Иду на вы - Санин Евгений

            Ехали, торопясь, поэтому остановки были не часты.

Первый раз остановились, чтобы пообедать.

Нашли большую, чистую поляну.

Слуги расстелили прямо на снегу ковер, положили на него скатерть и попотчевали князя с воеводой, боярином и игуменом – по-дорожному просто, но сытно. Дружинники, расположившись чуть поодаль, ели то же, что и их князь. Некоторые из них даже не слезли с коней.

            Поели, попили…

И вновь за маленьким слюдяным оконцем потянулась многострадальная Переяславльская земля. Как щит лежала она между Степью и Русью, принимая на себя первые, самые страшные удары половцев. И потому то тут, то там виднелись следы пепелищ, развалины и вновь оживающие веси…

            Изредка Мономах приказывал возничему остановиться и накоротке беседовал с жителями этих, чудом уцелевших, деревень.

            Несмотря на стать Ставки Гордятича и почтенный возраст Ратибора, одетых, куда богаче, чем князь, Мономаха все узнавали сразу. И, обращаясь только к нему, с поклонами на его вопросы, отвечали:

- Да, были половцы, но, слава Богу, ушли!

- Надолго ли? К осени жди опять…

- И так, почитай, каждый год…

- Не успеешь отстроиться - новый набег…

- Ох, жизнь пошла: на родной земле, словно звери по норам прячемся…

            Светло-голубые глаза Мономаха темнели. Молча, он выслушивал смердов и так же молча, жестом приказывал возничему продолжать путь.

            А что он мог сказать, чем обнадежить своих подданных, не зная сам, чем закончится его разговор со Святополком?

            Особенно запомнилась ему молодая печальная женщина, сидевшая на краю проехавших мимо саней. На ее руках сидел ребенок, который показывал пальцем на возок и что-то спрашивал.

            О чем он мог спросить, и что, интересно, могла ответить ему мать, если даже он не знал, какая судьба ждет его княжество в самое близкое время?..

Наконец, переяславльская земля закончилась и начались киевская – пошли владения Великого князя.

Видно было по всему, что в этот год половец успел похозяйничать и тут.

            Увидев грузившего на краю поля сеном повозку смерда, могучего, едва ли не как его Ставр, Мономах приказал остановиться и, осматриваясь хозяйским взглядом по сторонам, медленно пошел к нему.

            Игумен с Ратибором, решив размять ноги, направились следом.

            И хоть Ставр Гордятич на коне успел обогнать князя, чтобы грозно предупредить смерда, чтобы ведал, с кем ему предстоит беседовать, тот степенно отложил огромные деревянные вилы, стянул с головы треух и, словно не замечая боярина, сам сделал несколько шагов навстречу Мономаху и земно поклонился.

            - Будь здрав и счастлив на долгие годы, князь Владимир Всеволодович!

            - Будь здрав и ты! – отозвался Мономах. – Великого князя смерд?

            - Да, княже, Святополка Изяславича!

            - Ну, и как живешь? – спросил князь, в намерении получив ответ, что плохо, сразу пойти обратно, как вдруг услышал неожиданное:

            - А хорошо, княже!

            - Что? – приостановился Мономах. – У вас что – давно половцев не было?

            - Почему? Были!

            - И не голодаешь?

            - Как это не голодать, все голодают. А я чем лучше?

            - И что же тогда в твоей жизни хорошего?

            - Все очень просто, княже! – пожал плечами смерд и принялся объяснять: - Что плохо было, так то прошло. Слава Богу, жив остался! Что будет, то, может, еще хуже будет. Так что, по всему выходит, что живется мне сейчас – хорошо!

            - Да ты, я погляжу – философ! – усмехнувшись, покачал головой Мономах.

            - Уж, каков есть! - не зная, похвалил его или, наоборот, ругает таким словом князь, неопределенно ответил крестьянин.

            - Каков ни есть, а такого первый раз за последнее время встречаю. Как хоть звать-то тебя?

            - Очень просто – Сувор!

            - А во святом крещении? – строго уточнил игумен.

            - А – Никола!

            - Вот видишь, Николай - в честь самого чудотворца! А ты, прости Господи, все за языческое имя цепляешься! Да уж христианин ли ты, а может, Перуну до сих пор поклоняешься в дубовых лесах?

            Смерд, не переча, хотя лучшим ответом был большой темный крест на его широкой груди, в ответ лишь поклонился игумену, и это тоже не осталось незамеченным Мономахом.

