Притяжение - Стефен Коллинз

Ник обожала мамины супы, которые она часто сама привозила дочери. Ник вынуждена была признать, что ее мать обладала сверхъестественным чутьем и готовила Ник тогда, когда она особенно в этом нуждалась. С этой ее чертой могла соперничать только — тоже сверхъестественная — способность звонить всегда не вовремя.

Ник прошла парк, Лексингтон и Третью авеню, промокла еще сильнее, но ее согревала надежда на то, что сегодня у ее матери суповой день. Ник решила, что поспит на своей старой кровати, перевезенной из дома в Доббс-Ферри и стоявшей теперь в гостиной, и сможет поесть немного супа.

Наконец она вошла в роскошный кирпичный дом на Бикман-Плейс, где всегда чувствовала себя слишком небрежно одетой. Его жильцы надевали дорогие костюмы, выходя выгуливать своих собачек.

Швейцар, давно знакомый с Ник, на этот раз с трудом ее узнал. Она, как на грех, никогда не могла запомнить, как его зовут.

— Это вы, мисс Столлингс? — спросил… Фил? Робби? Поль?

— Это я, — ответила Ник, спутанные волосы которой слиплись, а пальто было мокрым, как губка. — Мама дома? — Папа в это время наверняка на работе.

— Думаю, что да, миссис Столлингс дома, — сказал швейцар, сняв трубку телефона внутренней связи, и, нажав на нужную кнопку, немного подождал. — Вчера вечером я смотрел по телевизору старый фильм с вашим участием.

— Правда? Какой же это фильм? — поинтересовалась Ник.

— Там играли вы и, кажется, Джордж Пеппард.

Ник никогда не играла вместе с Джорджем Пеппардом. Должно быть, речь шла о каком-нибудь эпизоде в телефильме, снятом давным-давно. Теперь, когда появилось кабельное телевидение, часто показывали старые фильмы.

— О да, — проговорила Ник, не желая спорить и что-то уточнять.

— Я смотрел этот фильм совсем чуть-чуть. Жена заставила меня переключить на другую программу. Его показывали часов в пять-шесть вечера. Вы там выглядели великолепно.

«Чего не скажешь обо мне сейчас».

Швейцар так и не получил ответа по внутренней связи.

— Значит, она вышла, — смущенно констатировал швейцар. — Я отлучался на несколько минут, чтобы принять почту. Наверное, тогда я ее и пропустил.

Ник с неожиданной быстротой осознала, что в таком состоянии едва ли доберется до своей квартиры.

— Мне очень неловко просить вас об этом, но не могли бы вы пропустить меня? Видите, я вся мокрая, к тому же мне надо сделать пару телефонных звонков. Я потеряла кошелек, и мне необходимо позвонить в банк.

— Надеюсь, вас не ограбили, мисс Столлингс? — участливо спросил он.

— Нет, нет. Я оставила его в такси. Можете себе представить? — Ник старалась казаться беспомощной, что было не так уж трудно.

— Вообще не положено пропускать тех, кто здесь не живет, мисс Столлингс…

Ник судорожно пыталась вспомнить его имя.

«Джерри!»

— Джерри… я действительно очень нуждаюсь в отдыхе. Мои родители не стали бы возражать.

Джерри принял смелое решение.

— Вот запасной ключ, мисс Столлингс. Если я не буду доверять вам, кому тогда вообще можно доверять?

Ник не нашлась, что ответить. Она с благодарностью приняла ключ.

— Джерри, вы ангел.

— Моя жена считает, что во мне больше от дьявола, так что я передам ей ваши слова, — сказал Джерри и подмигнул Ник. Она попыталась подмигнуть ему в ответ, но почувствовала, что не может закрыть один глаз, не закрыв при этом и другой.

Открыв дверь родительской квартиры, Ник сразу ощутила знакомый запах. Если бы понадобилось как-то его определить, она назвала бы его «моя жизнь» или «мой дом». Этот запах Ник вдыхала каждый день своего детства. Он витал в их доме в Доббс-Ферри. Казалось чудом, что этот запах совершил путешествие из Вестчестера в Манхэттен и остался прежним на Бикман-Плейс. Это был милый и приятный, успокаивающий запах ее родителей: их мебели, одежды, вещей, их самих. Для Ник он был бальзамом, врачующим душу.

В квартире, как всегда, царил идеальный порядок. Здесь было тесновато, но очень уютно. Мать всегда раздражала Ник своей привередливостью, но результат ее деятельности она оценивала положительно.

Ник подумала, что никогда прежде не бывала в этой квартире одна. Мать всегда разговаривала громко и почти без умолку, и ее было слышно отовсюду, поэтому стоявшая сейчас в квартире тишина производила жутковатое впечатление.

