Звезды Эгера - Геза Гардони

— Это старший — Янчи. А младший — Ферм.

— Пойдемте, — приветливо сказал им Герге. — Я покажу вам мою саблю.

Трое ребят очень скоро подружились.

— А ты, священник, — спросил Балинт Терек, присев на скамейку, — что же ты будешь делать без прихода?

Отец Габор пожал плечами.

— Да уж как-нибудь проживу. В крайнем случае буду вести жизнь отшельника.

Балинт Терек задумчиво покручивал усы.

— Ты знаешь по-турецки?

— Знаю.

— И по-немецки тоже?

— Два года школярил на немецкой земле.

— Так вот что я тебе скажу. Собери-ка свои пожитки да переезжай в Сигетвар. Вернее, не в Сигетвар, а в Шомодьвар. Через несколько дней мы переберемся туда. Там и будешь жить. У моей жены есть священник-папист — так почему же мне не иметь священника новой веры! А через год-другой дети подрастут, и я отдам их на твое попечение, чтобы ты учил их.

Приходский священник удивленно вытаращил глаза.

— Ваша милость, а как же я?

— И ты их будешь учить. Ты выучишь их латыни, а он — турецкому языку. Поверь, добрый мой пастырь, для спасения души турецкий язык столь же важен, как и латынь.

Он взглянул на сыновей, которые вместе с Герге бегали друг за дружкой вокруг яблони. Все трое разрумянились и заливались веселым смехом.

— Я отниму у Добо этого мальчика, — сказал Балинт Терек, улыбаясь. — Быть может, он пригодится мне в качестве третьего воспитателя. И как знать, он, чего доброго, окажется лучше вас обоих, вместе взятых.

Король Янош умер. Сын его еще был младенцем. Венгры остались без вождя. В стране происходило то, что изображалось на гербах, где разгневанные грифы тянутся за качающейся между ними короной.

Умы венгров были смущены. Никто не знал, чего страшиться больше: владычества турок-басурман или немцев-христиан.

Немецкий император Фердинанд наслал на Буду своего генерала — дряхлого мямлю Роггендорфа. Турецкий султан сам стал во главе войска, чтобы водрузить стяг с полумесяцем над венгерским королевским замком.

Шел 1541 год.

Часть вторая

«Буде худо, пропала буда»

1

Августовской лунной ночью вверх по мечекской дороге ехали рысью два всадника. Один из них — бритый, худой, в черном плаще, очевидно священник. Второй — длинноволосый барич, едва достигший шестнадцати лет.

За ними трусил на коне слуга — высокий, длинноногий парень с коротким туловищем.

Он, быть может, потому и казался таким высоким, что сидел не в седле, а на двух туго набитых мешках. За спиной у него висела большая кожаная торба, или, как мы называем сейчас, сума. Из нее торчали три палки, похожие на рукоятки каких-то инструментов. Одна из них иногда поблескивала: это было длинноствольное ружье.

У обочины дороги раскинула ветви дикая груша в два обхвата, наверное такая же старая, как сама мечекская дорога. Там всадники свернули в лес.

Священник разглядывал дерево.

— Это самое?

— Да, — ответил юноша. — Когда я был маленьким, здесь жила сова. С тех пор дупло, наверно, стало больше, и в нем можно спрятаться одному, а то и двоим.

Встав на седло, он уцепился за ветку и одним махом взобрался на дерево.

Потыкал саблей трухлявый ствол.

Спустился в дупло.

— И вдвоем поместимся! — воскликнул он весело. — Даже сидеть можно.

Выбравшись из дупла, он слез с дерева и соскочил на траву.

Священник скинул плащ.

— Что ж, тогда приступим к работе.

Священник был отец Габор. А юноша — Гергей Борнемисса.

С тех пор как мы расстались с ними, прошло восемь лет. Священник мало изменился, только спаленные брови отросли у него да, пожалуй, похудел немного. Бороду и усы он брил.

Зато очень изменился мальчик. За эти восемь лет он вырос, возмужал. Правда, черты лица у него все еще не определились; он был не красив и не уродлив. Такими бывают обычно пятнадцатилетние подростки. Волнистые его волосы, по моде того времени, были отпущены до плеч.

Слуга вынул из торбы две лопаты и кирку. Одну лопату взял священник, другую — Гергей.

Они принялись копать яму на самой середине дороги.

Слуга поставил оба мешка на землю и вернулся к лошадям. Снял с них уздечки, спутал ноги — пусть попасутся кони на густой росистой лесной травке.

Потом и он взялся за работу. Опростал свою объемистую кожаную суму, вынув оттуда хлеб, фляги, ружья, и стал загребать в нее каменистую землю, которую выбрасывали из ямы священник и Гергей. Затем слуга высыпал землю в придорожную канаву, а к яме принес большие, увесистые камни.

Не прошло и часу, как высокий парень стоял уже по пояс в вырытой яме.

