Павловский вальс - Люттоли

– Понятное дело. Чего ещё могло случиться?

– Что будем с ним делать? С Астольцом?

– Дай ему немного времени. Пусть освоится. Нелегко ведь ему. На корабле собирался служить, а тут на тебе и в помощники к бомбардиру. Дадим время, поможем. Пусть освоится. Самого наверное, совесть мучает.

Внезапно снова раздался рёв. Снаряды начали ложиться рядом с бастионом. Все бросились к орудиям и открыли ответный огонь по батареям противника. С той стороны снова стихла канонада. И сразу на бастион были брошены цепи пехоты и кавалерия. Орудия вели почти непрерывный огонь, не позволяя противнику приблизиться. Цепи поднимались три раза и три раза отступали. Лишь к вечеру бой начал утихать. Пришло сообщение о том, что противник перебрасывает большие силы, включая много орудий. Битва только начиналась и все это хорошо понимали. Поздней ночью, Пётр, Андрей и Никита, сели писать письма домой. Артура не было. Он занимался подвозом бомб до самого утра. А потом, не выспавшись, побежал вместе со всеми отражать очередную атаку противника.

– Я же сказал, подтянется, – сказал Ершов, наблюдая за действиями Астольца.

Второй день пребывания на бастионе оказался гораздо тяжелее первого. Бомбардировки позиций второго бастиона прекращались только для того, чтобы пехота могла пойти в атаку. Создавалось ощущение, что к противнику постоянно прибывают свежие силы. Несмотря на явное преимущество противника, особенно в батареях, атаки отбивались одна за другой. К вечеру противник снова откатился и затих. Все уже посчитали бой завершённым, когда прямо на позиции разорвались несколько снарядов. Два офицера были убиты прямым попаданием и ещё семь человек ранены. Среди них оказался и Андрей Акатьев. Осколки раздробили левую ногу. Когда Пётр, Никита и Артур прибежал к нему, Андрей сидел на земле и держась за окровавленную ногу постоянно стонал. Ногу Андрея быстро перевязали, а потом сразу уложили на носилки. Ранение оказалось весьма тяжёлым.

– Отвоевался! – раздался чей-то голос.

Пётр и Никита сами несли носилки с Андреем. Они же его бережно уложили в повозку и ободряли как только возможно до самого отъезда. А перед тем как лошадь тронулась, они по очереди обняли Андрея и пожелали скорейшего выздоровления.

За всей этой сценой следил Артур.

– Вот он, путь домой! – думал он, глядя как увозят Андрея. – И честь свою сохраню…и рядом с Анной буду, пока Никита с Петром живот будут надрывать. А может, и сгинут здесь. Он только сейчас мог признаться себе, что всегда желал смерти Петру. Он его ненавидел. Ненавидел всегда. Может поэтому и подружился. Он завидовал всему, что имелось у Петра, и никогда не было бы у него самого. Начиная от дома и богатства заканчивая Анной.

Оставалось только обдумать детали, чтобы никто не догадался о подлинной причине его ранения. Но и здесь ему повезло. Даже придумывать ничего не пришлось. Он услышал, как возле него обсуждали ночную вылазку в стан противника. Целью была батарея противника.

– Ночная вылазка? Конечно, – обрадовался в душе Астольц. Оставалось только выбрать подходящее время и осуществить свою идею.

Глава 17

– Что? – весь облик Ольги Владимировны выражал вопрос. Она стояла в холле и ждала, когда Олег заговорит.

Олег позволил слуге помочь снять с себя куртку. Только после этого он ответил:

– Это Андрей Акатьев. Он ранен. В ногу ранен. Везут домой. Отвоевался. С Петром, Никитой и Артуром всё в порядке. Воюют вместе. Держатся друг друга. Да Андрей сам всё расскажет. А пока только отписал домой, чтобы не беспокоились.

Ольга Владимировна вздохнула с величайшим облегчением. Последние несколько дней, только и носились слухи о гибели кого-то из кадетов, отправленных на службу в Севастополь.

– Слава Богу, Пётр жив и здоров!

– Там ужас что творится, – говорил Олег, направляясь вслед за матерью в гостиную, – французы англичане спешат взять Севастополь. Город осадили. Измором решили взять. Да и этого мало показалось. Каждый день бомбардируют по несколько часов. Но наша армия держится. Да об этом весь город говорит. До чего там город, – Олег махнул рукой и сел в кресло, рядом с камином. – Вся Россия говорит.

– Что будет? Что будет? – взволнованно повторила Ольга Владимировна. – Сил сколько навалилось. Выдержим ли?

– И не такое выдерживали, – уверенно ответил Олег, – но будет нелегко. Вон, французов сколько нашло. Тьма. Да ещё и англичан с турками. Нелегко будет, – повторил Олег.

– Дай-то Бог, – поддержала сына Ольга Владимировна, – уж и годов несколько спокойно прожить невозможно. Всё война да война. Сил нет терпеть.

– То не наша вина!

В дверях показалась Лиза.

– Анна Анчукова пожаловали! – сообщила она.

