Рубиновое пламя - Илона Эндрюс

взгляд, который предполагал, что он знает, что вы замышляете что-то плохое, даже если это не так, и его это не забавляет.

— Вы у меня в долгу.

— Разве?

— Да. Было маленькое дело, связанное с двумя иностранными Превосходными и таинственным портфелем.

— Все еще ни о чем не говорит.

— То, где было устроено так, чтобы взорваться, если не открыть одновременно.

— А, тот портфель. Я почти забыл обо всем этом.

— Агент Уол, это было два месяца назад. Я бросила все и пришла к вам домой в воскресенье. Вы в долгу перед Управлением Смотрителя.

— Мне это не понравится, не так ли?

— Это не было бы одолжением, если бы вам это понравилось.

Он вздохнул.

— Выкладывайте.

Я дала ему адрес склада. Наша команда давно уже ретировалась оттуда.

— Что там?

— Кое-что, на что мне нужно, чтобы вы обратили внимание. Считайте это анонимным сообщением.

Он хмыкнул и повесил трубку.

Я открыла браузер и поискала Константина Березина. Появился ряд изображений, за которыми последовали многочисленные ссылки. Константин в строгой темно-синей униформе с кроваво-красной отделкой. Имперские военно-воздушные силы. Константин рядом со своим отцом, пожилым мужчиной с суровым лицом, оба в костюмах и пальто, позируют для рекламного снимка посреди заснеженной улицы, за ними золотые купола какого-то русского собора. Константин со своими братьями, все в разных военных мундирах на каком-то официальном мероприятии.

Один брат носил черную форму имперского флота и великодушно-терпеливую улыбку. Другой брат, темноволосый, как и их отец, выглядел так, словно хотел кого-нибудь ударить. Любого. Казалось, ему было все равно, кого именно. Темно-зеленая армейская форма сидела на нем как вторая кожа. Мама назвала бы его уравновешенным. Константин стоял между ними с мечтательной улыбкой, словно он только что долго и счастливо вздремнул в гамаке под каким-нибудь деревом.

Волки в человеческой шкуре — так называл их Алессандро. Теперь один из них был здесь. Зачем?

Тихий звуковой сигнал возвестил о входящем сообщении от Смотрителей. Ну вот. Помощь была уже в пути. Я переключилась на интерфейс Смотрителей и нажала на сообщение.

Принято, исполняющая обязанности Смотрителя, Бейлор. Разрешение на расследование убийства спикера Каберы получено.

Удачи.

ДЕРЬМО.

Я уставилась на экран.

Удачи.

Тихий стук заставил меня поднять голову. Мама стояла в дверях.

Всплеск беспокойства пронзил меня.

— Линус…?

— Без изменений. Ты назначила собрание через десять минут, а конференц-зал заперт.

Ох. Я поняла, что наполовину поднялась с кресла и села обратно.

Мама закрыла дверь и села на диван. Сегодня ее беспокоила нога. Я поняла это по тому, как она двигалась, слегка скованно, осторожно, как перераспределяла вес. Большую часть своей жизни мама была спортивной, сильной и быстрой. Во время конфликта на Балканах ее подразделение оказалось зажатым между двумя вражескими группировками. Немногие выжившие оказались в лагере для военнопленных в маленьком городке, захваченном боснийцами. Мама попыталась сбежать и вывести группу солдат наружу. Ее поймали.

Ей сломали ногу и бросили в яму. Это была канализационная шахта, которая вела в короткий туннель технического обслуживания, затопленный дождевой водой и нечистотами. Единственное сухое место было у стены шириной около трех футов. Она спала сидя. Раз в день открывалась крышка канализации, вниз бросали пакет с едой, и, если она была быстрой, и ей везло, она ловила его до того, как он плюхнется в грязную воду.

Она не знала, как долго пробыла в яме. Когда лагерь был освобожден, военные попытались вылечить ее ногу, но повреждение оказалось необратимым. Они дали ей горсть медалей и почетное увольнение. Она рассказала нам об этом только один раз, чтобы объяснить, что с ее ногой, и больше никогда об этом не вспоминала.

По мнению мамы, она никогда больше не была достаточно быстрой. Она всегда старалась компенсировать это. Если встреча была назначена на полдень, она придет к 11:45.

— Что с тобой происходит? — спросила мама.

— Я попросила подкрепления, — сказала я.

— И?

— Его не будет.

— А ты ожидала, что будет?

— Да, типа того. Я попросила у них совета, и они назначили меня исполняющей обязанности Смотрителя и пожелали удачи.

— Ты получила повышение с дополнительными обязанностями, но без оплаты или дополнительных льгот. — Мама улыбнулась. — Я так горжусь тобой. Теперь ты официально успешный взрослый человек.

— Теперь я могу отдавать приказы на самом высоком уровне государственных правоохранительных органов. Я полагаю, это преимущество.

Сомнительное такое. Правоохранительным органам не нравится вмешательство.

— В жизни редко что можно переиграть. Знание определяет тебя как взрослого. Знаешь, что бы я сказала тебе, если бы ты была одной из моих солдат?

— Что?

— Разберись со своим дерьмом.

Я уставилась на нее.

— Ты была с Линусом больше восемнадцати месяцев. Ты прошла профессиональную подготовку. У тебя есть опыт, навыки и власть, и ты знаешь процедуру. Отнесись к чему бы то ни было, как к любому другому случаю.

— Линус…

— Линус будет жить или умрет. Ты ничем не можешь помочь ему, так что выбрось его из головы. Сосредоточься на том, что ты можешь сделать.

Я посмотрела на стол. Она не ошибалась.

— Что произойдет, если Линус умрет? — спросила мама.

— Я стану Смотрителем.

— К чему ты, в конечном счете, и пришла бы. Он не собирается жить вечно, Каталина. Никто из нас. Вот почему ничего нельзя предугадать. Им нужно понимание, готова ли ты выполнять эту работу.

— Я не уверена, что готова.

— Во время боя, когда твой офицер умирает, ты не можешь позволить себе роскошь спрашивать себя, готова ли ты. Ты принимаешь командование, потому что следующая по старшинству, и если ты этого не сделаешь, погибнет много людей. Я верю в тебя, как и Алессандро, и остальные члены семьи, и Линус. Он выбрал тебя для этой работы. Так что, милая, делай все, что тебе нужно, чтобы привести себя в порядок. Если тебе нужно поплакать, поплачь. Если тебе нужно пойти на стрельбище, ты знаешь, где находятся патроны.

Я встала и подошла к ней.

— Можно мне тебя обнять?

Мама раскрыла объятия, и мы обнялись. Она поцеловала мои волосы.

Я чуть не заплакала. Она обнимала меня вот так каждый раз, когда моя магия просачивалась, и кто-то терял рассудок из-за одержимости мной. Она обнимала меня и говорила, что все будет хорошо, что с практикой мне станет лучше. Мама всегда верила в меня и не сомневалась.

— Хоть вы с сестрами такие разные, но почему-то одинаковые.

— Почему же?

— Все вы можете заняться всем, чем захотите, если только вам удастся уйти со своего пути. Особенно ты. Каталина,