Миф о вечной любви - Лариса Соболева

– Хочешь уйти?

– Ты догадлива, – фыркнул он. – А тебе не надоело быть декорацией к взорванной подружке?

Глаза Олеси забегали по сторонам, как мышки по полкам, и шепотом она промяукала:

– Руди, тише, тебя могут услышать. И как ты можешь называть меня декорацией?! – Нет, она не скандалила, не ныла, даже легкого упрека не слышалось в ее голосе, напротив, говорила любя. – Мы с Алькой вместе столько лет… просто не верится. Ладно, поезжай на работу, а я, наверное, и ночь проведу здесь, маме Альки плохо.

– Как хочешь, – он пожал плечами, мысленно радуясь внезапной свободе. – А я поехал, у меня до фига дел, деньги сами по себе с неба не падают.

– Руди, ты не слышал? Одна женщина… она живет по соседству с Алькой… утверждает, что ночью Аля приехала домой не одна… с мужчиной…

– Да? А фрагменты мужчины нашли?

– Нет. Но полиция ищет свидетелей, они прорабатывают версию…

– Убийства? – Он усмехнулся скептически: собственно, все, что ни скажет жена, он заранее отвергал, даже если она права на сто процентов. – Брось. Твоя Аля, по причине склада своего ума, точнее, его отсутствия – уж извини, не могла ни навредить, ни помешать кому-либо так, чтоб захотелось ее убить.

Но подумал: «Разве что я мог». Да, не раз у него появлялось такое желание. Олеся вышла проводить его, напомнив, чтоб завтра он не забыл надеть чистую рубашку и белье. Стоило Рудольфу очутиться за пределами дома, он ускорил шаг и забыл о существовании жены, а выезжал со двора так и вовсе с чувством счастья.

К Олесе неслышно подошла Леля, провожая машину Рудольфа глазами, провещала:

– Не боишься, что твой Рудольф завел любовницу и стремится к ней душой и телом? Мужчины на подходе к сорока склонны не только к изменам, но и к переменам. Это опасно, в таком состоянии они хотят разорвать все прежние связи.

И что Олеся? Посмотрела на вещунью снисходительно и с жалостью, улыбнулась, как улыбаются взрослые люди, когда ребенок мило и убежденно лепечет о том, чего не может понимать в силу своего нежного возраста.

– Любовница? Нет… – сказала Олеся. – Надо не знать его, чтоб такое придумать. Ты… ты позавидовала мне, да? И правильно, я сама себе завидую. Лелька, больше никогда не говори о моем муже плохо, очень прошу тебя, никогда.

Она вернулась в дом, а Леля… Леля была шокирована, что тотчас вылилось в коротком монологе-раздумье:

– Должно быть, ему очень удобно с ней жить, умных можно найти на стороне, они быстро надоедают. Но Олеська… в чем ее удобство? А может, так и надо – ничего не замечать?

6

Он не зверь, Альку жалел, как-никак за плечами многолетний стаж общения, но она долго портила Рудольфу кровь, поэтому его жалость имела границы.

Однажды Алька случайно застукала его с телкой, свободной от комплексов, прямо у него в доме. Ну, увлеклись, не слышали, как пришла Аля (в запале Рудольф забыл запереть дверь), и побрела на звуки, как корова на рожок пастуха, да и забрела в спальню. Об этической стороне ее поступка лучше не говорить, она Альке была неизвестна, следовательно, подумать, что в спальне Олеся может заниматься любовью с мужем и что мешать им неприлично, она не догадалась. Но как вознегодовала! Будто Рудольф приходился мужем ей, а не Олеське! Что ему оставалось? Разумеется, откупиться. Года три Алька шантажировала его, вымогая дары, которые ей совершенно не нужны, у нее и без спонсорской помощи полное изобилие. Ему казалось, это для нее дело принципа: я знаю твой грешок, хочешь, чтоб он остался между нами, раскошеливайся. Но выяснилось, что он ошибался.

Месяц назад Аля снова намекнула: мол, ты помнишь, что я помню? А Рудольф ей: «Бегом марш меня сдавать. Беги, беги, облегчишь мою задачу. Ты и твоя Олеська осточертели мне, достали, у меня на вас обеих аллергия и токсикоз, как у беременных». Не сдала, к его огорчению! Рудольфа жаба чуть не задавила: столько лет зря выплачивал контрибуцию, а она попросту издевалась над ним, держала в страхе. Как же он не просчитал, что Алька не сдала бы его ни при каких обстоятельствах? Скорее прихлопнула б Руди, если б он вздумал сдать себя сам или, того хуже», бросить Олесю. Жену все жалели. Почему? Что в ней есть, вызывающее жалость? Это загадка! Но даже он, человек в достаточной мере циничный и эгоистичный, не может поставить ее перед фактом измены, хотя каждый раз готовится это сделать.

В комнате, погруженной в ночной мрак, Рудольф приподнялся на локтях, уловив, что в замке поворачивается ключ. Ия! Он подскочил, улыбаясь. Свет не включал, скользнул в прихожую, где Ия ощупывала стену в поисках выключателя. Его-то глаза привыкли к темноте, он нашел ее быстро, взял за плечи…

И вдруг раздался дикий, совершенно неожиданный вопль, как будто кого-то пытают паяльной лампой. В следующий миг Рудольф врезался спиной в стену – Ия оттолкнула его и продолжала кричать.

– Ия! – До чего же неудобное имя, две гласные буквы не заглушили вопль ужаса. – Это я, Рудольф! Ру-дольф! Ау! Ия! Ты меня слышишь?

– Ру… – Бедняжка едва не умерла. – Ты?.. Это ты?

– Я, я, – рассмеялся он, осторожно обнимая ее. – Что это с тобой? Чего ты испугалась? Здесь же, кроме меня, никого не может быть.

Ия склонила голову ему на плечо и всхлипывала – дуреха:

– Но ты… ты только пообещал… Я не знала, что ты здесь.

– А я сбежал из дома скорби и решил немного поспать. – Он нащупал выключатель, и мягкий, рассеянный свет осветил прихожую. А когда Рудольф посмотрел в лицо Ии, взяв ее за подбородок, и ему стало не до смеха. – Да ты бледная, как… Идем. Воды принести?

– Нет-нет, не надо. Сейчас пройдет.

Рудольф уложил ее на диван и все же принес стакан воды, Ия уже улыбалась (хотя и вымученно), ее щеки порозовели. Воду он заставил ее выпить, потом обратил внимание, что время очень позднее, и, естественно, пристал с расспросами:

– Где ты была, почему пришла так поздно?

– Думаешь, мне хотелось возвращаться сюда? Тебя нет, что бы я здесь делала одна? Я… – Лгать нехорошо, но иногда ложь бывает святой. – Я гуляла.

– Но тебя что-то напугало, я же вижу. Мне показалось, это случилось до того, как ты вошла. По-моему, ты бежала…

– По лестнице поднималась…

Опять солгала. Она не бежала, а убегала. Убегала, как заяц от охотников, рискуя поломать ноги в туфлях на высоких каблуках. Не следовало идти в кафе с Борисом, но такую плату он потребовал за спасение от Варгузова. Если б она не согласилась – тогда не поссорилась бы с ним и не встретила бывшего мужа, потом не осталась бы одна на пустынных улицах, дышащих угрозой.

Ия обхватила колени, накрытые клетчатым пледом, опустила на них голову и молчала, сейчас ее страхи казались ей глупыми, но они никуда не делись, Рудольфа они касались тоже.