Вечное дерево - Владимир Дягилев

- Не горбись,-сказал Степан Степанович,-а то превратишься в знак вопроса.

Виктор хихикнул и, размахивая расслабленными руками, как маятниками, пошел в свою комнату.

- Остановись-к.а, - окликнул его Степан Степанович. Он вспомнил о просьбе жены поговорить с сыном и о своем желании "перекантовать" его. Именно сейчас, под настроение, и захотелось начать этот разговор.

Но Журка будто почувствовал, что предстоит неприятный разговор, произнес с молящими нотками в голосе:

- Спешу. Честное слово. У нас игра сегодня... На первенство города.

- Ну что ж, тогда посмотрю заодно, как ты играешь.

Журка хотел возразить, но сдержался. Надо было сказать, что игра предстоит ответственная не только потому, что идет розыгрыш первенства города, но и потому, что ему придется себя реабилитировать. После того случая, когда он не поехал в Москву, тренер вообще не хотел брать его в команду. Потом сжалился: "Возьму на одну игру; если не потянешь-исключим как милень"

кого". Так что придется играть старательно, значит, не свободно, значит, нервно. Но как скажешь об этом отцу?

И Журка промолчал, согласился.

Он ожидал отца у входа на Зимний стадион. В синем тренировочном костюме он казался не таким угловатым и костлявым, как обычно, и голову не втягивал в плечи, и не сутулился, лишь руками размахивал по-прежнему, как маятниками, словно они были без костей и не имели силы.

-Давай поскорей,-сказал он,-а то у нас разминка начинается.

Но Степан Степанович видел, что дело не в разминке: сын стесняется быть с ним на людях.

- С кем играете?-придержал его Степан Степанович.

- С "трудиками".

- Сильный противник?

- Ничего, - Витька произнес это слово твердо, кажч.

дый слог выговаривая отдельно, и оттого оно прозвучало полупрезрительно, полуиронически.

Он долго был виден в толпе. "Ах вот отчего он сейчас не сутулится,-догадался Степан Степанович.- Здесь, с баскетболе, рост преимущество..."

Степан Степанович огляделся. Стадион был огромен, высок и напомнил ему тот ангар-главный цех,-только без гигантских станков, без челноков-кранов, без колоссальных деталей. Лишь часть стадиона была занята трибунами-узкими скамейками, одна над другой. Трибуны с трех сторон окружали пока еще не ярко освещенный дощатый настил, над которым висели новые щиты с кольцами-корзинами.

На скамейках сидели, по ним ходили, их перепрыгивали, как препятствия. Народу прибывало с каждой минутой. Молодежь сновала между скамеек, словно специально затем, чтобы задеть лишний раз коленки Степана Степановича и не извиниться. Впечатление создавалось такое, будто эти парни и девушки ищут друг друга и никак не могут найти.

Кое-кто проходил с бутылками лимонада и с пачками печенья, на ходу ел и пил прямо из горлышка, точно не мог поесть в буфете или дойти до своего места.

Кое-кто находил друзей и окликал их через весь стадион, как на улице, никого не стесняясь и не смущаясь.

Угреватый парень принес целый букет эскимо и стал передавать его по рядам своим товарищам. И товарищи заорали и начали подпрыгивать так, что скамейки затряслись и закачались, как пружины.

Гул стоял, как под -мостом. Отдельные голоса сливались в общий шум, и ничего нельзя было разобрать. Под стеклянным куполом летало раскатистое беспрерывное эхо.

Когда движение и суета достигли предела, когда шум сделался настолько сильным, что в ушах зазвенело, когда на скамейках стало так тесно, что невозможно было развернуть плечи, когда молодежь забила все проходы, все ходы и выходы, - вспыхнули прожекторы, дощатый настил засверкал, как огромный полированный экран.

И тотчас появились команды в красных и синих тренировочных костюмах.

Раздались аплодисменты, выкрики, приветствия, хлесткие удары мяча по щиту.

Но движение не уменьшилось и шум не стих. Все еще протискивались новые болельщики, тесня и без того плотно сидящих людей. Чуть ниже и левее Степана Степановича расположился тот угреватый паренек, что приносил эскимо. Сзади слышались мальчишеские голоса.

Правее сидела девушка в цветастой косынке. А прямо перед ним-с гладковыбритым затылком, немолодой загорелый человек. Каждый что-то выкрикивал так громко и смело, точно это должно было интересовать всех, кто был рядом. Назывались команды, цифры, годы, занятые места, тепло и с гордостью произносились фамилии игроков, словно это были родственники или друзья, фамилии почему-то назывались сокращенно, а игроки - по имени и кличкам, как близкие, свои люди.

