Пейзаж с убийцей - Светлана Чехонадская

Елена раздраженно дернулась, но он снова выставил вперед руку, успокаивая ее.

— Это предположение, Елена Дмитриевна! Допустим, для проверки ваших отпечатков они и проникали в гостиничный номер. Надо ли вам напоминать, что для этого не нужно было все в нем переворачивать. Проникновение в ваш номер было незаконным, взятие отпечатков таким образом — тоже, кто-то подставлялся под срок, извините. Если бы это делалось, — а такое, что скрывать, иногда делается, — то там коврик в ванной с места не сдвинули бы! И это при том, что даже наличие ваших отпечатков в доме исчезнувшего старика ничего не значит с точки зрения закона. Серьезная улика — это ваши отпечатки на орудии убийства. Но, судя по вашим словам, того старика утопили. И кроме того, извините, вас бы тогда уже арестовали… Неужели вы не видите сами, как нелепы все эти предположения?

— Да в том-то и дело, что вижу! Для этого я к вам и пришла. Я ведь вижу не только это, но и то, что преследующие меня люди ведут себя невероятно нагло. Поэтому мне трудно, предположить, что это частные лица. Так может действовать только милиция, которая имеет санкции, еще там что-нибудь, я не знаю, как это у вас называется…

— По-разному называется… Я был с вами откровенен, и закончить хочу откровенно. Вы обманываете меня, вот ведь в чем дело… Причем, обманываете самым стандартным образом. Вы, может, удивитесь, но по этой схеме действуют абсолютно все люди на земле. Да, в вашем рассказе больше художественных подробностей, но ведь и профессия у вас такая — творческая… Елена Дмитриевна, вы прекрасно знаете, по какому поводу ведутся следственные действия в отношении вас. Вы знаете также, что они не имеют никакой связи с теми событиями одиннадцатилетней давности. Виноваты вы или нет, не важно — я даже думаю, что не виноваты… Или виноваты, но не сильно — такие уж у нас были законы в последнее время, что не нарушать их было нельзя. Но вам неприятно, вам страшно, вы хотите знать подробности и пришли сюда ко мне. А я не могу вам их предоставить, извините. Я даже не могу звонить своим подчиненным и спрашивать: есть ли такое дело, каков его повод. Это противоречит моим принципам. Я не врал в вашем телесюжете, когда говорил, что у меня есть принципы.

— Один из ваших принципов — это презумпция виновности? — спросила она, глядя в пол.

— Не надо, ради Бога!

— Не надо? Пройдя тот же логический путь, что и я, вы пришли к тем же вопросам, которые мучают меня все последнее время.

— Но дал на них другие ответы!

— Это потому, что вы можете себе позволить роскошь сказать: «Есть что-то другое, о чем вы догадываетесь, но не признаетесь». А вот я не могу себе позволить такую роскошь! Я знаю, что говорю вам правду. Так вот, если я говорю правду, тогда что?

— А тогда вот что: не валите все в кучу! По-настоящему неприятные события последнего месяца, то есть эти ограбления, не имеют никакого отношения ни к новосибирской деревне, ни к милиции. Наоборот, милиция будет ими заниматься. И давайте договоримся так: вы ни в чем не виноваты? Ну тогда и не волнуйтесь! Расслабьтесь. Ваша совесть чиста. Разберутся!

«Надо брать билеты в Новосибирск, — подумала Елена. — В нашей стране так: пока сам себе не поможешь, никто тебе не поможет! Найду этого добросовестного участкового — убью на месте!»

Глава 9

ФУРАЖКА ДЕФОРМИРУЕТ ГОЛОВУ

Участковый по фамилии Михайлов и по прозвищу Мишаня (по паспорту его имя было Андрон — ужасное насчет рифм), всю первую половину дня провел, снимая с дерева кошку.

Тетя Вера убивалась просто нечеловечески.

— Когда ее сыну в драке нос сломали, так, небось, не причитала! — неприязненно сказала продавщица корчаковского сельпо, навалившись на Мишаню грудью. Вся деревня высыпала на улицу: еще бы, такое развлечение, пожарных вызывали. — Деньги людям девать некуда! — не унималась продавщица.

— Городские! — поддержал кто-то в толпе. — Им кошка дороже человека. Они собак телятиной кормят.

— Ты когда откроешься? — спросила продавщицу старшая Долгушина. — Мне хлеб нужен. Дай ключи, я батон возьму. А то вы тут надолго.

— Ой, ну на пять минут выйдешь, сразу начинается! — Продавщица хлопнула руками по бедрам и оглядела толпу, призывая односельчан в свидетели. Старшую Долгушину в Корчаковке не любили. — Я могу сходить пописать?

— Так ты не писаешь. Ты стоишь, как лох на ярмарке! — заткнуть старшую Долгушину было не так-то просто. — Как пожарные приезжают, так ты в первых рядах! Все полковников ищешь?

