Долгая дорога домой - Пол Андерсон

не сводится к эфемерному «я» и идеал не становится ближе. И тут, буквально за одни сутки, человеческий интеллект взлетел на невообразимую высоту. Перед трудягой открылась новая вселенная, у него в голове закипели непрошеные образы будущего, осеняющие догадки и мысли. Он увидел жалкую несостоятельность собственной жизни, мелочность своего труда, узость и бессмысленность верований и традиций – и отрекся от них.

Разумеется, ушли не все и даже не большинство. Однако отказников было достаточно много, чтобы шестеренки технологической цивилизации со скрежетом замедлили ход. Резкое сокращение добычи угля лишит работы производителей стали и машин, даже если они ее не бросят. Добавьте к этому беспорядки, вызванные смятением чувств, и…

На ступеньках перед домом сидел и, обхватив колени руками, раскачивался юноша. Коринф остановился.

– В чем дело?

– Страшно. – На него уставились блестящие, остекленевшие глаза. – Я вдруг понял, что совершенно один.

Разум Коринфа успел сделать скачок и предложить ответ, но его остановило невнятное бормотание:

– Все, что я знаю, все, кем являюсь, – вот здесь, в голове. Мир существует только в моих ощущениях. И я однажды умру. – Из уголка рта парня потекла слюна. – Однажды наступит великая тьма, и меня не будет, ничего не будет! Вы все еще будете существовать, – хотя как я могу быть уверен, что вы не мой сон? – для меня же ничего не будет существовать, ничего. Не останется даже памяти о том, что я был.

Из глаз юноши потекли редкие слезы. Коринф пошел дальше.

Помешательство? Да, и оно определенно вызвано крахом. Свою неспособность справиться с резким обострением восприятия, вероятно, обнаружили многие миллионы людей. Они не знают, как распорядиться новой силой, и она сводит их с ума.

Коринф поежился, ему стало зябко в горячем неподвижном воздухе.

Институт был раем на земле. На входе сидел охранник, поперек кресла – автомат, на коленях – учебник химии. Охранник повернул к физику серьезное лицо.

– Привет!

– Без происшествий, Джим?

– Пока да. От мародеров и фанатиков можно ожидать чего угодно.

Коринф кивнул, ощущая, как скованность покидает мышцы. Еще находились рациональные люди, не побежавшие расплачиваться фальшивыми векселями, стоило им вспомнить о звездах на небе, а спокойно выполнявшие свои прямые обязанности.

Лифтером работал семилетний сын одного из сотрудников института.

– Здрасьте, сэр, – весело поздоровался мальчишка. – Я ждал вас. Как Максвелл, черт побери, придумал свои уравнения?

– Что? – Взгляд Коринфа упал на книгу, лежащую на сиденье. – А-а, изучаешь радиотехнику? Кадоган довольно сложен для начинающих, тебе следовало бы взять для начала…

– Принципиальные схемы я уже видел, мистер Коринф. Теперь я хочу понять, каким образом они работают. Уравнения приводит один Кадоган.

Коринф посоветовал побольше узнать о векторном исчислении.

– Когда закончишь, приходи.

Физик, улыбаясь, вышел на седьмом этаже, но в лаборатории улыбка сползла с его лица. Там его ждал Льюис.

– Опоздал, – буркнул он.

– Шейла.

Разговоры быстро приобретали новый языковой формат. Когда твой мозг работает с учетверенной скоростью, одно слово, один жест, мимолетная гримаса могут сообщить тому, кто хорошо знаком с тобой и твоими повадками, больше, чем целые параграфы грамматически правильной речи.

Льюис хотел сказать: «Что тебя задержало? У тебя какие-нибудь неприятности?»

А Коринф ответил ему: «Я опоздал из-за Шейлы. Она плохо на все это реагирует, Нат. Если честно, я за нее переживаю. Но что я могу поделать? Я перестал понимать человеческую психологию, она слишком сильно и слишком быстро изменилась. И никто ее не понимает. Мы становимся чужаками друг другу и себе самим, причем все быстрее».

– Идем. Россман. Вызов на планерку.

Они прошли по коридору мимо Йохансона и Грунвальда, занятых работой – измерением изменившихся постоянных физического мира, калибровкой приборов, выполнением всех неохватных базовых задач, начиная с самых азов.

По всему корпусу отделы заново воссоздавали профиль своих прежних дисциплин. Кибернетика, химия, биология и прежде всего психология – ученые забыли про сон, дел было невпроворот.

Начальники отделов собрались за длинным столом в главном конференц-зале. Во главе стола восседал Россман – высокий, худой, седовласый, аскетичные черты лица застыли без движения. По правую руку от него сидела Хельга Арнульфсен, по левую – Феликс Мандельбаум. На мгновение Коринф удивился – что здесь делает профсоюзный вождь? Но тут же вспомнил: Феликс представлял городскую администрацию.

– Добрый день, господа. – Россман педантично выполнил допотопный ритуал приветствия, который в иных обстоятельствах показался бы смешным, если бы не очевидное отчаянное стремление ухватиться за что-то ощутимое и знакомое. – Прошу садиться.

Похоже, все уже собрались, потому что Россман сразу перешел к делу.

– Я только что вернулся из Вашингтона. Я созвал вас, потому что срочный обмен мыслями и информацией больше нельзя откладывать. Вы почувствуете облегчение, когда я представлю вам общую картину, а я буду доволен, узнав, какие объяснения этому явлению вы обнаружили. Сообща мы могли бы составить разумный план.

– Что касается объяснений, – взял слово Льюис, – то почти все в институте согласны, что теория доктора Коринфа верна. Она постулирует существование силового поля частично электромагнитного характера, создаваемого гиромагнитными процессами в атомных ядрах материи, находящейся вблизи центра галактики. Поле распространяется в форме конуса и, достигнув нашего участка космоса, имеет протяженность в несколько световых лет. Оно тормозит определенные электромагнитные и электрохимические процессы, среди которых наиболее важное место занимает функционирование нейронов определенного типа. Мы полагаем, что Солнечная система, вращаясь вокруг центра галактики, вступила в это силовое поле много миллионов лет назад – скорее всего еще до окончания мелового периода. Вне всяких сомнений, многие виды, жившие в этот период, вымерли. Однако жизнь в целом сохранилась, нервная система организмов приспособилась к тормозящему влиянию и приобрела повышенную эффективность. Короче говоря, все ныне существующие формы жизни до наступления перемен сохраняли свой обычный уровень интеллекта.

– Понятно, – кивнул Россман. – Но потом Солнце и планеты вышли из силового поля.

– Да. Очевидно, границы поля довольно четко очерчены, как нередко бывает в астрономии, ведь изменения произошли буквально в считанные дни. Кромка поля, начиная от зоны полной интенсивности до зоны его полного отсутствия, вероятно, имеет ширину не более десяти миллионов миль. Мы определенно преодолели этот участок – физические постоянные не меняются вот уже несколько дней.

– Чего не скажешь о наших мозгах, – мрачно констатировал Мандельбаум.

– Знаю, – перебил его Льюис. – К этому я через пару минут вернусь. Общим эффектом ухода Земли из поля торможения явилось внезапное усиление интеллекта всех живых существ, имеющих мозг. Сдерживающая сила, на которую ориентировался каждый живой организм, внезапно исчезла.

Естественно, исчезновение этой силы вызвало сильнейший разлад. Нервная система людей брыкалась, пытаясь стабилизироваться и нащупать рабочий ритм на новом уровне. Вот