Возвращение «Конька-Горбунка» - Сергей Ильичев

– Очевидно, что так устроена его душа… – ответила сестре Татьяна.

– Верно! Господь дал им уникальное понимание красоты. То, чего он у многих отнял за то, что не оценили созданный им растительный мир. Мы сами обезобразили свою землю, бездумно губим наши леса и безжалостно выкорчевываем все, что растет. А у японцев еще сохранилось это благоговейное отношение к Богом созданной природе. И он оставил им этот дар. Но при этом они, к сожалению, пошли путем информатики. Более того, получив сей дар, они не захотели уже далее развивать свою культуры и нести ее другим народам. Они отгородились от всех на своих маленьких островах. А это, я так понимаю, уже не устраивает тех, кто ведет за нами свое наблюдения…

– Не поняла, а при чем здесь другие народы?

– Здравствуйте, а разве эти знания были даны не для всей Земли?.. Помнишь, как в одной из глав Святого Евангелия, это своего рода таланты, которые Господь дал своим слугам. Те, кто их приумножил, те более и наследуют. А те, кто их зарыл, лишаются и того, что имели сами. Думаю, именно по этой причине большая часть японцев, очевидно, погибнет. А оставшиеся, проанализировав причины трагедии, станут учить других тому, что в них заложено и сохранено.

И еще два слова о сущности этого народа: интересно, что он не зациклен на материальном. Они могут, например, развернуть коврик, поставить домик из бумаги, и будут этим довольствоваться, и будут этому искренне рады, и будут продолжать видеть в этом красоту, как бы тяжело им ни было. Кроме того, у них просто удивительная способность к выживанию в любых условиях…

– То есть выходит, что каждому народу Господь дал определенные таланты. И они должны обмениваться ими, одновременно и обогащая друг друга. Интересная мысль, а еврейскому народу что было дано?

– Думаю, что погибающему народу Израиля Богом был послан Спаситель…

– О, куда мы зашли… Но, предположим… И что же мы видим? Имея некие таланты, каждый народ при этом оградился рядами колючей проволоки и создал тайные службы, которым и поручено охранять секреты своих правительств, предназначенных якобы только для них и их стран. А в результате оказываются в искусственно созданной изоляции…

– И неминуемо погибнут, – мгновенно подхватила мысль сестры Александра. – Так как по отдельности мы ничто, а все вместе – это обязательное условие гармонии мира, путь совместного развития общества и сохранения жизни на планете.

– Но под патронажем Творца?

– Безусловно! А что тебе здесь не нравится? Открой книгу о религии любого народа и прочтешь, что Бог, изначальный, у всех один.

– Да нет, это я понимаю… А как же Будда, Иисус, Магомед…

– Я тебе сейчас скажу откровенную ересь, за которую меня просто распнет наше духовенство…

– Уже интересно…

– При условии, что Бог един… Все они – и Будда, и Христос, и Магомет – по сути, составляют единое Божество. Они и есть совокупный Сын Божий, который являлся разным народам в разное время, в обличии, узнаваемом и приемлемом для этих народов…

– Ну ты даешь!.. А если Сын – общий для всех, то должна быть и религия – одна и всемирная?

– Боже упаси… Кто в какой религии родился, в какой воспитан, тот в той пусть и далее живет и процветает. Главное, не превозносить свою религию до небес, а то будет как с Вавилонской башней… Дабы не забывали, что Божественное начало – это и есть альфа и омега построения нашего общества. Как в Евангелии написано: без Бога ничего сотворить не сможете… Разве сказка Ершова не доказывает, что, вверив себя в руки Божии, возможно воскрешение и даже последующее за ним преображение, но только в том случае, если ты умрешь для греха и сохранишь душу для Бога.

– Предположим, хотя и сложно, но что-то стало проясняться. Ты мне только объясни, пожалуйста, почему я должна слушать все это в два часа ночи?

– Это я из-за твоей книжки… Я поняла, что написанные им уже в Тобольске рассказы, да и стихи, были никому не нужны, даже друзья подтрунивали над ним в своей переписке. В лучшем случае его прочитывали и клали на полку. Хотя бы потому, что самыми живучими на земле всегда были, есть и будут легенды, баллады и сказки…

– Их и читали детям, у которых в душе еще жил Господь… – продолжила за сестру Вяземская и повесила трубку. – Неужели нельзя было сказать мне все это завтра? Ох уж эти поэты…

Но заснуть после этого разговора более не удалось, и Вяземская достала дневник Ершова.

