Делай со мной что захочешь - Джойс Оутс

Ардис молчала.

— И никакое знание тут не поможет, — продолжал мистер Карман. — Не в состоянии помочь…

Сиди неподвижно. Вот так. Не шевелись. Не моргай. Будь умницей, будь умницей. Так. Отлично.

Ардис похвалялась фотографам, их помощникам и другим моделям, что у Элины — природный дар: она может целых полчаса сидеть под ярким светом, ничего не видя, не двигая ни единым мускулом лица, даже не дергая носом, почти не дыша, — настоящая куколка.

— Ты действительно куколка, — соглашались люди.

Мужчины сажали ее на стулья, наклоняли ей голову, пальцами раздвигали губы в улыбке, оставляли ее с этой улыбкой, возвращались через несколько минут и все переделывали, их серьезные, насупленные лица придвигались совсем близко к ней и, однако, не близко. Она чувствовала их близость и все же по-настоящему не чувствовала. Что-то разделяло их, они ей не угрожали. Даже свет не жег ей глаза.

Куколка.

Однажды после долгой съемки, закончившейся только к вечеру, какой-то мужчина повел Ардис и Элину вниз, в ресторан, — там было темно, и Элина ничего не видела. Она обо что-то споткнулась. Заморгала, глаза у нее заслезились — она ничего не могла с этим поделать, и ей стало очень совестно.

— Что с тобой? — вдруг спросила Ардис.

Она и тот мужчина оба остановились и смотрели на Элину.

— У нее глаза слезятся, — сказал мужчина.

— Да нет, ничего, — сказала Элина.

Они сели в уголке. Было очень темно, свет был мягкий. Правда, по стенам этого большого, похожего на пещеру зала горели огни, но свет был мягкий, расплывающийся, неяркий.

— Почему ты так моргаешь? — спросила Ардис.

— У нее, наверное, глаза болят, — сказал мужчина.

Элина молчала. Она ждала. Через несколько минут мать забудет про нее, отвернется, — на это она и рассчитывала. Но Ардис почему-то обняла Элину за плечи, так нежно, и принялась рассматривать ее глаза. Элина была очень смущена, потому что тот мужчина, совсем чужой, смотрел на них.

— Ну-ка скажи мне правду, душенька. Ты хорошо видишь?

— Я не знаю.

— Глаза не щиплет?

— Немножко. — Она не пыталась высвободиться из объятий матери, хотя ей и хотелось. Ей хотелось сказать и матери, и этому мужчине, что все у нее в порядке, что это просто так. Неприятно ведь, когда тебя так разглядывают.

— Элина, ты должна была сказать там, в студии, если свет жег тебе глаза, — сказала Ардис.

Элина не знала, что отвечать. Она чувствовала в голосе матери что-то необычное, таким тоном Ардис не говорила, когда они бывали одни; не говорила она так и при мистере Кармане — значит, все дело в этом мужчине. Поэтому Элина и не знала, что мать хочет от нее услышать.

— Как только ты почувствовала, что у тебя защипало глаза, ты должна была сказать мне, — продолжала Ардис.

— Извини, — сказала Элина.

— Ты умница, что сидишь так смирно, — сказала Ардис, — но, если это еще раз случится, ты тут же должна мне сказать… Если… если, конечно, ты не вздумала стать плохой девочкой и не работать завтра… В этом причина, Элина?

— Нет.

— Ты хотела, чтобы у тебя заслезились глаза, чтобы они стали красные, некрасивые и ты завтра не могла работать?.. Элина, говори правду. Это так?

— Нет, — с несчастным видом сказала Элина.

Ардис посмотрела на мужчину. И безвольно уронила руки на стол.

— Иной раз я просто не в состоянии с ней справиться, я не могу ее понять. Она очень скрытная для своего возраста. По-моему, она строит из себя дурочку, просто чтобы не работать. Элина, душенька, скажи лучше правду. Неужели ты действительно такая дурочка, что целый час смотрела на юпитеры и молчала? И ты хочешь, чтобы я этому поверила?

Элина собралась извиниться, но никак не могла произнести нужных слов.

— Ну? — сказала Ардис.

— Я…

— Ты хочешь, чтобы я поверила, будто девочка твоих лет может довести себя, по сути дела, до слепоты и ничего не сказать? Хочешь, чтобы я этому поверила? О, Господи, — вздохнула Ардис. Элина ждала. Глаза у нее жгло от стыда. Через некоторое время Ардис принялась рассказывать мужчине о том, как трудно приходится Элине в школе: — …просто не знаю, что с ней будет… — и о том, как трудно приходится ей, разведенной женщине, женщине, на всю жизнь обреченной нести ответственность за ребенка: ведь муж бросил ее и алиментов не платит. — Он настоящий уголовник, его ищут в полудюжине штатов, с таким человеком и нормального-то ребенка не вырастишь. — Мужчина принялся утешать ее, и голос Ардис постепенно зазвучал мягче: Элина сразу почувствовала, как все изменилось. Ардис сказала: — Но… в общем-то… я не могу жаловаться, верно? Она, право же, настоящая куколка. Такая миленькая. Вы когда-нибудь видели, чтобы девочка в ее возрасте была до такой степени профессиональна — это же прирожденная модель. Будто маленькая взрослая, верно?.. Просто удивительно, как она старается не показывать своих чувств и не плакать, даже если ей больно. Я бы так не могла. Я иной раз даже думаю, да чувствует ли она боль, как другие дети…

Мужчина сказал ей — Вас надо заключить в золотую рамку. — И она смеялась, смеялась.

