Дефо - Дмитрий Урнов

Если бы такая возможность представилась и нам с вами, то, двигаясь назад от века к веку, мы, разумеется, не задержались бы в «старой доброй Англии» Диккенса, потому что тогда это наименование сделалось уже только условностью. Пришлось бы миновать и шекспировские времена. Но где-то, продвинувшись еще на сто лет вспять от Шекспира, могли бы мы остановиться в середине XV века.

Не скажешь, что в ту пору англичанам жилось особенно уютно и весело, но тогда было отменено у них крепостное право, деятельные люди из народа вместе со свободой личной получили известную свободу действия, и зажили они совсем вроде как «прежние помещики», сами себе хозяева. Вот они-то и назывались йоменами. И хотя в это же самое время Англия вела за морем тяжелейшие войны, а внутри страны враждовали аристократы, все же скромное довольство йоменов казалось земным раем. Нет, они не сторонились битв. «В бой, стойкие йомены!» («Ричард III» Шекспира) – и меняют они плуг на меч, и служат родине так, как послужил принцу Гамлету почерк… В боях за родину отстаивали они и свой малый, домашний мир. А если доискиваться до изначального смысла понятия «йомен», то ближе всего будет – «местный»: человек на своей земле.

Относительное процветание «старой веселой Англии» продолжалось немногим более полувека. Как исчезала она, писал в начале XVI столетия Томас Мор. Людей «поедали» овцы, наступали новые времена, когда пахарей сгоняли с земли, чтобы разводить овечьи отары, – нужна была шерсть на потребу быстро растущей текстильной промышленности. Но обрабатывать волокно англичане умели только очень грубо. Приходилось отправлять сырье за границу, большей частью в Голландию и Фландрию, где ткацкое дело стояло, как мы уже знаем, на высоком уровне. А когда религиозные притеснения погнали протестантов с насиженных мест и устремились они на Британские острова, это действительно пошло англичанам на пользу: приезжие мастера научили англичан обрабатывать шерсть так, что это принесло им на века силу и славу. И если Дефо иногда напоминали, что он, собственно, не англичанин, он, в свою очередь, предлагал вспомнить о деловом долге островитян перед его континентальными предками, о том, кто помог коренным британцам стать первой промышленной державой мира…

Судьба таких людей, как Дефо или Шекспир, которые, вливаясь в ряды людей «новых», участвуют в социальном процессе, разрушающем их собственную среду, отличается еще и движением возвратным, как бы покаянным порывом назад, к «дому», – с попыткой воссоединить «новое» и «былое».

Итак, крах республики, Реставрация, «Закон о единообразии», чума, пожар, война, смерть матери. Ото всех потрясений, которые могли прямо или косвенно коснуться мальчика десяти лет, Дефо заболел, и его возили к целебным источникам на юг Англии, в графство Кент. А вскоре отец, оставшийся с детьми и большим торговым делом на руках, отдает его в учебный пансион.

ДЕФО И КРУЗО

(Годы учения)

Джеймс Фо хотел видеть сына «пастырем божьим». Это уж как у добрых людей водится: нажил состояние, то есть согрешил, а во искупление принеси жертву Авраамову – сына: пусть послужит делам духовным. Кроме того, по какой еще стезе мог пойти сын протестанта, да к тому же завзятого раскольника?

Все образование контролировала церковь официальная, поэтому приходские школы и оба университета – Кембридж и Оксфорд – для Дефо были закрыты. К счастью, неподалеку от Лондона один протестант открыл пансион. Туда Джеймс Фо сына и отдал. Ему это было еще и потому удобно, что там же, в Доркинге (графство Серрей), к югу от Лондона находилось имение, полученное им по наследству от богатой родственницы, которая, как и жена его, оставила грешный мир после натиска «батальона бед» (шекспировские слова) – чумная эпидемия, разрушительный пожар и война…

Из пансиона примерно в четырнадцать лет Дефо перешел в духовную академию, открытую еще одним протестантом в лондонском пригороде Ныоигхгтоне. «Академия» так называлась по желанию ее основателя, историки же говорят – семинария.

Это прямо на север от Сити, теперь в черте города, и с помощью метро и автобуса составляет тридцать-сорок минут пути. С Ньюингтоном у Дефо оказалась связана вся жизнь. В той части пригорода, что названа Луговой (Ньюингтон Грин), он учился, там же пытался он основать одно из первых и неудачных своих предприятий, а в части, называемой Горячей (Сток Ньюингтон), Дефо со временем поселился и даже построил свой дом.

Годы его учения здесь приходятся на 1674–1679 годы.

Следы от раннего пребывания в Ньюингтоне по-разному видны в его творчестве. Вот «Записки кавалера» – откуда такая достоверность? Мы знаем, Дефо пользовался книжными источниками, многое додумывал, дорабатывал силой фантазии. Но знаем также, что в основе замысла у него всегда было реальное зерно. А в Ньюингтоне доживал век один из ветеранов гражданской войны, близкий сподвижник самого Кромвеля, женатый к тому же на его дочери, полковник Чарльз Флитвуд. Это была живая летопись тех дней! Дефо постарался запечатлеть, хотя и через посредство совсем иного рассказчика, в «Записках кавалера». Рассказчик не тот, но ведь надо учесть, что Дефо это писал и печатал в ту пору, когда «порядочные» люди имя Кромвеля вообще уже не произносили. А если и произносили, то для консерваторов он был узурпатор, для «прогрессистов» – тиран, для тех и для других – лицемерный фанатик. Уже и прах его был поруган – вынесен из национальной усыпальницы и сброшен в яму. Однако у Дефо, как он подчеркнул, хорошая память – историческая. Устами своего персонажа, тем более беспристрастного, что сам он сражался против кромвелевцев, Дефо, вспоминая вождя революционной армии, тревожил память современников, понажившихся на кромвелевских победах, однако предпочитавших трусливо не вспоминать, откуда у них и богатство, и хорошее положение в обществе. Добавим еще, что Дефо, со своей стороны, отнюдь не числил Кромвеля, вождя «железнобоких», в пантеоне своих излюбленных героев, просто, повторим, – хорошая память, натренированная с юных лет в академии Ньюингтона.

«Было такое учебное заведение, – впоследствии рассказывал Дефо, – где преподавал человек, светлая голова, умевший передать своим ученикам нужные знания. Учил он ясному пониманию вещей и столь же ясному выражению своих мыслей. Так и вышли из числа его воспитанников мастера родного языка. А были среди них Тимоти Крузо, Ганют из Ярмута, Сэмюель Весли из Дартмута, Даниель Дефо и еще двое-трое, которые могли бы составить славу своего учителя, но сделались мучениками…»

Да, с Дефо это бывало нередко: писал о себе не смущаясь, поскольку не ставил под написанным своего имени. Но эти воспоминания достоверны и оценки объективны. Прежде всего «светлая голова», основатель и руководитель академии, достопочтенный Чарльз Мортон был человеком действительно незаурядным. Сам он окончил Оксфорд, но после 1662 года как раскольник пострадал, и официальная проповедническая или преподавательская карьера перед ним закрылась. Он писал, подражая в своих сочинениях Томасу Мору. Он интересовался естественными и точными науками, смело вводя их в программу своей академии. Со временем Мортону пришлось уехать в Америку: развернуться в Англии ему так и не удалось, причем против раскольничьих академий в принципе стали выступать не только деканы Оксфорда и Кембриджа, питавшие к первоначальному успеху Мортона ревность, но и его собственные ученики, в том числе Дефо.