На острие - Майкл Ридпат

Энн вернулась, держа на руках шмыгающую носом Фебу.

– Давай покажем это дедушке, – просюсюкала она.

Феба махнула мягкой взъерошенной лошадкой в сторону деда, и тот, взяв игрушку, подмигнув внучке и едва заметно улыбнувшись, спросил:

– И как же зовут это очаровательное создание?

– Попси, – перестав шмыгать носом, ответила Феба.

– Попси? Какое замечательное имя, – соврал дедушка с искренностью прирожденного трейдера. – Что же, позаботься о Попси и дай ей овса.

– Ему. Попси – он. И он любит куриные наггетсы.

– Это здорово. В таком случае добавь ему от моего имени немного кетчупа.

Феба, лучась счастьем, затопала в направлении стоящей в коридоре пластиковой кормушки.

– Не понимаю, как тебе это удается, папа? – покачала головой Энн. – А ты, Алекс, понимаешь?

– Нет, – ответил Кальдер, подавив непонятно откуда возникшее чувство обиды. Он понимал, что это глупость, но испытывал иррациональную зависть к девчушке. В крошечном приграничном городке Келсоу, где практиковал доктор Кальдер, он славился своей улыбкой и добродушием, однако его сын не мог вспомнить, когда в последний раз эта улыбка и добрые слова были обращены к нему. Наверное, еще до смерти мамы. Алекс снова почувствовал прилив раздражения, и это его встревожило. Ему уже тридцать четыре года, и он давным-давно для себя решил, что может прожить самостоятельно, не нуждаясь в одобрении отца.

– Жаль, что у Ники это не получается, – заметила Энн.

– Хмм… – Кальдер взглянул на сестру. – Ники ушла от меня месяц назад.

Глаза Энн от изумления стали круглыми, и она произнесла:

– Мне очень жаль, Алекс. Что случилось?

– Иными словами, ты хочешь знать, кто положил конец нашим отношениям – я или она? Отвечаю. Так решила она. Ники сказала, что я ее почти совсем не замечаю. Проблема состояла в том, что мы оба много работали. Она ухитрилась так организовать свою работу, что выкроила пару дней для нашей совместной поездки в Париж. Но по моей вине поездку пришлось отменить. Это очень сильно на нее подействовало. «Последняя капля», – заявила она.

Энн притронулась к рукаву брата и сказала:

– Я знаю, как она тебе нравилась.

Алекс, пытаясь изобразить индифферентность, пожал плечами. Но Ники ему действительно нравилась. Если на то пошло, он ее любил. Любил по-настоящему, но, как полный дурак, не говорил ей об этом. И Ники была права, утверждая, что он относился к ней как чему-то само собой разумеющемуся. После того как она уехала, его жизнь приобрела мрачный оттенок. Кальдер несколько раз ей звонил, но разговор получался коротким, она отметала все его попытки обсудить возможность возобновления отношений. Он напрашивался в гости в студию, которую Ники снимала на Тафнель-Парк, но она отказывалась понимать его намеки.

– Жаль, – произнес отец. – Ведь речь, насколько я понимаю, идет о девушке, с которой я тебя видел в последний раз? Весьма здравомыслящая девица. Я тогда подумал, что из нее получится великолепный врач.

– Не сомневаюсь, – ответил Кальдер. – Ники по-настоящему предана своему делу.

Ленч прошел в довольно приятной обстановке, если не считать категорического отказа Фебы прикасаться ко всему, что ей предлагали, зато ее брат Робби набивал рот с энтузиазмом. Робби нравился Алексу. Ему казалось, что мальчишка со скрытой усмешкой наблюдает за гиперактивностью матери и сестры. Кальдер надеялся, что племянник и в будущем будет считать жизнь забавной штукой.

Когда посуда была убрана, дети угомонились, а взрослые приступили к кофе, разговор зашел о работе Уильяма. Его фирма «Оркестра-венчур» только что произвела инвестиции в компанию, занятую выращиванием из костного мозга ткани, которую можно было бы использовать для замены кардиостимуляторов. Возможность подобного чуда привела доктора Кальдера в восторг, и он принялся задавать вопросы, на которые Уильям не смог дать сколько-нибудь удовлетворительных ответов. Он оставался верен себе: не желая признавать, что медицинским экспертом является один из его коллег и что он сам в этом деле ни бельмеса не смыслит, он пытался отвечать на вопросы специалиста. Доктор Кальдер быстро вывел зятя на чистую воду, но, надо отдать ему должное, сделал это весьма тактично.

Затем доктор обратил свое внимание на сына. Потягивая кофе и глядя Алексу в глаза, он произнес:

– Приятно видеть, что денежные люди делают для разнообразия нечто полезное. Что ты скажешь на это?

– Да, – произнес Кальдер-младший нейтральным тоном.

– Чем же занимался последнюю неделю мой сын?