Потом сказала — И навсегда?..

И навсегда — сказал мужчина.

А она смеялась.

Мистер Карман сцепил руки на животе и сказал, что это серьезно: жизнь — штука серьезная; всем людям — а особенно ребенку — нужна упорядоченная жизнь.

Ардис рассмеялась.

— Но я говорю серьезно, — возразил он. — Я говорю не просто так… Вы должны подумать о вашей девочке, если не думаете о себе.

— Подумать о ней! — воскликнула Ардис. — Как будто я думаю о чем-то другом…

Мистер Карман сидел с Элиной, пока Ардис одевалась в другой комнате, неплотно прикрыв дверь, чтобы можно было переговариваться. Улыбаясь, он просматривал учебники девочки; он всегда что-то доставал для нее из карманов — конфетки в блестящей обертке, булочки с маком, разные разности, которые Элина брала с собой в школу, а на другое утро раздавала подружкам. Однажды он подарил ей колечко с жемчужинкой, и она его тоже отдала шумной, веселой девочке с конским хвостом, сидевшей позади нее, — та была настолько удивлена подарком, что даже не поблагодарила.

— Да, Ардис, надо вам постараться упорядочить свою жизнь — ради вашего ребенка и вас самой, — произнес мистер Карман. Он ни разу не посмотрел в сторону спальни, в сторону приоткрытой двери, даже когда Ардис не отвечала ему. — К примеру, вчера — вчера я пытался вам дозвониться, а вас не было дома…

— Вчера я возила Элину к доктору, — откликнулась Ардис.

— Что? К доктору? Зачем?

— Она такая хрупкая и так легко простуживается… вы же знаете — она ведь может вообще никогда не войти в норму…

— Что? Она больна? — переспросил мистер Карман. И строго посмотрел на Элину. — К какому же доктору вы ее возили?

— Ох, не знаю, — отозвалась Ардис из другой комнаты: голос ее звучал глухо. — К какому-то специалисту — вечно одна и та же история: все они требуют денег, их интересуют только деньги…

— А вы показывали ее доктору Ренфру? Я еще говорил вам о нем!

— Ох, не знаю, все они запрашивают такие деньги, — сказала Ардис.

— Но, Ардис, Ардис, вы только скажите мне, сколько…

Тут Ардис появилась — растрепанная, прижав руку к горлу. Она смотрела на мистера Кармана.

— Мне неприятно обременять вас моими делами, — сказала она.

Он встал и, взяв ее за руки, притянул к себе.

— Вы только скажите мне, Ардис… — молвил он, — …прошу вас…

Они заговорили о деньгах. Элина все это уже не раз слышала: она знала, что вот сейчас мать вздохнет, лихорадочно обведет взглядом комнату. А мистер Карман будет держать ее руки, смотреть ей в лицо, улыбаться.

— Но у вас же есть семья, — сказала Ардис.

— Семья! Взрослые дети, которые не нуждаются во мне, и жена… жена… ну, я не стану говорить о ней, но она во мне тоже не нуждается — во всяком случае, не в такой мере, как вы.

Он был дородный, с широченными покатыми плечами. Волосы у него были жирные, с проседью, брови — густые, сходившиеся на переносице, грустные. Иной раз он смотрел на Ардис — этакий большой потный медведь — и не смел до нее дотронуться; глаза его затуманивались, увлажнялись, золотисто светились, становились очень нежными.

— Ардис, — мягко сказал он, — ну в чем еще для мужчины может быть счастье? Только в том, чтобы поставить кого-то на пьедестал и любить и почитать больше, чем себя…

Случалось, они говорили о том, чтобы вместе уехать из Кливленда — конечно, с Элиной. И сердце у Элины радостно подпрыгивало. Но почти тут же Ардис говорила: — Нет, я не могу. У вас же семья.

— Ну, зачем, зачем вы это говорите? Вы же мучаете меня!

— Я не могу на это пойти.

— Ардис, между моей женою и мной ничего нет. Ничего. Уже много лет. Столько лет, сколько вам, Ардис, представьте себе… А вы понимаете, что это значит — жить так долго без любви? Без красоты? Жизнь теряет свой смысл, свою ценность, если человек не способен превратить мир в нечто прекрасное и неизменное, — неужели вы мне в этом откажете?