, а не свою чухню. Есть же талант, зачем зря растрачивать?

— Ну да, — я улыбнулась, — талант надо продавать за деньги.

— «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать», — продекламировал Игорь Михайлович. — Ещё Пушкин нам завещал. А вы с Русланом просто пока молодые, не понимаете, что идеализм — он жить-то не помогает. И как бы нам ни хотелось всю жизнь делать то, что нравится, кушать тоже нужно. И не только нам самим, но и нашим близким. Вот не станет меня — и на что Руслан будет жить? Пока я все его счета оплачиваю. А он даже не хочет выставку свою устроить. Я же ради него стараюсь!

Я задумчиво сделала глоток из чашки.

Я никак не могла понять, но… что-то во всём этом было.

Что-то, из-за чего я всё-таки сказала:

— Хорошо, Игорь Михайлович. Я поговорю с Русланом.

Его лицо чуть посветлело, и на пару мгновений он действительно стал очень похож на своего сына.

— Спасибо, — произнёс он с искренней благодарностью и улыбнулся.

Я уже собиралась ответить «не за что», как в дверь позвонили.

Руслан вернулся.

Я оставила их вдвоём на кухне. Мне показалось, что моё присутствие будет лишним.

Сначала они говорили спокойно, потом уже не очень. Оба горячились, и я слышала их напряжённые голоса даже сквозь стену. Правда, слов разобрать не могла.

Потом Игорь Михайлович ушёл, и ещё более мрачный, чем был, когда я открывала ему дверь. Руслан тоже не светился от счастья, и я подумала, что они наверняка опять обсуждали его творчество.

— Что хотел твой отец? — спросила я осторожно, утягивая Руслана за руку в спальню. Я чувствовала, что ему необходимо расслабиться, и начала расстёгивать пуговицы на его рубашке.

— Мозги мне мыл, — пробурчал он, останавливая меня. — Не нужно, Вера. Я сейчас слишком зол. Не хочу сделать тебе больно.

— Ты не можешь сделать мне больно, — прошептала я и положила одну его руку себе на грудь. — Не бойся…

Руслан что-то простонал, и спустя мгновение я осталась без футболки, а его губы уже порхали по моей груди — то нежно и почти невесомо, дразняще, то требовательно и зло, страстно.

А я вдруг почувствовала, что хочу иного.

{Он} любил это. Даже обожал. Но я не знала, любит ли Руслан… и, отстранив его от себя, медленно опустилась на колени.

— Вера… — в голосе был испуг, но и страсть тоже. Много страсти. — Не надо.

— Ты же хочешь, — сказала я тихо, глядя ему в глаза. Они лихорадочно сверкали. — Я вижу. И меня это совсем не унизит.

Странно, но когда я делала это с {ним}, всегда чувствовала себя немного униженной. {Он} так хватал меня за волосы и толкался в мой рот, что было больно и обидно. Словно я не человек, а вещь.

Впрочем, ведь так оно и было. Я была вещью, {его} вещью.

С Русланом всё оказалось иначе. В каждом его движении, в каждом стоне было столько трепета, что я чувствовала, какую силу имею над ним. И это не унижало, а возвышало.

Несмотря на то, что я стояла на коленях.

Забавно… и несправедливо. Собственная любовь прибивает нас к земле словно гвоздями, а чужая — возносит над ней.

Я, Вера, падший ангел, пользовалась крыльями настоящего ангела, чтобы вновь почувствовать, как лечу, не касаясь земли.

— Теперь расскажешь, о чём вы говорили? — спросила я, улыбаясь, когда всё закончилось. У Руслана был абсолютно блаженный вид кота, которого накормили сметаной.

— Всё как обычно, Вер, ничего нового, — вздохнул он, садясь на постель, и усадил меня рядом с собой. — Отец говорил, что мне нужно взрослеть, учиться продавать свой талант, и так далее. За тебя хвалил, кстати. — Руслан усмехнулся. — Сказал, молодец, что добился.

Я гладила его по волосам и напряжённо думала. В голове у меня давно крутилась какая-то мысль, но я никак не могла понять, какая именно.

— Скажи, а… твой отец… почему он не женился второй раз? Или?..

— Нет, он не женат. Он очень любил маму. Знаешь, как он говорит? «Все остальные женщины для меня — как твои картины. Скука, тоска и зевать тянет».

Наверное, надо было засмеяться, но я не могла. Я вдруг поняла, почему мне не понравился отец Руслана.

Он — моё отражение.

Он тоже падший ангел.

— А почему ты не хочешь пойти ему навстречу?

Руслан посмотрел на меня с удивлением.

— Что?

— Хотя бы раз. Согласись на выставку. Он будет рад устроить её тебе.

— С этими картинами? Не очень. Он хочет, чтобы я нарисовал новые. {Коммерческие.}

В устах Руслана это слово звучало настоящим оскорблением.

— А нельзя… пойти на компромисс?

— Вера…