Ольга Владимировна мгновенно нахмурилась. Олег отвернулся и устремил взгляд на горящий огонь в камине. На пороге появилась Анна Анчукова:

– Я хотела попросить у вас прощения, – не входя в гостиную, сказала Анна, – я пришла попросить прощения. Чтобы вы не сказали, я приму с покорностью.

– Зачем вы здесь? Разве я не запретила вам приходить в наш дом? – резко спросила Ольга Владимировна.

– Прошу прощения за то, что посмела ослушаться вашего приказа, но мне невозможно было не прийти. До нас дошли слухи о ранение Петра…

– Он здоров и прекрасно себя чувствует. А если вы оставите его в покое, будет лучше чувствовать ещё лучше! – тон Ольги Владимировны был всё так же резок.

– С ним всё хорошо? Правда? Я просто хотела убедиться. Простите меня. Позвольте мне хотя бы изредка навещать вас. Мы бы могли разговаривать о Петре. Я так по нему скучаю…

– Прочь! Немедленно! – вскакивая с места, закричала Ольга Владимировна. – Никогда! Слышите? Никогда я не позволю вам приблизиться к моему сыну. Прочь! И не смейте никогда появляться в этом доме.

– Простите меня, простите. Я не знаю, почему вы на меня злитесь, но подчинюсь вашему приказу – сказала Анна и с самым разбитым видом ушла.

– Бессовестная лицемерка! – Ольга Владимировна ходила по гостиной и никак не могла успокоиться. – Как она посмела только явиться в наш дом после всего, что произошло?!

Анна вышла из дома и села в карету. Как только дверца захлопнулась, лицо её искривила злая гримаса:

– Погоди у меня старая ведьма. Я покажу тебе «прочь»! Ты вместе со своим сыном Олегом ещё милостыню просить будете. Уничтожу вас! Уничтожу!

На самом деле, Анна и не собиралась просить прощения. Она устроила весь этот театр единственно для слуг. Они всё слышали и наверняка начнут судачить по всем углам. Скоро весь город узнает, какая она, Ольга Владимировна Азанчеева. Да и будет кому подтвердить её слова когда Пётр вернётся. Анна шаг за шагом окутывала паутиной семью Азанчеевых, но ни Олег, ни Ольга Владимировна этого не замечали.

Глава 18

Лето набирало силу. Всё время стояла жара. В доме семейства Лукас почти ничего не изменилось. Все дружно готовили запасы на зиму. Это касалось как дров, так и съестных припасов. Впрочем, исключение всё же имелось. Анна всё чаще и чаще проводила время, посещая разные увеселительные места в Павловске. Эти посещения носили достойных характер. Анна всегда возвращалась рано и никогда не позволяла себе ничего лишнего. Она прекрасно понимала, что у неё мало надежды, подыскать достойную партию. А в случае появления слухов она могла лишиться и этой надежды. Ни отец, ни сёстры не мешали ей заниматься поиском мужа, хотя и не одобряли её поведения. Но что ещё оставалось делать? Этот вопрос и заставлял всех мириться с поведением Анны. День проходил в трудах, а вечером вся семья собиралась за чаем и обсуждала следующий день.

Иоганн Лукас почти каждый день по несколько часов проводил в лазарете. Большей частью именно с помощью его усилий эпидемия брюшного тифа не получила распространение. Больше того она медленно уходила из жизни города.

Иоганн Лукас не раз порывался поговорить с Катариной, но она всякий раз уходила от откровенного разговора. И хотя внешне она никак не показывала свои чувства, отец снова оказался прав. День ото дня ей становилось всё хуже и хуже. Её ничего не радовало. Она перестала спорить с сёстрами и говорила только тогда, когда ей задавали вопрос. Мысли о Петре постоянно владели ею и на мгновение не хотели опускать. Порою она вообще никого не замечала. Такое поведение не могло остаться незамеченным. Не только отец, но и сёстры начали догадываться о причинах её постоянной печали. Катарина без устали трудилась весь день, а ночью когда все засыпали, она рисовала. Рисовала снова и снова портрет Петра. Так происходило и этой ночью.

Русская печь едва слышно потрескивала, отбрасывая отблески пламени на деревянный пол и наполняя избу теплом. Рядом с печью лежала охапка дров. На печи весело пыхтел чайник.

Дверь, скрипнув, приоткрылась. На пороге показалась Катарина, облачённая в ночную рубашку, босая с распущенными волосами. В руках она держала подсвечник с одиноко горевшей свечой. Катарина бесшумно выскользнула из комнаты и тихо затворила за собой дверь. Затем крадучись обошла печь и склонилась над сундуком, в котором они хранили старые вещи. Она поставила подсвечник на пол, открыла крышку сундука и покопавшись извлекла оттуда деревянный ларец. Оставив крышку сундука открытой, она прижала ларчик к груди, подняла подсвечник и направилась к столу. Здесь она остановилась и прислушалась. Тишина успокоила её. Катарина поставила подсвечник на стол, затем села и открыла ларчик. Крышка бесшумно откинулась, открывая взгляду стопку ровно нарезанной бумаги, рисунки и несколько карандашей. Первым дело Катарина извлекла карандаши. Вслед за ними, она извлекла рисунки и разложила их перед собой.