Мой милый друг - Лаура Кинсейл

– Ничего не вижу.

– Он исчез. – Мелинда слегка нахмурилась. – Как ты думаешь, это мистер Кэмбурн?

– Не знаю.

– Наверное, он уже давно там стоит, – забеспокоилась Мелинда. – Я заметила его, когда он пошел прочь.

– Надо понимать, рыбу удил. – Фоли улыбнулась. – Не правда ли, гостеприимный хозяин? Рыбачит в свое удовольствие, а гости томятся от скуки.

– Идем, мама. Я хочу написать письмецо мисс Верной.

Фоли подозрительно покосилась на нее.

– Как скажешь.

Мелинда подхватила юбки, приподняв их чуть выше лодыжек.

– Давай наперегонки! – весело крикнула она и припустилась бегом по тропинке. Ее светлые локоны танцевали под соломенной шляпкой с белыми и розовыми лентами.

– Так нечестно! Ты меня не подождала! – Фоли приподняла подол и бросилась следом.

«Написать письмецо» в понимании Мелинды значило три часа строчить послание бесчисленным школьным подружкам. Она сидела в гостиной, прилежно склонившись над очередным письмом. Комнату украшала вырезанная на деревянной стене пагода с китайцами и павлинами. Пока Мелинда занималась своей обширной перепиской, Фоли пила чай.

Фоли некому было писать. Разве что престарелым барышням Нанни, но зачем? И что она им напишет? «Комнаты у нас миленькие. Мы живем в совершенной глуши, хозяин сумасшедший и не выходит ни к завтраку, ни к чаю, ни к обеду. Передавайте привет козочке Пасси и, ради Бога, не позволяйте ей забредать на мой огород!»

Было время, когда она только и думала о том, как бы улучить минутку и написать письмо. Фоли выглянула в окно. Там весело зеленели английский газон и аллея, обсаженная кустарником. По сравнению с этой зеленью гостиная с ее пагодой и китайцами казалась мрачной и таинственной.

Фоли грустно улыбнулась, вспоминая те дни, когда сочиняла письма своему другу. Такие обыденные занятия, как штопка белья или чистка столового серебра, приобретали совершенно иной смысл, стоило ей только вообразить, как она рассказывает об этом в письме. «Вот как это делается: сначала очищаем серебряное блюдо кусочком мягкой кожи. Я всегда использую один и тот же кусочек, с каждым разом он очищает все лучше и лучше. Втираем мел, ждем, пока порошок подсохнет, потом смахиваем его тряпочкой. И полируем, натирая блюдо до блеска». Она представляла себе, как он заглядывает ей через плечо, внимательно следя за ее работой. Подумать только, она всерьез полагала, что его может интересовать такая ерунда! И хотя никогда не сообщала ему о своих ежедневных обязанностях, мысленно делила с ним каждый прожитый день. Ей казалось, что так он будет к ней ближе. Это был единственный способ поселить его в своем мире.

Как она радовалась, когда ей удавалось найти в своих серых буднях хоть что-нибудь, о чем она могла бы поведать ему в письме, чтобы немного его развлечь! Такие эпизоды она бережно хранила в памяти, тщательно полируя каждую фразу, как серебряное блюдо, прежде чем взяться за перо и бумагу.

Рядом с книжным шкафом у стены стоял изящный письменный столик, ожидавший хозяйку дома. Фоли медленно прошла мимо застекленных книжных полок, остановилась у столика и провела пальцем по полированной столешнице. Приподняв крышечку чернильницы, заметила, что в нее налили свежие чернила.

Придвинув стул, Фоли достала перо. Бумага была плотной, белой. На ней красовались герб и название поместья. Очинив перышко серебряным ножичком, Фоли задумалась на мгновение и вывела: «Милый рыцарь».

И замерла в оцепенении. Но тут же подумала, что не станет ведь она посылать это письмо настоящему Роберту, хозяину дома.

А своему вымышленному Роберту она может писать все, что вздумается. И ей так хочется ему написать! И получить от него ответ. В последние годы Фоли научилась гнать от себя эти мысли, чтобы не рыдать по ночам в подушку.

И вот теперь снова позволила себе мечтать о тех днях, когда он принадлежал только ей и жил в ее сердце. Она нахмурилась, разглядывая герб на бумаге.

Быть может, письмо «понарошку» излечит ее от тоски? Пусть это будет игра в переписку с тем, кого больше нет на свете.

«Признаюсь, Ваш дом произвел на меня потрясающее впечатление! – написала она чуть пониже герба. – А если говорить откровенно, я никак не могу прийти в себя после встречи с Вами, Роберт! Никогда бы не подумала, что этот мрачный джентльмен и есть Роберт Кэмбурн, купивший слониху-поводыря. Поэтому я просто-напросто забуду про него и буду писать настоящему Роберту – моему Роберту. Ах, мой друг, как мне Вас не хватает! Конечно, Вы правильно сделали, что прервали нашу переписку. Как мы были наивны и глупы! Но я ни о чем не жалею. Нет, жалею – немножко. Я всегда лелеяла Ваш образ в своем сердце и считала, что Вы предназначены мне судьбой – просто в свое время я с Вами разминулась. Шла-шла и, вместо того чтобы повернуть налево и встретить Вас, повернула направо. А может, просто замешкалась в пути и потеряла Вас навсегда.

И как мне теперь убедить этого незнакомца, этого поддельного Роберта, отпустить нас в Лондон и оплатить расходы? Смею заметить, этот огромный пустой особняк – напрасная трата денег, которые можно было бы употребить с большей пользой и приодеть Мелинду к открытию сезона. Да и парочку слуг прихватить с собой не мешало бы, а деньги, потраченные на свечи, с лихвой окупили бы аренду городского дома. Мне бы так хотелось выдать замуж Мелинду – это самое большое мое желание. Наверное, я слишком настырная мамаша, но сейчас такой ответственный момент: вся ее дальнейшая жизнь зависит от того, кого она выберет себе в мужья. Кому, как не мне, знать это! Впрочем, опыта в подобных вещах у меня не так много. Я не рассказывала Вам, как вышла замуж за мистера Гамильтона? Нет, меня не принуждала к этому мачеха. Материнского совета я тоже была лишена, но и ждать не имело смысла. Маму я не помню – она очень рано умерла, а отец скончался, когда мне было семь лет. Меня растили и воспитывали дядюшки (весьма легкомысленные джентльмены) и строгая гувернантка. Дядюшек я обожала, но к тому времени они уже состарились, жизнь в Туте казалась ужасно скучной, и никто не помышлял о лондонском сезоне. А может, дядюшки просто не стали меня расстраивать: они-то прекрасно понимали, что с такой заурядной внешностью, без богатого приданого и знатных родственников в Лондоне делать нечего. Да и вряд ли можно утверждать, что злая судьба помешала мне тогда встретиться с Вами, милый рыцарь: молодые джентльмены не балуют своим вниманием наш захолустный городишко, и не важно, идешь ты направо, налево или прямо по главной улице. А мне в ту пору уже минуло семнадцать, и я страшно переживала, что останусь старой девой, как престарелые барышни Нанни. И тут мистер Гамильтон говорит, что я «недурна собой, когда улыбаюсь». Так я и стала его женой.