Дефо - Дмитрий Урнов

Иногда Дефо упрекали, что не умел он описывать чувства, нежные чувства. Нет, очень даже умел, только сами чувства летучи и мелки. Ведь и Роксана тоже, если угодно, воспитанница Томаса Гоббса, полноправная его современница. Чему учил философ, что проповедовал? Материализм, принцип «наслаждений», механику мыслей и химию переживаний – вот Роксана и живет ради удовольствий, а внутренний голос совести служит ей инструментом послушным. Она когда в грехах кается, то не слишком громко, так, чтобы не все услыхало небо… Роксана могла бы принять участие и в заседаниях ученого общества, полный титул которого – Общество поощрения опытных наук. Она бы продемонстрировала Бойлю и Ньютону, показала бы им практически, как претворять их идеи в повседневность.

Персонаж на сцене и прямо в жизни, типаж, размноженный в «светскую» толпу, – таких прекрасно понимал «Чарли», и если он вернул на сцену Шекспира, не отправил на эшафот Мильтона и поддержал Ньютона, то это лишь оборотная сторона полнейшей беспринципности, той внутренней пустоты, что так хорошо видна в ненасытности «подружки»: всякая цель, какую она себе ставит и достигает, упраздняется именно в момент достижения. Попала в высшее общество, куда так хотелось ей попасть, но за счет попрания всяких норм, и потому уже никаким «аристократизмом» удовольствоваться она не может. Что ей сословные барьеры, когда она-то знает, насколько просто они нарушаются! В Роксане суть Реставрации, как выражается та же суть в ублюдочных переделках Шекспира или в комедиях, написанных прямо в эпоху Реставрации и насыщенных сексуальной истомой, специфической жаждой жизни, той жаждой, что свойственна бывает людям, которые спешат насладиться поскорее, пока у них всего этого не отняли.

– Скажите мне, к чему все это?

– Ну и резвятся они! Как они пляшут! («Джентльмен – учитель танцев», 1672.)

А чтобы веселость, отзывчивость и гибкость самого короля были уже вполне понятны, следует довести до сведения читателей, что «душка Чарли» находился на денежном содержании у своего шурина, короля французского Людовика XIV. В поисках денежных средств, которые были ему так нужны ради развлечений, и чтобы уж не одолжаться у непокладистой нижней палаты, Карл оптом продал политику своей страны за постоянный годовой пенсион в сто тысяч фунтов стерлингов. Он получал деньги, любовниц, в которых король французский тоже знал толк, и распоряжения, как вести себя в международных делах. Между прочим, французам был отдан обратно Дюнкерк, в боях за который некогда погиб старший брат Робинзона. По той же договоренности и за те же деньги Карл II должен был в один прекрасный день объявить себя католиком, что повело бы к перестройке жизни всей страны. Подобная акция так и не была сочтена целесообразной. Веселый король продолжал справлять протестантские обряды, исправно неся службу в пользу католиков, причем даже не своих, а заморских.

Нам еще предстоит рассмотреть сложную страницу в биографии Дефо – особую миссию, которую исполнял он за кулисами большой английской политики. Подойдя к этой невеселой полосе в его жизни, не забудем, что той же «работой» не гнушался сам король, первый из семи, которых увидит на своем веку автор «Приключений Робинзона Крузо».

Именно фон, самим Дефо мемуарно восстановленный, высвечивает его собственную фигуру «гражданина современного мира», как называют его биографы, желающие подчеркнуть, что создатель «Робинзона» стоял у истоков существующей сегодня западной повседневности.

Мы вообще каждого из великих писателей склонны называть «нашим современником», но большей частью наименование это условно, далекие эпохи могут быть разве что созвучны нашей, однако прямой преемственности с ними уже нет. Но если шекспировский театр буржуазная революция сровняла с землей и нынешние театры на него непохожи, то издательство, выпустившее «Робинзона», пусть под другим названием и в других, поистине современных масштабах, все же то самое издательство так и продолжает выпускать книги.

Свет и тень, на фигуру Дефо падающие, не позволяют сразу увидеть его, ибо и люди его эпохи перед ним в долгу не остались. Он уловил их алчность, хищничество, их глубокую развращенность. Зато уж некоторые из них, в свою очередь, о нем судили на редкость нелицеприятно: «Человек он крайне несдержанный и опрометчивый, жалкий продажный потаскун, присяжный фигляр, наемное оружие в чужих руках, скандальный писака, грязный крикливый ублюдок, сочинитель, пишущий ради куска хлеба, а питающийся бесчестьем» («Доклад относительно Даниеля Де Фо», 1707).

Итак, увидел он свет в приходе святого Джайлса у Кривых ворот в лондонском Сити. Город в городе, самая старинная, наиболее деловая часть английской столицы. Улицы тут и назывались по профессии – Артиллерийская, Канатная… На углу Серебряной и Монастырской комнату у парикмахера когда-то снимал Шекспир. А чтобы попасть в свой театр, ему нужно было перейти на другой берег Темзы, на заречную сторону. Никаких театров прямо в Сити местные жители, люди занятые и благочестивые, не потерпели бы. Иное – этот слепой старичок поэт в строгом костюме пуританина, Джон Мильтон. Жил тихо, размеренно, и домик его у Конопляного холма посещали блестящие господа, близкие самому королю, несмотря на то, что старичок этот метал когда-то громы и молнии против королевских «кавалеров». Тут его и похоронили с почетом прямо в приходской церкви. Торжественные были похороны – сын свечного торговца мог видеть эту процессию.

Обосновался Джеймс Фо с семейством, должно быть, на Передней, Фор-стрит, неподалеку от городской стены.

Но мальчишки, известно, владеют любой из улиц: «Он бросился наутек, а я за ним, без передышки и без оглядки до самой Церковной через Фонарную на Колпачно-Холмистую, оттуда по Святой Марии до городской стены, через Поповские ворота вниз к старому Бедламу на Болотное поле…»

Это из романа Дефо «Полковник Джек», где первые пятьдесят страниц – городское детство. Книга написана вскоре после «Приключений Робинзона» и не содержит ошибок в географии, по крайней мере географии местной, лондонской.

Дефо знал Лондон уже не по книжкам, поэтому даже теперь, когда время естественно и насильственно изменило древний город и война разрушила старый Сити, все же и теперь его книги могут послужить туристическим руководством. Не только романтику дальних странствий, но и поэзию переулков, узких улочек, тупиков и закрытых дворов, которые изучил он с детских лет, воссоздал Дефо, Шекспир, понятно, пришелец, он тут только комнату снимал. «Человек из Стрэтфорда» – так назвал Шекспир в Лондонском судейском протоколе. Дефо I подобных протоколах называть будут «человеком из Сити». Шекспир явился из провинции в столицу, будто г другой край прибыл, а Дефо – коренной житель большого города, хотя он вспоминал, пусть не очень часто и охотно, своих провинциально-сельских предков.