Вопрос казался естественным – отец интересуется жизнью сына, однако Алекс знал, что за ним кроется нечто гораздо более серьезное.

– Я занимался торговлей облигациями, отец.

– Торговлей облигациями? Что это означает?

– Боюсь, что ты этого не поймешь.

– Ах вот как! Значит, ты полагаешь, что это слишком сложно для нас, простых душ, обитающих в реальном мире?

– Ничего подобного, – ответил Алекс, отпив кофе.

Отец продолжал внимательно на него смотреть.

– Ну хорошо, – вздохнул сын. – Я купил государственные облигации Италии, а затем их продал.

– И на этом ты сделал деньги?

– Да. Два миллиона долларов. Или евро. Почти одно и то же.

– Два миллиона! – изумился доктор Кальдер. – И чтобы заработать такую кучу денег… ты всего-навсего купил немного этих самых итальянских облигаций, а затем их продал? Это больше, чем многие люди зарабатывают за всю жизнь.

– Возможно. Но я купил облигаций на несколько сотен миллионов.

– Невероятно. Ты делаешь деньги из денег. Ведь это что-то вроде азартной игры.

– Не совсем, – ответил Алекс, стараясь сохранить спокойствие. – Это инвестиции. Помещение капитала туда, где в нем существует самая большая потребность.

– Невидимая рука Адама Смита, – поддержал Алекса Уильям.

Доктор Кальдер, улыбнувшись зятю, сказал ему:

– Я вижу, что ты инвестируешь в фирму, намеренную способствовать продолжению жизни страдающих болезнями сердца. Таким образом ты размещаешь капитал, там, где он нужен больше всего. – Затем, обратившись к сыну, сменил тон: – Ты же, Алекс, занимаешься вовсе не тем.

– Итальянское правительство так же сильно нуждается в инвестициях, – возразил отцу Кальдер-младший.

– Но разве не ты сказал, что продал облигации на прошлой неделе? Выходит, что две недели назад они очень нуждались в инвестициях, а теперь они им не нужны?

Кальдер подумал, что можно было бы поговорить с отцом об игре цен на рынках, но делать этого ему почему-то не хотелось.

– Выходит, это алчность? – продолжил доктор Кальдер. – Простая алчность?

– Мы пытаемся делать деньги. За это нам платят жалованье.

– Нет, я и вправду этого не понимаю, – произнес доктор. – В Лондоне обитают тысячи молодых людей, занимающихся покупкой и продажей облигаций и акций и выплачивающих сотни тысяч фунтов себе, за свои личные игры, если так можно выразиться. А что эти игры реально производят? Ничего. Абсолютно ничего. Или, во всяком случае, ничего такого, что я мог бы увидеть. В это время остальная страна, все нормальные люди занимаются нормальной работой, создают полезные предметы, помогают друг другу, обслуживают друг друга, получая за это справедливое вознаграждение. Я с ужасом представляю, что в связи с этим мог бы сказать твой дед.

Алекс смотрел на отца, с большим трудом удерживаясь от того, чтобы выпалить все, что думает по этому поводу. Дед и прадед Кальдера были священниками шотландской церкви и в своих религиозных взглядах придерживались весьма твердых правил.

– И чем ты пользуешься для своих азартных игр? Я могу ответить за тебя. Своей ставкой ты делаешь сбережения простых людей. Тебя не заботит их судьба. При выигрыше или проигрыше ты все равно получишь свои деньги.

– Сити приносит этой стране громадные доходы, – возразил доктору сын.

– Так же как и налог на игровой бизнес и на букмекерские конторы. Или как акциз на сигареты и алкоголь. Но это вовсе не означает, что пойло и табак приносят людям пользу, – запальчиво произнес Кальдер-старший.

– Отец, мы не раз это обсуждали. – В голосе Алекса уже можно было уловить скрытое раздражение. – Мне моя работа нравится, и я отлично с ней справляюсь. Лучше всего мне удаются операции, связанные с риском. Разве это не достаточный резон продолжать заниматься делом?

Доктор Кальдер покачал головой и печально произнес:

– Не знаю, в какой момент мы с твоей мамой совершили ошибку. Человек в своей жизни должен иметь более высокие цели, нежели азарт и алчность. Разве не так?

Кальдер почувствовал, как в нем закипает старый гнев. Через год после смерти мамы, когда ему исполнилось шестнадцать, он, вопреки желанию отца, решил не продолжать изучение точных наук и поступил не в Эдинбургский, а в один из английских университетов, где увлекся историей. Одним словом, врачом он быть не хотел. Став пилотом Королевских ВВС, он ждал от отца слов неодобрения. Долго томиться в ожидании ему не пришлось. Но то, что сказал тогда Кальдер-старший, не шло ни в какое сравнение с презрением, которым он облил сына, когда тот встал под знамена «Блумфилд-Вайс».