Дорога Смерти - Eldar Morgot

Горничная! Аинэ прикусила губу. Горничная, которой нет дороги в спальню королевы. Горничная, которой не доверяют раздевать и одевать государыню. Горничная, которая нужна лишь для разговоров и церемоний. Не доверяют. Да… Аинэ вспомнила, как долго и требовательно выпытывала от помрачневшего Зезвы все, что он знал про Дану. Ныряльщик отнекивался, но в конце концов рассказал все, что знал. Аинэ слушала с широко раскрытыми глазами, не перебивая. Дана, потомственная королевская горничная, предала свою госпожу, доверившись мерзкому черному каджу. В отчаянной попытке спасти от смерти собственную мать, Дана, забыла вековую клятву предков, угодила в сети коварного чародея. Смерть стала для несчастной избавлением… "Избавлением?" — переспросила Дана. Зезва лишь молча взглянул на нее в ответ. Зезва, мой Зезва…

— Можешь идти, дорогая, — повторила Ламира, поднимая руку и ласково улыбаясь.

Аинэ бросилась к ногам государыни, приложилась губами к теплой, чуть пахнущей благовониями руке. Колокольчики звенят под плащом Снежа. Или это и не колокольчики вовсе?

— Госпожа…

— Да, девочка?

— Отец Кондрат просил передать, что он готов в любое время дня и ночи прибыть на зов вашего величества, если… если вашему величеству нужен духовник и…

Аинэ опустила глаза. Ах, дурацкая застенчивость! Марех уж точно считает ее легкомысленной дурочкой, которой нельзя доверить даже стирку… Про Снежа и говорить нечего. Снова этот нежный звон.

— Прошу тебя, — медленно проговорил Снежный Вихрь, — передать от меня пожелания здоровья и благ достойному иноку Храма Дейлы, брату Кондрату.

Аинэ удивилась. Нет, ей не показалось, и голос странного Снежа действительно дрогнул.

— Передам, господин Снеж, — поспешно сказала Аинэ. Нет, нет, на этот раз Каспер и деда Кондрат не отвертятся и все расскажут!

Марех прикрыла двери, одарив на прощание девушку ободряющей улыбкой. Аинэ осталась одна. В уставленном статуями и бюстами коридоре царил полумрак. Тихо подвывал сквозняк. Где-то далеко лениво мяукал дворцовый кот. Девушка укуталась в шаль и зашагала назад, застенчиво улыбаясь оборачивающимся часовым.

Привязав лошадей к стволу исполинского дуба, Ваадж и Зезва стояли на дороге у Южных Ворот, в том самом месте, где полгода назад Зезву, Каспера и отца Кондрата встречал рыцарь по имени Сайрак. Вековой дуб все так же невозмутимо высился над пологим берегом. Башни Цумской цитадели темнели справа, а по левую руку простирался покрытый галькой пляж. Еще белели кое-где островки нерастаявшего снега, дамбы усердно хрипели, разбивая настойчивые волны, а утренний туман скрывал от глаз башню маяка Цумской бухты. Почти рассвело, моросил дождь, было зябко и сыро. Зезва шикнул на Толстика, который все норовил лягнуть черного, с белым пятном на лбу, Вааджова жеребца. Наконец, рыжему скакуну это удалось, и он с торжествующим ржанием стал готовиться к новой атаке. Однако ж, магов конь оказался совсем не промах. Утробно рыкнув и взмахнув роскошной гривой, вороной двинулся в контрнаступление и не вмешайся Ваадж с Зезвой, Толстику бы не поздоровилось. Ныряльщик отвел косящего глазом коня в сторону и долго отчитывал, призвав в свидетели курвин корень и курвову же могилу. Толстик слушал, прял ушами, бросая на противника испепеляющие взгляды. Когда же Зезва пообещал сделать из Толстика мерина, причем нынче же вечером, рыжий конь испуганно поджал уши и даже немного присел на задние ноги. Ваадж лишь посмеивался, успокаивая вороного.

— Ну, где он? — спросил Зезва, оставив наконец Толстика в покое.

— Терпение, друг мой, — невозмутимо отвечал чародей, пониже нахлобучивая свою широкополую шляпу.

— Ваадж?

— Э?

— Давно хотел спросить.

— Слушаю.

— Почему ты вечно ходишь в этой дурацкой шляпе? Ты похож на сказочного волшебника.

Ваадж приосанился, проводил взглядом понуро протрусившего мимо монаха на печальном донельзя ослике, и лишь после этого удостоил Зезву ответом.

— Это шляпа моего деда.

— Он, конечно, великий чародей, — усмехнулся Зезва, но тут же осекся, заметив взгляд Вааджа.

— Мой дед, — медленно ответил маг, — был величайшим магом.

— Конечно, извини…

Проехало трое солдат с каменными от недосыпания лицами, судя по грязной одежде, береговые патрульные. Смерив Зезву и Вааджа тяжелыми взглядами, стражники пришпорили таких же грязных, замызганных лошадей и поспешили к воротам, навстречу долгожданному отдыху, пиву и девкам. Дождь усилился. Зезва набросил капюшон. Из-за поворота тракта донеслось ржание и скрип колес. Вскоре появилась большая крытая колымага, запряженная двумя лошадями-тяжеловозами арранской породы. Необычайно худой возница важно покрикивал на флегматичных скакунов, вернее даже не скакунов, а ходунов, потому что никто и никогда не видел, чтобы арранские тяжеловозы куда-то скакали. Поскрипывая и качаясь, колымага остановилась возле Зезвы. Подошел Ваадж, отряхивая плащ от брызг. Толстик с любопытством разглядывал тяжеловозов. Последние, впрочем, даже не глянули в его сторону, чем вызвали возмущенное фырканье рыжего коня. Вороной красавец Вааджа не без надменности смотрел на новоприбывших. Он же не эрская кляча, чтобы интересоваться какими-то дорожными лошадями в жутких подковах.

— Приехали, господин? — лениво спросил возница, не оборачиваясь. — Вы что же, вот тута сойдете или как? Давайте уж я вас в город завезу. А? Вылезаете уже? Ну, ладно, чегой уж тама… Позвольте, помогу… — с этими словами возница спрыгнул в грязь и тоже скрылся за бортом телеги. — Ух! Тяжеленная…

— Тоже чародей, да? — с кислым видом спросил Зезва, прислушиваясь к бормотанию пассажиру, невидимому за колымагой.

— Нет, — чуть напряженно улыбнулся Ваадж.

— Курвин корень, неужели шарлатан, как и ты?

— Хуже.

— Хуже?

— Он ученый.

Из-за колымаги раздался дикий вопль.

— Осторожно!! Разобьешь, мерзавец!! Пшел отсюда, чурбан криворукий!

— А деньги? — раздался протестующий голос.

— Какие еще деньги?! Ах ты… На, держи, разбойник!

— Маловато будет, такая дорога и…

— Пшел вон, мужлан!!

Удивленно заржал прислушивавшийся к разговору Толстик. Что до вороного Вааджа, то, как уже было сказано, сей благородный скакун клеймил презрением недостойных его внимания двуногих и четырехногих кляч. Несколько мгновений лишь моросящий дождь нарушал тишину сырого и дождливого утра. Со стороны жалкой деревушки, что жалась к стенам Цума возле полосы леса за трактом, задумчиво замычала корова. Наконец с проклятиями явился возница, взобрался на козлы колымаги и решительно взмахнул кнутом.