Корлотта Кортес - Эдвард Айронс

Фрич окончательно пришел в себя, пригладил густые седые волосы.

— Ну, Сэм, что будешь делать?

Дарелл понимал, что старик имеет в виду. Теперь Фрич — обуза, опасность и угроза тому, кто повязан с ним общим делом, где порой жизнь одного зависит от другого. В их занятии нет места для сантиментов, поскольку успех преопределяется согласованностью действий, мгновенной реакцией, безупречной координацией разума и мускулов, как и провал отсутствием таковых.

Он сознавал, какое решение должен принять, но в данный момент не мог этого сделать.

— Отдохни, Гарри. Поговорим об этом позже.

— Девушка…

— Оставь ее мне. Все будет хорошо.

Фрич опять тяжело задышал.

— Она издевается над нами. — Замолчал и пожал плечами, как бы сдаваясь: — Ладно, Сэм. Как скажешь. Ты занес надо мной дубинку. Какое время мне даешь?

— Поговорим об этом позже, — повторил Дарелл.

— Если она найдет Дункана или узнает, где он объявился…

— То обязательно скажет мне, — закончил Дарелл. — Ничего не утаит.

10

В десять утра Джонни Дункан позвонил Карлотте, своей жене. Четыре минуты спустя об этом уже знал Дарелл, а через десять минут сидел в снятой комнате, окна которой выходили на подъездную аллею позади дома Кортесов, и слушал запись прерывистого голоса.

Выяснили, что Дункан звонил из телефона-автомата забегаловки в Маунт Вернон, штат Нью-Йорк, в нескольких минутах ходьбы от железнодорожной станции.

Джонни долго думал, прежде чем решился. Знал, что несколько рискует, но на что-то надеялся. Скорее всго не ощущал себя пока загнанным зверем и не был полностью уверен, что номер прослушивается полицией. Потому и отважился.

Минувшие сутки прошли под знаком неодолимого смутного страха. Не хотелось глубоко вникать в суть дела. А если бы поразмыслил как следует, то из всех посылок вывел бы неутешительное, но единственно правильное умозаключение — Хустино, завладев грузом, дейтствительно намеревался убить его в горах, и далее, по цепочке, — если убийство планировалось заранее, то было одобрено Карлоттой. А именно в это он не желал поверить. Отвергал подобную мысль полностью и безоговорочно.

И все же случилось нечто, требующее объяснений. Может ведь быть несчастный случай. Или ошибка. Хустино все перепутал. Вот такую версию он принимал, а другую гнал от себя, потому что, если та, другая — правда, то нужно лечь и помереть или позвать полицейских и сдаться.

Прежде чем поплестись к телефону, Дункан выпил три чашки кофе. Час пик прошел, но на станции еще толклись пассажиры, что помогало остаться незаметным, не очень привлекать внимание, как и теперь, сидя за дальним столиком и не мозоля глаза любопытным.

В заведение входили и выходили люди, и никто не посмотрел на него дважды.

— Еще кофе? — спросила официантка.

Дункан вздрогнул.

— Нет… Спасибо.

Неожиданный вопрос официантки насторожил. Не следует ни с кем общаться, а то еще запомнят. Он положил на стол несколько монет, изобразил на лице улыбку и встал. Телефонные будки располагались в глубине зала. Одну занимала толстуха в норковом манто, которая тараторила громко и без умолку. Дункан проскользнул в другую и закрыл за собой дверь.

Била нервная дрожь.

Сначала попал не по тому номеру. К счастью, нашлась еще мелочишка, не нужно обращаться к кому-то за разменом. Трясущейся рукой набрал снова. Женщина в соседней будке повесила трубку и вышла. Напряжение чуть спало. Он вслушивался в делекие гудки. Ну же!..

Наконец услышал ее голос, низковатый для женщины, с нотками беспокойства.

— Карлотта? Карлотта, это ты?

Она быстро выдохнула:

— Джонни?

— Я, — ответил он и торопливо добавил: — Со мной все в порядке. Ты волновалась?

— Дорогой… где ты?

— Недалеко. Ты одна?

— Джонни, вчера вечером к нам приходили… Твой друг, Сэм Дарелл.

— Дарелл?

— Да, он был здесь.

— Участвует в операции.

— Похоже на то.

Вот чего никак не ожидал. Только не Сэм. Вновь стало страшно. Захотелось все бросить и убежать.

— Джонни! — голос Карлотты казался глухим и неестественным.

— Ради всего святого, что с тобой случилось?

— Разве Хустино не сказал тебе?

