Земляничное варенье. Истории, которые согревают сердце - Анна Валентиновна Кирьянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такова цена. Ее приходится платить всегда.
Вам ответят в два часа ночи. К вам приедут и привезут то, что вам нужно. Разрешат что-то. Подпишут документ. Дадут деньги. Согласятся на что-то против воли. Но потом отношения с этим человеком закончатся навсегда.
Это лимит ресурса. И вы его исчерпали.
Если речь о жизни и смерти, действуйте. Если речь о сиюминутной ситуации, которую можно разрешить своими средствами, пусть и с трудом, трижды подумайте, насколько вам дороги отношения с человеком. Насколько он вам может быть нужен и полезен в будущем. Что важнее – деньги на поездку к морю или дружба? Шуба или брак? Работа или отпуск именно сейчас, когда вас не отпускают, но вы давите и получаете желаемое?
Потому что это – последний раз. Последний раз вам идут навстречу. А потом уйдут в противоположном направлении навсегда.
Потому что люди не то что не прощают, – они не забывают давления. Агрессию не забывают, пусть и неявную. И помнят, что свое желание вы предпочли отношениям с ними.
Вот это надо помнить тем, кто переходит границы в просьбах. Просьба может оказаться последней. И встреча последней. Такова цена.
Предел любви, дружбы, родства и терпения – не безразличие.
Есть еще более страшный и окончательный предел, хотя слово хорошее, положительное.
Облегчение.
Облегчение, которое испытываешь после того, как человек ушел. Нет его. И совершенно неважно, где он. Лишь бы не вернулся. Без него стало просторно, свежо, тихо, безопасно. Стало лучше гораздо, когда он ушел. Можно жить и дышать. И стыдно иногда себе в этом признаться. Или дико. Но так и есть.
Вот до чего можно довести мелочными придирками, скандалами, ложью, жалобами, нытьем, замечаниями – чем угодно можно довести до этого последнего предела отношений. Даже того, кто безмерно любил. Того, кто был родным и близким. Того, кто терпел и боролся за отношения. Можно довести до облегчения.
Когда с облегчением закрывают дверь или кладут трубку. И начинают дышать.
Как будто гора с плеч свалилась, или кто-то открыл окно в душной камере.
Так одна женщина поняла, что когда муж уезжает в командировку, она испытывает облегчение. Она начинает дышать и жить. И дети начинают играть и смеяться. И кот бегает за бантиком и мурлычет на коленях.
Никто не ходит с угрюмым лицом по квартире, придираясь к мелочам. Не надо бояться разговаривать – это мешает работать! Не надо терпеть обидные замечания и упреки. Никто не читает нотации часами. Не попрекает и не ворчит…
Она так боялась развода. Так жаждала капелек внимания и редких добрых мгновений. Так старалась угодить, избежать скандала, удержать в семье. Так мучилась ревностью…
А потом поняла однажды, что испытывает облегчение, когда за мужем закрывается дверь. И сразу начинает дышать.
Вот самый предел отношений – когда ждут, чтобы человек ушел. И с облегчением его уход принимают. Вот до чего можно довести самых любящих. Пьянством, грубостью, эгоизмом, ложью, придирками, нытьем – чем угодно. Когда без человека легче – он стал слишком тяжел. Невыносим. И это абсолютный конец любви или дружбы.
Жил на свете один пожилой башкир.
У него была жена-башкирка и три дочери. Тоже башкирки. Звали их Зейнаб, Фаузия и Альфия. Такая была башкирская семья.
Жили они в Уфе, а в деревне под Уфой жили их бабушки и один дедушка. Второй на войне погиб совсем молодым. И была у них масса дядей, тетей, двоюродных братьев и сестер. Большая такая семья. Это давно было.
Этот Равиль хотел выдать дочерей замуж только за башкир. Исключительно! Прямо как какой-то националист.
И дома были традиции: пекли вак-бэлиш, эчпочмак, жарили на праздник гуся, собирались всей родней и говорили на башкирском языке. И отец превозносил свой гордый народ всегда. Хвалил и гордился.
Так что младшая дочь, Аля, ужасно боялась признаться отцу: она встречалась с Виталиком. Который был совсем не башкир, конечно. Автослесарь он был. К тому же без образования. А Аля имела диплом юриста. Отец всем дочерям дал хорошее образование.
Ну вот однажды все раскрылось. Отцу донесли добрые люди про Алину любовь. И папа Равиль сурово подозвал дочь на разговор в саду, на даче. Сидит такой мрачный. Брови насупил. Молчит.
Аля начала кричать и оправдываться. И обвинять отца в том, что он националист. Заедает ее век, хочет лишить счастья ради национальности и еще всякое она кричала. Тоже с характером была.
А отец вдруг расплакался и говорит тихо: «Ничего ты, Аля, не знаешь. Я сам виноват, не рассказывал тебе ничего. Я никакой не башкир, Алечка, по крови.
Меня в сорок втором году везли в эшелоне из блокадного Ленинграда. Мои родные родители умерли от голода, а мне было два с половиной года. Меня звали Алеша. А может, иначе; кто теперь вспомнит? Документы потеряны.
В пути дети умирали от истощения. И самых слабых, умирающих детей забирали жители деревень, где останавливался поезд. Хотя сами голодали, конечно. И у самих были дети.
И меня забрала женщина, у которой было восемь своих детей. Башкирка. И спасла: козы были у нее. И огород был. А мужа не было; он геройски погиб на фронте, обороняя Ленинград. Так я и выжил, так моя мама Зульфия, твоя бабушка, меня спасла».
Так он сказал, а слезы катились по его бороде. И ровным счетом ничего против Виталика он не имел. И против других людей тоже. Только против фашистов имел. Но мы же про людей говорим?
Просто он хотел быть навеки благодарным тем, кто его спас и воспитал. Так берут фамилию спасителя. А он взял национальность. И хотел быть всегда в своей семье, вот и все. Просто не мог это выразить…
И кто знает, кто из нас полностью русский, башкир, татарин или мексиканец? Украинец или казах? Кто мы в своих корнях? И сколько намешано в нас кровей; родных кровей, самых лучших, святых? Мало кто и прадедушек своих знает. Мы люди. И кровь у нас человеческая. Этого довольно…
Понимаете, если вы пришли в гости к доброму человеку,
даже без приглашения, он выставит на стол все свои припасы. Все, что у него есть. Это нормально. Так и должен поступать добрый, воспитанный и гостеприимный человек.
Кроме того, он будет вас вежливо слушать. Говорить хорошее. И споет ту песню, которую вы любите. Или сыграет.
Беда
