Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов - Абдул аль-Хазред

– О да, почтенный! – восторженно выдохнул я.

– Поверь, мне есть чем заинтересовать и удивить тебя. Есть в нашем бытии некие области, которые можно раскрыть далеко не всем. И теперь я вижу, что ты – один из избранных. И я очень рад, что в конце концов встретил тебя. Если бы ты знал, как мучительно жить среди глухих!..

Тут он умолк, и было отчетливо видно, каких усилий стоило ему прервать себя. Я вдруг понял, как тяжело ему было долгие годы жить наедине со своим несметным богатством, не имея возможности одарить им других. Ибо все вокруг либо не были готовы, либо просто боялись принять эти дары.

– Ты, конечно, хочешь узнать историю этого меча? – спросил Дервиш.

– За этим я к тебе и пришел! – обрадовался я. – И еще…

– Давай начнем по порядку, – назидательно прервал меня Дервиш. – Слушай же. В давние времена, когда основавшие город Мекку курайшиты еще не назывались так, когда не было еще больших городов и племена жили в небольших селениях, на берегах Большой земли с арабами соседствовали племена гузов. Вообще-то их государство отделено от Аравии царством Сасанидов и Афганистаном. Они занимают большую территорию, их владения уходят далеко на восток. Эти же племена, очевидно, попали на великое побережье в давние времена – либо приплыв по морю, либо пробравшись по малонаселенным территориям названных мною царств. Заняв небольшой ненаселенный участок побережья на территории Хадрамаута, они обосновались там и, постепенно тесня хозяев, значительно его расширили. Они и сейчас там живут, но их маленькое государство постепенно распадается, что случалось со многими древними народами, потому что это неизбежно. Занимались они, в общем, тем же, чем и арабы: выращивали зерно, разводили скот, строили селения или кочевали. И конечно, на наших скудных землях трудно ужиться в мире. Так что времена мирного соседства и бойкой торговли часто сменялись временами кровопролитных и опустошительных столкновений. И вот после особенно жестокого и продолжительного вторжения гузов многие племена послали своих выборных в поселение, располагавшееся там, где много позднее был построен город Маха. Это поселение, объединившее несколько племен, было одним из самых больших, и его правитель пользовался у арабов большим уважением. Выслушав их жалобы и просьбы о помощи, правитель и совет старейшин решили, что пора дать врагам суровый отпор. Во все союзные племена были отправлены гонцы с призывом прислать воинов для совместного отражения нападения. Племена, страдавшие от набегов, а также те, кто осознавал угрозу, откликнулись, и вскоре правитель, избранный военачальником, во главе восьми тысяч всадников выступил навстречу врагу. Однако никто не осмелился вступить в бой с таким огромным войском, все сюрбаши, промышлявшие набегами, предусмотрительно отступали. Поэтому войско быстро и беспрепятственно добралось до большого поселения гузов на берегу моря, в котором находился дворец ябгу – их правителя.

Но ябгу был вовремя оповещен о приближении арабского войска и успел разослать гонцов ко всем сюрбаши, находившимся неподалеку. Те со всех сторон поспешили к столице, и в итоге у ее стен собралось пять с лишним тысяч воинов. Оба войска встали друг против друга. Арабские военачальники осознавали свой явный численный перевес, который тем не менее был недостаточным для легкой победы. Гузы же понимали, что могут рассчитывать лишь на славную гибель, хотя и сдаваться тоже не собирались.

Прошло несколько томительных дней. Военачальники обеих сторон лихорадочно обдумывали тактику предстоящей битвы, перебирая множество вариантов. Однако ни один из планов не обещал исхода, который бы оправдал ее. В итоге войска продолжали стоять в нерешительности. Наконец, когда арабы уже почти решились, разделив войско на две части, начать наступление, мудрый правитель гузов проявил благоразумие. Он, конечно, знал о произволе своих сюрбаши на границах и прекрасно понимал, почему арабы вторглись на его территорию таким большим войском. Поэтому он повелел снарядить караван из тридцати верблюдов и нагрузить его дорогими подарками. Во вьюки были уложены пышные ковры, великолепная посуда и причудливые изделия из тонкого фарфора и серебра, сосуды с благовониями, чайный лист и пряности, жемчуг и слоновая кость, тонкие ткани, полированные пластины диковинного камня и дерева для изготовления ритуальных фигурок и изображений, морские раковины и много других ценностей. Затем ябгу сам выехал во главе каравана и повел его к арабскому войску. Правитель арабов, поняв их намерения, в сопровождении свиты военачальников последовал навстречу. Ябгу обратился к нему с речью, в которой выразил сожаление по поводу недостойных деяний своих подданных и заявил, что его народ хочет жить в мире и обоюдно выгодных сношениях с соседями. Он призвал арабов принять его предложение о заключении мира и, в знак уважения и подкрепления своих слов, преподносит им эти дары. В довершение сказанного он вынул свой меч и произнес на нем клятву свято соблюдать заключенный сегодня мир и завещать его всем поколениям потомков, после чего присоединил меч к дарам. Правитель арабов, понимая всю важность происходящих событий, взял меч и произнес на нем ответную клятву – соблюдать мир с гузами, пока они будут держать данное сегодня слово.