Все переговаривались между собой, точно знали друг друга много лет, все всё понимали с полуслова, с полунамека.

Степан Степанович наблюдал все это с любопытством и мягкой внутренней усмешкой, не загораясь общим интересом.

"Я будто трезвый среди пьяных", - подумал он про себя.

Протяжный резкий свист заставил его посмотреть на площадку. Там уже не было игроков. Стоял судья в белом костюме и свистел в блестящий свисток. Гул голосов начал медленно затихать. И когда на площадке вновь появились команды уже в трусах и майках, сделалось тихо, так тихо, что слышно было, как где-то под скамейками покатилась бутылка.

Снова короткий свисток. Игра началась.

Степан Степанович больше глядел на окружающих его людей, чем на площадку, тем более что там, среди синих и красных маек, он не видел своего сына.

Наблюдать окружающих было смешно и забавно.

Все они как бы подравнялись в возрасте: одинаково хлопали, вскрикивали, замирали, ахали и шипели. Девушка сдернула косынку и при удачном броске любимой команды взмахивала ею над головой и визжала. Пожилой человек с гладким затылком поворачивался к Степану Степановичу и бурчал, дрожа щеками и краснея:

- Видели? Цапнул за руку-судья не заметил.

А Кондрашу уже персоналка.

Мальчишки за спиной Степана Степановича при этом пронзительно свистели. А угреватый паренек вскакивал и, оглядываясь, ища сочувствия, орал:

- На мыло!

Степан Степанович заметил, что трибуны реагируют на ход соревнований по-разному, явно неодинаково. Если его трибуна хлопает, то противоположная свистит, если его возмущается, противоположная взрывается аплодисментами. Средняя трибуна -нейтральная, будто восхищается, будто замирает, поддерживая то противника, то их трибуну, словно желая общего примирения.

- Вторая персоналка,-прошипел, оборачиваясь к Степану Степановичу, Гладкий Затылок.

Степан Степанович взглянул на площадку. Красные били штрафной. Он заметил светящийся щит над противоположной трибуной. После точного броска на щите моментально изменились цифры.

Он хотел спросить, в чью пользу счет, но вовремя подумал, что это будет воспринято здесь как вопиющее невежество. Он попробовал сам разобраться в обстановке.

Сын играл за "Буревестник", но Виктора на площадке не было.

Гладкий Затылок все чаще оборачивался к Степану Степановичу. Цветастая косынка все реже трепетала над головой девушки. Мальчишки все оглушительнее свистели.

Он понял: его трибуна проигрывает.

Степан Степанович снова взглянул на площадку и тут увидел Витьку. Сын был в синей майке. Значит, "Буревестник" проигрывает.

"Вот тебе и ничего, ^-подумал Степан Степанович, вспоминая полупрезрительный ответ сына.-Зазнайство - оно к добру не приведет".

Ему стало не по себе. Степан Степанович сам удивился этому чувству.

-Длинный, давай!-крикнул угреватый паренек.

Крик адресовался понятно кому-Витьке.

- Журавель, давай!-дружно поддержали мальчишки.

"Наверное, из его школы",-догадался Степан Степанович.

Остальные болельщики молчали, с надеждой ожидая, что покажет новый игрок.

И Степану Степановичу стало любопытно, что же сделает Витька. Его нетрудно было отличить от других: он еще больше расправился и вытянулся.

Трибуны замерли. Синие кинулись в наступление так энергично, точно их нахлестывали и заставляли бегать.

Степан Степанович не уловил, каким образом мяч оказался у Витьки, а он под щитом противника, не заметил .броска, только почувствовал, как трибуна задрожала от криков и аплодисментов,

- Перспективный, - сказал Гладкий Затылок.

Степан Степанович торопливо кивнул, весь подаваясь вперед.

"Скажи, перспективный",-подумал он с иронией, а сам ощутил приятное тепло в груди.

После двух удачных бросков Витька вдруг остановился посреди площадки, опустил руки и не побежал за мячом. Мяч тотчас перехватил противник и провел ответный бросок.

Противоположная трибуна ахнула и загремела.

- Шире шаг! - не зная сам почему, крикнул Степан Степанович.

- Шире шаг!-подхватили и угреватый паренек, и девушка с косынкой.

Витька побежал быстрее. Степану Степановичу показалось, что он услышал его и послушался. Цифры на щите сменились.

- Так держать!-крикнул Степан Степанович.