            - А скажи мне, Сувор… гм-мм… Николай, - поправился он под недовольным взглядом игумена и кивнул на робко подошедших к скирде и упавших на колени смердов. – И все ли у вас, и всегда ль хорошо живут?

            - Да нет, Владимир свет Всеволодович! Не все и не всегда! Когда, не в обиду тебе будет сказано, вы, князья, столы между собой делить начинаете, то покойникам и то, пожалуй, лучше живется…

            - Но-но, как с князем разговариваешь? – возмутился Ставр Гордятич, но Мономах жестом велел ему замолчать и с интересом посмотрел на смерда – продолжай!

            А тот и не думал останавливаться:

            - Все мы под Богом ходим! – ответил он боярину и уже снова Мономаху продолжил: - Чужой князь верх возьмет – беда. Весь разорит, жёнку с детьми в рабство угонит. А его поддержишь, так свой князь не помилует.

            - Смело говоришь! – покачал головой Мономах и выжидательно взглянул на смерда.

Но у того и на это нашлось достойное слово.

- По закону живу, по совести и отвечаю!

            - Хорошо сказал!

            - Потому хорошо и живу! Так что, прости, если что не так, и спаси тебя, Господи, княже!

            - За что благодаришь-то?

            - А вот, выслушал!

            - Толку-то!

            - Не скажи. Все теплей на душе стало. Иной князь, тот же Святополк Изяславич, не в обиду ему будет сказано, проедет мимо, даже не заметит. Будто не люди, а березы или осинки вдоль дороги стоят.

            -Ну, положим, ты больше на кряжистый дуб, чем на осинку похож! – улыбнулся князь.

            - Так я не о себе. Я о том, что за вырубленные деревья Святополк Изяславич с тиуна строже спросит, чем за загубленные половцами жизни!

            - Не Божье это дело – смерду на Великого князя голос возвышать! – не выдержав, встрял в беседу игумен. Но теперь крестьянин осмелился возразить даже ему и с вызовом спросил:

            - А по-Божьему бросать православных на растерзание поганым язычникам? Пускать его на святую Русь - веси разорять да Божьи храмы жечь?

            - Ну и отчаянный ты! – забывая свою всегдашнюю сдержанность, воскликнул Мономах. Видно было, что этот смерд нравился ему все больше и больше.

            - Знаю! – сдержанно усмехнулся тот.

            - Да, от старости и скромности ты, я вижу, не помрешь! – кивнул ему князь. - И откуда же это тебе ведомо?

            - А ты сам мне это однажды сказал, отчего и осмеливаюсь величать тебя не как смерд, а как дружинник!

            - Я? Когда? Где?!

            - А в той печальной битве, когда едва не погибли все наши, да и сам ты едва уцелел, – на Стугне… Мы ведь тогда, княже, совсем рядом с тобой против поганых бились.

            Лицо Мономаха внезапно помрачнело. Но он быстро взял себя в руки и с неожиданной живостью спросил:

            - А вот скажи мне, Сувор-Николай: пошел бы ты снова со мной в поход на поганых?

            - Прямо сейчас? – ахнул смерд.

            Мономах оглянулся на Ратибора, на боярина и улыбнулся:

            - Ну, к чему такая спешка? Скажем, в конце…

            - Лета?! – обрадовался смерд.

            - Зачем так долго ждать? Этого месяца!

Теперь уже крестьянин растерянно оглянулся - на поле, на свою весь, на людей…

            - Но ведь пахота… сев на носу… А… была - не была… пошли! – решительно махнул он рукой.

            - Прямо к ним, на их вежи[2] – в Степь! – уже без улыбки, продолжал допытываться Мономах.

            - Да хоть на край света!

            - И не забоишься?

            - А чего бояться? Кого ни спроси, на Руси или даже в той Степи – все знают, что ты не проиграл ни одной битвы!

            - А… Стугна? – помолчав, напомнил Мономах.

            - Так то не твоя вина, князь! – уверенно отозвался смерд. - То Святополк, который тебя в неурочный час, неготовым уговорил против половца выйти, вместо того, чтобы выкуп ему дать. Эх, да что вспоминать…

            - И то верно! По-новому все надо делать!

            Мономах победно взглянул на Ставра Гордятича:

            - А что, Ставка, поднимет этот молодец такими вилами половецкого коня вместе со всадником?

            Боярин посмотрел на смерда, на вилы и кивнул:

            - Думаю, поднимет!

            - А, если ему боевое копье в руки дать?

            - Ну… тогда, пожалуй, он и меня с коня в силах сбросить…