Вечное дерево - Владимир Дягилев

- Так держать!-крикнул Степан Степанович.

- Так держать! - подхватила вся трибуна.

А Гладкий Затылок обернулся и похлопал Степана Степановича по коленке, как старого приятеля.

Но Витька опять, словно нарочно, остановился, и противник, воспользовавшись этим, ответил точным, броском.

- Шире шаг!-вновь закричал Степан Степанович, теперь уже по-настоящему злясь на сына за эту медлительность и неуважение противника.

-Шире шаг!-поддержала трибуна.

Витька рванулся, получил пас, заложил мяч в корзину.

- Ведь может, - сказал Степан Степанович, хлопая по плечу Гладкий Затылок.

- Перспективный, - отозвался тот.

- Журавель! Жу-ра-вель!-заорали мальчишки.

И вся трибуна, перекрикивая свист противоположной, стала скандировать:

- Жу-ра-вель! Жу-ра-вель!

Нейтральная поддержала этот крик:

- Жу-ра-вель!

Степан Степанович поймал себя на том, что и он вместе со всеми выкрикивает это слово.

"Черт те что,-подумал он, умолкая.-" Никогда не называл его так".

Конец игры проходил под сплошной рев трибун. "Буревестник" выигрывал.

Мальчишки заливались свистом. Угреватый паренек приплясывал на скамейке. Девушка, не переставая махала косынкой.

У Степана Степановича было такое чувство, будто и он выигрывает соревнование. Так и хотелось сказать:

"Это мой, длинный-то, Журавель-то-мой". Перебарывая это желание, он хлопнул соседа по плечу:

- С победой!

- С победой!-ответил Гладкий Затылок, обнимая его, как друга.

Все вокруг смотрели на Степана Степановича как на своего человека и улыбались ему-приветливо.

* * *

Дождь шел неохотно, устало. Небо висело над крышами домов черное, тяжелое, беспросветное. Вверх не хотелось поднимать глаз-там было неприветливо и темно. Зато на земле было светло и красиво. Тысячи, огней отражались на мокром асфальте, на мокрых стенах, в больших лужах, как в зеркалах. Огни падали на землю из освещенных окон, из витрин, от уличных фонарей, от проносившихся по городу машин. Краски и цвета были не слишком разнообразными-всего лишь красными, зелеными, желтыми, но они все время менялись, то появляясь, то усиливаясь, то перемешиваясь между собой, между светом и тенью. Огоньки все время двигались, отражаясь миллионами зайчиков на крышах троллейбусов и автомобилей, на дорогах и решетках оград, на цоколях домов, на кронах деревьев.

Все вокруг сверкало и блестело. Город точно обновился, помолодел и похорошел.

Воздух был свежим и чистым. Запахи хорошо отличались один от другого-дымок машины от дымка сигареты. Они, едва появившись, тотчас исчезали, будто растворялись в искрящихся под фонарями дождинках.

Звуки были громкими, далеко слышными и ясными.

Они тоже перемешивались между собой: и шумок дождя, и шипение колес, и хлопанье дверцы, и голоса людей.

Несмотря на темноту и дождь, все далеко и отлично просматривалось-любой огонек. Тени были четкими, шаги под тенью-гулкими. Виделась искорка, выдохнутая автобусом, сверкнул портсигар, хлопнувший, как выстрел.

И быть может потому, что было красиво, дышалось легко, слышалось хорошо и виделось далеко - на ули"

цах было полно народу, как в солнечный день.

Люди шли в плащах, в накидках, под зонтиками.

И одежда людей сверкала, точно покрытая лаком. Это сверкание сливалось с сиянием глаз, улыбок, .со смехом и бодрым говором прохожих.

Идти было легко и радостно.

Журка шел впереди отца, не разбирая дороги, прямо по лужам. Он опяхь сутулился и вжимал голову в плечи, стараясь быть пониже, чем есть.

Степан Степанович все еще находился под впечатлением прошедшей игры и не в силах был подавить в себе того восторженно-сладкого ощущения, что появилось г.

нем вместе с последним свистком судьи и усилилось при выходе со стадиона, когда десятки незнакомых людей подбегали к его сыну, жали ему руки, хлопали по плечу, высказывая добрые слова и пожелания.

Степан Степанович наблюдал это и в душе гордился Журкой-теперь и он так называл сына,-и это чувство до сих пор не проходило и мешало ему говорить о деле.

- Ну, что ж,-произнес он наконец.-Играешь ты неплохо.

Степан Степанович сделал паузу. Журка не отозвался. Тело его устало и просило отдыха, а мозг еще работал, анализировал, разбирая каждый шаг, каждое движение, давая мысленную оценку действиям его и товарищей.

- Неплохо, - повторил Степан Степанович. - Особенно под щитом.

"Ха, под щитом!-трезво рассудил Журка.-Так я же выше всех".