— Довольно, Янош, — сказал священник, — давай теперь сюда мешки.

Слуга притащил оба мешка.

— Не клади ружье на траву — роса! — заметил ему священник и продолжал распоряжаться: — Возьми кирку. Рой канаву от ямы вон до той груши. Здесь, на дороге, канавку делай глубиной в локоть. А когда в траве будешь копать, можно и помельче. Дерн поднимай осторожно. Мы обратно положим его, чтобы ничего не было заметно.

Покуда слуга рыл канаву, господа опустили в яму оба мешка.

В мешках был зашитый в кожу порох.

Его затоптали, завалили большими камнями, насыпали между камнями мелкие камешки, землю, затем все утрамбовали.

А слуга тем временем прорезал канавку до самого дерева, выложил ее камнями, протянул запальный шнур, прикрыл его промасленным полотном и плоскими камешками, чтобы он не намок в случае дождя.

— Ну, — весело сказал слуга, — теперь-то я уж знаю, что здесь готовится!

— Что же, Янош?

— Здесь кто-то взлетит на небо.

— А как ты думаешь, кто?

— Кто? Нетрудно угадать: завтра проедет здесь турецкий султан. Кому же быть!

— Не завтра, а уже сегодня, — ответил священник, взглянув на светлеющее небо.

Он вытер платком мокрое от пота лицо.

Когда восходящее солнце озарило дорогу, на ней уже не было и следов ни ямы, ни канавки.

Священник бросил кирку.

— Теперь, Янош, садись на коня и гони, сын мой, на вершину Мечека, до того места, откуда видна вся дорога.

— Понял, ваше преподобие.

— Мыс Гергеем приляжем от дохнуть здесь, за деревом, шагах в двадцати — тридцати. А ты на горе жди прибытия турок. Как увидишь первого всадника, сразу скачи сюда и разбуди нас.

Разыскав в лесу местечко, густо поросшее травой, они расстелили плащи и тут же оба заснули.

2

К полудню галопом примчался слуга.

— Идут! — крикнул он еще издали. — Страх, какая огромная рать идет! Идут, идут, как волны! Тысячи верблюдов и повозок. Несколько всадников уже проскакали вперед по дороге.

Священник обернулся к школяру.

— Что ж, тогда поедем обедать к твоему приемному отцу.

— К господину Цецеи?

— Да.

Школяр удивленно взглянул на священника. Видимо, удивился и слуга.

Священник улыбнулся.

— Мы пришли на день раньше. Не понимаешь? Это же только квартирмейстеры. Они едут впереди и ставят лагерь, разбивают шатры, чтобы к приходу турецкой рати в Мохач ей был готов и ужин и кров.

— Что ж, тогда поедем к господину Цецеи! — весело сказал Гергей.

Они спешились у речки и как следует вымылись. Юноша нарвал букет полевых цветов.

— Для кого это, Герге?

— Для моей жены, — улыбнулся юноша.

— Для жены?

— А это мы так называем маленькую Эву Цецеи. Ведь она будет моей женой. Мы с ней выросли вместе, потом ее отец усыновил меня. И когда бы я ни приехал к ним, они всегда говорят: «Поцелуй Эву».

— Надеюсь, ты делал это охотно?

— Еще бы! Ведь личико у нее как белая гвоздика.

— Но из этого еще не следует, что ты должен считать ее своей женой.

— Отец Балинт сказал, что Эву предназначили мне в жены. Так Цецеи и в завещании распорядился, и за дочкой он отдаст мне деревню в приданое.

— Стало быть, старый священник выдал тебе тайну.

— Нет. Он только предупредил, чтобы я был достоин своего счастья.

— А ты будешь счастлив с этой девушкой?

Юноша улыбнулся.

— Вы, учитель, как посмотрите на нее, так больше и не станете спрашивать, буду ли я счастлив с ней.

Конь Гергея загарцевал и ринулся вперед.

— Она такая девушка, такая… — сказал юноша, осадив коня, — ну, совсем как белая кошечка!

Священник, усмехнувшись, пожал плечами.

Они въехали в лесную чащу. Пришлось спешиться. Гергей пошел впереди. Он знал, что за чащобой укрывается деревушка.

Только они съехали вниз, в долину, как из домиков выбежали несколько женщин.

— Герге! Ну да, Герге приехал! — радостно восклицали они.

Гергей махал шапкой, кланяясь налево и направо.

— Добрый день, тетя Юци! Добрый день, тетя Панни!

— А господ-то нет дома! — крикнула одна из женщин.

Гергей понурился, осадил коня.

— Что вы сказали, тетушка?

— Нет их. Уехали.

— Куда же?

— В Буду.

Гергей обомлел.

— Все уехали?

Глупая детская мечта! Он надеялся, что ему ответят: «Нет, барышня осталась дома». А ведь можно было знать заранее, что скажут совсем другое.