Это был подлый выпад: у продавщицы год назад случился неудачный роман с каким-то новосибирским военным. Но продавщица и не моргнула.

— Я-то полковников себе найду, а вот ты с вором всю жизнь прожила. И сама воровка! Ключи ей дай! — Она снова обвела толпу взглядом. — Это что ж после твоего визита в магазине останется?

— Ты слышишь?! — закричала Долгушина участковому. — Пусть заявление пишет, все по форме! Клеветать никому не позволено! Если каждая проститутка будет воровкой обзывать! Да все знают: у тебя, что ни день, недостача. Сама воруешь, а на честных людей сваливаешь! Да твой хозяин первый это знает!

— Недостача! Потому что вор на воре в вашей деревне! Деревня ваша воровская! — с удовольствием повторила продавщица, направляясь к магазину. Ей захотелось вывесить табличку «Учет», но она побаивалась хозяина и по совместительству любовника — грузина Джамала.

Тем временем кошка, напуганная толпой и, главным образом, пожарной лестницей, появившейся из-за бурой листвы, залезла еще выше.

«Ну, пожарные справятся, — подумал Мишаня. — Можно идти. Надоела эта кошка до смерти! Взял бы и задушил собственными руками!» У него сегодня было много важных дел.

Он уже дописывал последнюю главу курсовой (Мишаня учился в юридическом на заочном: прошел как льготник, из-за этого, собственно, и устроился сельским участковым), когда в опорный пункт ворвалась молодая симпатичная женщина, при первом взгляде на которую было ясно — приезжая.

— Вы участковый Михайлов? — спросила она срывающимся голосом.

«Не под машину ли кто-то попал?» — испугался Мишаня.

Он кивнул.

— Тогда я лично вам хочу сделать официальное заявление!

«Кого-то убили! Долгушина продавщицу или продавщица Долгушину!» — решил Мишаня, а вслух предложил:

— Делайте…

— И сделаю! Я хочу вам заявить, что если какие-то мои вопросы показались подозрительными дебильным жителям вашей Корчаковки — это вовсе не значит, что они являются таковыми! Вы мне жизнь испоганили! Надеетесь на повышение, роете землю?

«Ну вот, теперь еще и сумасшедшая! — тоскливо подумал Михайлов. — Или того хуже: аферистка».

— Вы мне можете объяснить, что во мне такого подозрительного?!

— Нет, не могу, — печально сказал он. — Лично я не нахожу в вас ничего подозрительного. И, кстати, вы кто?

— У вас что, стариков убивают, чтобы их дома захватывать? Банда орудует? — вместо ответа снова закричала она.

— Нет, я о таких случаях не слышал. Кому нужны наши дома?.. Хотя, говорят, кирпичный тысяч за десять можно продать. Долларов! У Семеновых был покупатель…

— Тогда почему меня непрерывно проверяют?

— Я вас не проверяю. Садитесь, давайте спокойно поговорим. Воды налить?

Участковый был симпатичным, смотрел на нее с жалостью, и ей вдруг показалось, что он и правда ни при чем.

— То есть вы хотите сказать, — она взяла стакан из его рук, — что эта сумасшедшая старуха, которая живет напротив телефонной будки, не звонила вам два месяца назад и не жаловалась, что кто-то посторонний интересуется стариками и их домами?

— Долгушина-то? — вдруг спросил он. — Так это она про вас рассказывала? У нее, честно говоря, бзик на этой почве. Ей все кажется, что вокруг жулики шастают. На сына она жалуется, что тот деньги ворует, на невестку — что по любовникам бегает. Недавно сказала, что соседи из первого дома ее картошку выкапывают. Она и на меня постоянно пишет… Но мне-то что? На мое место желающих нет.

— То есть вы не дали хода этому делу? — спросила Елена.

— Какому делу? — Он засмеялся. — Да если я всем таким, как вы выражаетесь, «делам» буду ход давать, то… — Он махнул рукой, потом подумал и провел пальцами по горлу.

Елена растерянно молчала, вертя в руках стакан.

— Вы издалека приехали? — спросил Михайлов.

— Из Москвы.

— Из-за этого?

— Да.

— А сколько билет стоит?

— Шесть тысяч. В один конец.

Он уважительно присвистнул.

— Мне казалось, что все мои неприятности связаны с этими расспросами, — с трудом сказала она, и вдруг слезы буквально полились у нее из глаз. — Если же это не так… Если не так… То это еще хуже! Тогда я совсем ничего не понимаю!

— А вы пробовали разобраться спокойно? — осторожно спросил он.

— А как же! Странности начались со звонка этой вашей Долгушиной вам. Или не вам… Я же не знаю, кому она еще звонила. — Девушка посмотрела на него с надеждой.