1837, февраль. Это ужасное известие дошло и до нас… В Санкт-Петербурге убит последний светоч русской поэзии, мой милый друг и наставник – Александр Сергеевич Пушкин. Как же теперь жить? Кто будет бессменным камертоном, точно и ясно задающим определенную высоту и тональность звучания наших поэтических душ?

Плетнев в своем письме ко мне с тревогою вопрошал, что значат слова Александра: «Нет, мне здесь не житье; я умру, да, видно, уже так надо». Кому надо? – вопрошал он. – Думаю, что Богу! Иначе как ему объяснить истинную радость того момента, когда наша душа наконец-то вырывается из тела, совершая переход из мертвого сна нашей повседневной обыденности в бессмертие… Почему об этом не пишут в толстых книгах наши профессора и не говорит на своих кафедрах духовенство?

И еще что хотелось бы написать, даст Бог, кто-то прочтет впоследствии. Это об отношениях Дантеса и жены Пушкина – Наталии Николаевны… Я как-то раз оказался тому невольным свидетелем, а потому могу со всей достоверностью сказать, что причиной возникшей ссоры Пушкина и Дантеса и впоследствии самой дуэли была Екатерина… сестра жены Пушкина. Это между нею и Дантесом возник любовный роман, а его волокитство за Наталией было лишь прикрытием истинных намерений этого молодого повесы. Приезжая якобы к Наталии Пушкиной в дом, он всегда находил там возможность для свиданий с Екатериной… Какой вот только дьявольский ум этой ситуацией воспользовался и рассчитал предмет заговора, достойного пера Шекспира, того не ведаю, но им удалось смертельно задеть чувства Пушкина, не поверившего своей жене… и ее верности ему. И поэт был убит. Могу лишь сказать: все в жизни повторяется, но мы почему-то не хотим учиться на чужих ошибках…

Кто Он?

Он легок – как ветер пустынный;

Он тяжек – как меч славянина;

Он быстр – как налет казака.

В нем гений полночной державы…

О, где вы, наперсники славы?

Гремите!.. Вам внемлют века!

Тяжеловато, правда… Но как попытка перечисления разнообразных качеств удивительного языка Пушкина… Пусть остается!

Вяземская перелистала еще несколько страниц текста, который выучила почти наизусть, и остановилась на следующей записи дневника.

1837, май 5. Вчера закончил работу над стихотворением «Вопрос». Думаю, что оно понравится моим друзьям в Санкт-Петербурге… Продолжаю считать, что основным предметом творчества любого поэта является формирование в собственной душе некоего волшебного мира, согретого своей любовью, чувствами и оживленного собственной мыслью.

Поэтом может считаться тот, кто с первых дней осознания себя зерном небес, дает возможность в собственной душе этому зерну творчества прорасти, прозреть и снова выплеснуться во Вселенной Словом, наполненным Божиим Духом…

Июль, 15. Ждал отклика на свою поэму «Сузге. Сибирское предание», насыщенную впечатлением от посещения татарского селения и одноименной горы Сузге, а также древнего Кучумова городища Искер… Именно там путевые заметки и впечатления вдруг стали словно бы переплавляться в художественные образы… Только и успевал записывать… А в ответ лишь упреки… корят меня други, корят. Больно скучно, пишут… а почто… там каждая строчка слезами моими орошена, любовью жаркою согрета и русской речью напоена…

Вяземская перебрала еще несколько страниц.

1838, апрель 18. Долго собирался с духом, чтобы записать свое состояние, вызванное смертью матушки моей Ефимии Васильевны. Совесть моя перед ней чиста, ни на минуту не оставил ее пред ликом смерти одинешенькой. Вот и осиротел, похоронив последнего родного и близкого мне человека. Казалось, что душа с телом на какое-то мгновение снова расставались, когда я провожал ее душу в горние веси…

И что же теперь, оставшись один, без любимых, практически без единомышленников. В памяти лишь одни надгробия… Как же мне теперь жить? Да и кому я нужен? В Санкт-Петербург дороги однозначно нет. Я там всеми забыт, как поэт забыт. Сверкнула моя звездочка на небосводе Северной Пальмиры… и, пролетев стремглав, опустилась в дремучих сибирских лесах.

Оставалось лишь жениться… Это в Санкт-Петербурге можно было жить одному и быть завидным женихом до 80 лет… А здесь в Тобольске все на виду, все основано на патриархальном укладе. Семья – основа всему. И если ты не женат, то или бунтовщик, или болен…