— Сказал, что ты скрылся. — Она заговорила чуть спокойнее. — Джонни, следи за своими словами, понятно? Я волнуюсь. Хустино считает, что за домом следят. Помнишь того человека, О'Брайна, в прошлом месяце? Того молодого дьявола? Его здесь видели. Хустино уверен, что он не один, хотя наверняка сказать нельзя…

Дункан перевел дух. Пора задать мучительный вопрос, а язык не поворачивается, слова застревают в горле. Но нужно. Необходимо! И он спросил:

— Карлотта, почему Хустино пытался меня убить?

— Ты… ты должно быть ошибаешься. Где ты, Джонни?

— Нет, не ошибаюсь, — упорствовал он. — Хустино стрелял в меня, но промазал. Поэтому я и убежал.

— Уверяю тебя, ты не должен так думтаь. О, ерунда какая-то! Я люблю тебя, Джонни. Неужели ты думаешь, я позволила бы ему… Если он так поступил, то по собственной инициативе. Ты ведь знаешь Хустино — он бешеный. Возможно, что-то пришло ему в голову…

— Он подчиняется твоим приказам, Карлотта.

— Джонни, ты устал и нервничаешь, — она пыталась его успокоить. — Я знаю, тебе порядком досталось. Мы не можем разговаривать таким образом. Слишком опасно. Где ты?

— Согласен, телефон не очень подходящее средство общения. Я приду сам. Необходимо с тобой поговорить. Скажи, когда я тебя увижу?

— Джонни, как ты мог подумать, будто я имею отношение к этому страшному недоразумению?

— Не хотелось бы так думать, — проговорил он, — но мне нужно объяснение.

— Скажи мне, где ты. Я приеду, дорогой…

Что-то мешало назвать свое местонахождение. Как будто предостерегал какой-то первородный инстинкт. Он боялся ее. Только сейчас окончательно это понял. И звонить не следовало. А все же он любил ее. Звук ее голоса грел, лишал воли, свидетельствовал об участии.

— Карлотта, я много думал над тем, что произошло — это безумно опасно, у нас ничего не получится. Я хочу пойти в полицию. Если в этом участвует Дарелл, он поймет и поможет.

— Джонни, не смей этого делать! Ты что же хочешь всех нас погубить?!

— Вот почему мне и нужно увидеть тебя, любовь моя. Поставить точки над «и».

— Я приеду. Скажи куда.

Он помедлил и сказал:

— Маунт Вернон. Напротив железнодорожного вокзала.

Все. Пути назад нет.

— Жди меня, — промолвила она. — Я осторожно. Нельзя допустить слежки, понимаешь? Жди меня.

— Да, Карлотта. — Его охватило чувство абсолютной незащищенности. Ничего не говори Хустино. Приезжай одна!

— Конечно. Только так.

Она положила трубку и повернула голову, чтобы встретиться с язвительным взглядом Хустино.

— Ну, ты все слышал.

— Дерьмо! Я был прав. Он предаст нас. И ты сглупила, разговаривая так долго. Полиция наверняка подслушивает.

— Вряд ли она зашла так далеко, — бросила Карлотта. — Да я ничего особенного не сказала.

— Полиция рассчитывает, что ты сообщишь о его звонке. И ты это сделаешь.

— А как это обставить, Хустино?

— Скажешь, что звонил в жутком состоянии, почти в истерике, и говорил о вещах, тебе абсолютно не понятных — дескать, совершил нечто ужасное и никогда не вернусь. Выскажи предположенип, что он мучается угрызениями совести и может покончить с собой.

Карлотта изобразила подобие улыбки:

— Хорошо. Очень хорошо.

— Значит, ты хочешь, чтобы я поехал за ним?

— И немедленно! — сказала она.

Хустино разразился отрывистым лающим смехом.

— Прекрасно, дорогая, что мы понимаем друг друга. Но ты знаешь, во что это тебе выльется.

— О, да.

— Как я захочу?

— А разве бывает по-иному? — улыбнулась она.

— Попробуем что-нибудь новенькое, — подчернуто произнес он.

Казалось, в Хустино взыграло желание и он готов овладеть ею прямо сейчас.

— Заметано?

— Да.

Карлотте было известно это «новенькое». В отсутствие Дункана Хустино приходил к ней и заставлял предаваться такому разврату, о котором она лишь читала или ненароком от кого-нибудь слышала. Методично приучал к боли и жестокости, называя извращения проявлением страсти. Такова была часть платы за его послушание. А вот когда он сыграет свою незаменимую роль и изгнанники снова обретут власть на родине, уж она с ним расквитается!..

11

Дарелл заканчивал прослушивание телефонного разговора. Возле окна снятой комнаты с полевым биноклем в руках стоял Берни Келз, парень невысокого роста, темнокожий, с умными карими глазами и густой копной черных волос. Бинокль давал не очень четкое изображение тонувшего в тени интерьера кабинета Генерала, зато безошибочно различались находившиеся в нем Карлотта Кортес и Хустино.