- А вот останавливаешься посреди площадки зря.

Это недостаток.

- Так я же паса ждал, - возразил Журка. Он и сам знал, что замешкался, и в мыслях честно осуждал себя за это промедление, но признаться в этом громко, да еще отцу, казалось обидным.

- Ждал. Двигаться надо, а не ждать,-сказал Степан Степанович.

- Так это ж Кондраш запаздывал, если бы не он...

- Не сваливай на другого.

- Ну... Напрочь... - пробурчал Журка таким тоном, который должен был означать: "Вам хоть как играй-все равно недовольны будете".

- А в общем, молодец! Молодчага!-сказал Степан Степанович, стараясь сгладить углы, и похлопал сына по остро выступающим лопаткам.

Журка вздрогнул от неожиданной похвалы, хмыкнул и успокоился.

- Но игра есть игра, - произнес Степан Степанович, почувствовав, что теперь самый раз повернуть разговор.

- А что, плохая игра? - спросил Журка, спросил нарочно, потому что представлял, о чем пойдет речь, и не хотел этого.

- Неплохая,-сказал Степан Степанович, не давая больше перебить себя. Но я хотел о другом. О жизни.

- Бывает, что жизнь-игра,-снова прервал Журка и, чтобы отец не разгневался, тотчас добавил: - Вон у артистов, например.

Нет, он сейчас не боялся отца, потому что не видел его приказного взгляда и, кроме того, в нем еще сохранилось от игры воинственное настроение, но не хотел этого разговора потому, что не был готов к нему. Говорить с отцом - значит, думать, отвечать, быть может спорить. А его сейчас тянуло отдыхать, и мозг его был занят совсем другим.

- Я не об артистах, я о тебе, - проговорил Степан Степанович, начиная сердиться и на себя и на сына за то, что необходимый разговор не удается.-Тебе пора подумать о жизни. Школу кончаешь. Куда пойдешь?

Журка сделал длинный шаг через лужу, словно хотел убежать от ответа.

- Куда?-переспросил Степан Степанович, догоняя сына.

- Не знаю, - неохотно проговорил Журка.

- А-а, то-то,-протянул Сгепан Степанович, словно обрадовался этому "не знаю". Слова сына прозвучали откровенно. А именно этого он и хотел в данном случае.-Это, сын, тяжелая штука-найти свое место в строю...

Журка плохо слушал отца. Он все еще был в игре.

Стоило закрыть глаза - он видел площадку, товарищей, противника. Вот он бежит к мячу, перехватывает пас, финтит,..

- А ты подумай хорошенько. К чему душа тянется?-допрашивал Степан Степанович.

- А мне все равно,-отозвался Журка и опять шагнул через лужу.

- То есть как все равно?-повысил голос Степан Степанович и, догнав сына, придержал его за руку, чтоб не бежал. - Нет, не все равно. Выбрать свое место - важное дело. Это ж, может быть, на всю жизнь. Пойми.

Все проходит-увлечения, страсти, привычки...

Журка ловко повернул в метро, увлекая за собой отца. В потоке людей говорить было невозможно, и Степан Степанович замолчал, сердито поглядев на сына.

Выйдя из метро, Степан Степанович взял Журку за локоть своею твердою рукой и сказал отрывисто:

- Изволь выслушать. Я не шутки шучу... Так вот.

Каждый человек имеет свое назначение в жизни, - втолковывал Степан Степанович убедительно и неторопливо, как, бывало, наставлял молодых офицеров. - Назначение. Пойми, Судят о человеке не по тому, какие он штаны носил.., и не по тому, какие он папиросы курил или, скажем, какие песни пел, а по его делу. Говорят:

инженер был, офицер был, токарь был. И добавляютхороший или плохой, кто уж что заслужил.

- Токарь-пекарь,-вставил Журка лишь потому, что вспомнил вдруг Кольку Шамнна, который любил произносить именно эти слова.

- А что токарь?!-повысил голос Степан Степанович. - Я вот слесарь. Разве это плохо? Дай бог тебе так... Всю жизнь любить свое дело...

Он помедлил, ожидая возражений. Журка молчал.

- Токарь,-повторил Степан Степанович.-Токарь каждый день что-то выдает на-гора, выдает такое, без чего не обойтись. Токарь-это рабочий человек...

- Рабочий класс,-заметил Журка.

- Вот именно.

- Но классов не будет.

- Рабочий класс всегда будет, - сказал Степан Степанович и добавил после паузы:-Помнишь-давно было,-ты у меня спросил, есть ли вечное дерево?

- Не помню, - ответил Журка, хотя хорошо помнил это.

- Как же? Еще на Юге. Тогда я ответил: нет такого дерева, А сейчас скажу-есть! Не в прямом смысле, конечно. Вечное дерево-это рабочий класс... Самое великое изобретение требует винтика, гайки, значит рабочих рук...