«Я испытаю подобное ощущение, когда войду сюда после смерти родителей», — подумала Ник.

Она сняла свое мокрое пальто. У себя в квартире она, скорее всего, просто скинула бы его на пол, потом подобрала бы, через несколько часов, мятое и неприятно пахнущее. Но здесь Ник бережно и аккуратно повесила его на гладкие деревянные плечики в высокий гардероб, отодвинув подальше другую одежду, чтобы она не пропиталась влагой от ее пальто. Ник достала из сумки переносную приставку к автоответчику, сняла ботинки, стянула мокрые чулки. Она отнесла их в ванную для гостей, расположенную возле прихожей, и повесила на перекладину душевой занавески, а ботинки поставила на батарею.

Ник чувствовала себя хозяйкой.

Она прошла в гостиную — в комнату, которую ей отводили, когда она изредка оставалась здесь ночевать, — и посмотрела на кровать. Это была та самая кровать, на которой она спала с детских лет.

В комнате было сухо и тепло. Ник стянула джинсы и приподняла угол одеяла, чтобы ощутить свежесть простыней. Внезапно ей захотелось в туалет. Жжение не прошло, хотя было уже не таким нестерпимым. Больше всего ее беспокоила боль между ногами, да и желудок давал о себе знать. Ник на ощупь достала пузырек с магнезией, открыла его и отпила глоток.

Потом вернулась в гостиную. Вспомнила, что еще никуда не позвонила. В этой комнате не было телефона, и Ник пошла в родительскую спальню, чтобы позвонить в компанию, ведавшую кредитными карточками.

Она села на огромную родительскую кровать. Телефон стоял рядом, на столике.

Ожидая ответа, Ник задремала, прижав трубку к уху. Служащий компании, разбудив ее, заверил, что она получит новую карточку не позднее чем через три дня. С банком все было сложнее. Ник не сразу вспомнила номер своего страхового договора, чем вызвала подозрения у служащего на другом конце провода. Ник, наконец, восстановила в памяти и назвала нужные цифры. Ей ответили, что в течение недели выдадут новую чековую книжку, новую кредитную карточку и сообщат новый номер страхового договора.

Ник собрала последние силы и при помощи переносной приставки подсоединилась к своему домашнему автоответчику. Она ждала ответа, как заядлый курильщик ждет возможности закурить сигарету.

Некоторые, как обычно, просто повесили трубку. Было послание от драгоценной подруги Мег, которая жила в Лос-Анджелесе, но звонила почему-то из Аспена. Линда Блейк не звонила. «Прошло еще слишком мало времени», — успокаивала себя Ник. Затем прозвучало следующее:

«Привет. Это… Тодд. Прошлой ночью я думал, что умру от счастья, но пока я жив и решил позвонить тебе и сказать… что? Что всю тебя ощущаю. Мне трудно говорить такие слова автоответчику… что я делаю? Просто мне захотелось услышать твой голос. Может, позвонишь мне, когда вернешься… не знаю, откуда? Ты ведь сейчас не на лестничной площадке? Да, мне лучше помолчать. Я слишком много говорю, однако, в отличие от многих, я люблю технику наподобие автоответчиков. Они создают ощущение, что я разговариваю с тобой, потому что рано или поздно ты услышишь мои слова. Да. Ну, что ж. Сейчас я отключусь. Но мы еще поговорим. — И, после небольшой паузы: — Да, мой номер 847-3826».

У Ник появилось такое чувство, словно она последний раз видела Тодда много лет назад.

На автоответчике оставили еще одно послание. Впервые после вчерашней ночи сердце Ник учащенно забилось.

«Привет. Это Сэм. Я давно собирался позвонить, но был очень занят… До меня довольно трудно дозвониться, но ты можешь попробовать поймать меня по номеру 456-0604. Кстати, ты отлично играла в спектакле. Говорил я тебе об этом?»

Никогда он этого не говорил. Сэм был актером, с которым Ник работала на прошлой неделе в манхэттенском Театральном клубе; там ставили экспериментальную, некоммерческую пьесу. Сэм был известным актером, но не для широкой публики; его высоко ценили в театральной среде. Ник приняла предложение участвовать в спектакле, потому что ей льстило быть партнершей Сэма.

Он, по-видимому, лет на десять старше ее. Они встречались в сырой прихожей и часами разговаривали, оставаясь в клубе одни. Сэм обладал острым умом, с ним рядом Ник чувствовала себя таинственной, привлекательной и слабой женщиной. В спектакле он был великолепен. Сэм уехал в Лос-Анджелес на месяц киносъемок и перед отъездом попросил у Ник номер телефона.

Сэм отсутствовал уже больше недели, и с тех пор, возвращаясь домой, Ник с замиранием сердца прослушивала автоответчик.