На следующее утро арабское войско ушло от столицы гузов и вернулось в свои земли. Совет вождей и старейшин объединенных племен одобрил заключение мира с могучим соседом, дары были разделены, а меч был назван мечом Мира и объявлен священным. Он был помещен на алтарь самого представительного и богатого племени, выходец из которого, благородный Фир, стал родоначальником курайшитов. Когда же они спустя годы построили город Мекку и великий храм Каабу, меч, как реликвия, был перенесен в храм, но через продолжительное время незаметно перекочевал во дворец правителей. Произошло это потому, что все они хотели завладеть им, но он благодаря своим чудесным свойствам оказался им не по зубам. Мир же с гузами, заключенный тогда и скрепленный двумя клятвами, в общем, соблюдается до сих пор.

– Халиф упомянул название «меч Мира», сам же назвал его «мечом-загадкой». Интересно, есть ли у него свое название, как, например, «шамшир» или «акинак»?

– Гузы называли его «ятаган», что на их языке означает «укладывающий спать». Он, думаю, повидал множество побед. А скольких людей он уложил спать, знает лишь он сам. Но с тех пор, как на нем были произнесены две клятвы, он не спел ни одной колыбельной.

– Но я получил его как оружие для ратных дел…

– Не тревожься. Меч создан для битвы – именно это его предназначение. А свою мирную миссию он уже исполнил. Так что, когда будет нужно, пускай его в дело не колеблясь. Но будь при этом благороден. Помни, что он сам отмечен печатью благородства, и недостойным поступком ты осквернишь и его, и себя. Он будет твоим талисманом, вы свершите много славных дел и прославите друг друга.

– Он обладает магической силой? – с трепетом задал я давно мучивший меня вопрос.

– Да, он обладает силой. Но это – не та магия, о которой думаешь ты. Магии, как ее понимает большинство людей, вообще не существует. Люди называют магией те явления, которых они не могут понять и объяснить. Но это совсем не значит, что их вообще нельзя понять и объяснить иначе чем магией. Ведь объяснять магией, дьявольщиной и любыми другими неподвластными и непонятными нам силами – значит не объяснять никак. Поэтому прими добрый совет: не верь магам и чародеям, когда они говорят, что владеют силами, неподвластными другим. Знай: силами, которыми владеет хотя бы один человек, может овладеть каждый. И уж тем более сверхъестественной силой не могут обладать мертвые предметы. Хотя они вполне могут обладать свойствами, непонятными нам, но лишь до тех пор, пока мы не проникнем в их сущность. А мы вполне способны это сделать, нужно лишь преодолеть свой страх перед непонятным и понять, что непонятное не есть непостижимое.

– Какой же силой обладает этот… как ты его назвал?.. Ятаган?

Я чувствовал, как голова моя пошла кругом: та правда, которой я поначалу так боялся, начинала раскрываться мне.

– Он обладает силой мудрости. Великой мудрости, сложившейся на протяжении времен, которые мы с тобой не в силах даже представить. Я могу сказать только: очень давних времен. То, что ты почувствовал, является результатом упорного труда искуснейших мастеров, владевших лишь ничтожнейшей частью этой самой мудрости. Чтобы ты лучше понял, скажу так: меч этот изготовлен в кузнице богов мастерами, учившимися у них.

– Значит, все-таки боги… – Упоминание о них принесло мне облегчение, хотя и вызвало некоторое разочарование.

– Я назвал их богами лишь для облегчения твоего понимания, – назидательно заметил Дервиш. – На самом же деле они… – Я впервые увидел, что Дервиш затрудняется в выборе слов. – Я назвал бы их людьми, хотя они так же не похожи на нас, как мы – на деревья. Их всегда называли «те, кто приходит и уходит»… Но вернемся к мечу. Каждая вещь, как ты понимаешь, имеет свое предназначение. И каждый ремесленник всегда старается сделать ее как можно более удобной для исполнения этого предназначения. При этом он использует все искусство, которым он успел овладеть, и всю мудрость, которую он успел постичь, причем из самых разных областей, порой совсем не связанных со своим ремеслом. Например, в сражении с врагом ты ведь полагаешься не только на искусство владения мечом, но и на то, что ты знаешь о человеческом теле. Это знание поможет тебе нанести верный удар, а самому – защититься от него. Так вот, даже вилка, сделанная с искусством и знаниями, тоже подскажет тебе, как есть с ее помощью мясо, а как – фрукты. Но это ведь совсем не значит, что она обладает магической силой. Подсказывает тебе не вещь, подсказываешь себе ты сам, увидев ее и взяв в руки. Ты чувствуешь ее всеми своими чувствами, и эти чувства тем вернее, чем искуснее сделана вещь, ибо тем полнее она даст себя почувствовать. Ну а вещи, изготовленные мастерами, учившимися у самих богов и владевших частицей их мудрости, конечно, способны породить те чувства, что довелось испытать тебе и другим. Но другие испугались их, они испугались прикосновения к мудрости. Ты же выказал способность и готовность к ее постижению. Поэтому я очень рад встрече с тобой. Надо сказать, что я уже забыл это чувство, так как не испытывал его очень давно.