Сборник Наше отечество - Опыт политической истории (Часть 2) - неизвестен Автор

Рабочие и крестьяне, принимавшие самое непосредственное участие в Октябрьской революции, не разобравшись в ее историческом значении, думали использовать ее для удовлетворения своих непосредственных нужд. Настроенные максималистски с анархо-синдикалистским уклоном, крестьяне шли за нами в период разрушительной полосы октябрьской революции, ни в чем не проявляя расхождений с ее вождями. В период созидательной полосы, они естественно должны были разойтись с нашей теорией и методом..."

Правда, непонятно, что подразумевает Подвойский, говоря о "созидательной полосе", тем не менее выдержки из его достаточно откровенного и объективного доклада

красноречиво свидетельствуют о сложившихся политических настроениях в России в итоге шестимесячной политики большевиков.

На своем пути чехи не встречали особенного сопротивления. Противоречия между центральной властью и местными Советами привели к тому, что некоторые Советы, например, в Сызрани, пропускали чехов беспрепятственно. В. К. Вольский, председатель Самарского Комитета членов Учредительного Собрания, образовавшегося после взятия Самары чехословаками, вспоминал, что "Самарский Совет решил не пропускать их дальнейшего прохождения, несмотря на то, что рабочие отнеслись к этому решению с большим сомнением и отрицанием".

История Самарского Комуча представляет интерес с той точки зрения, что она стала кратковременным опытом демократической, насколько это было возможно в военных условиях, альтернативы большевистской диктатуре. Любопытно, что над зданием Комитета в Самаре развевалось красное знамя, причем в официальном разъяснении говорилось, что этим знаменем не предрешена форма национального знамени и что оно есть лишь эмблема революционной борьбы за народное государство.

В области социальной политики Комуч придерживался незыблемости законов Всероссийского Учредительного Собрания об уничтожении частной собственности на землю, об охране труда и прав рабочих, запрещении локаутов, свободы коалиций и т. п. По свидетельству того же Вольского, Комитет считал бессмысленным возврат к законам Временного правительства и "вышвыривание вместе с большевистской властью того социально ценного, что имелось в ее декретах". Декреты были просматриваемы и некоторые из них, например, о страховых присутствиях, подверглись лишь ничтожным исправлениям.

Отношения с крестьянством у Комитета складывались куда удачнее, нежели у большевиков. В продовольственном деле был произведен целый переворот, единогласно принятый и продовольственниками, оставшимися от большевиков, и кооператорами, и представителями рабочих, и Советами крестьянских депутатов, и хлебной биржей. Были отменены твердые цены и создан государственно-торговый регулятор. На опыте обнаружилось, что частная торговля почти ничего не дает в создании хлебных запасов, поэтому главная масса продовольствия поступала через кооперативы и продовольствен

ную управу. Впоследствии при падении Самары Красная Армия обнаружила на элеваторе несколько сот тысяч пудов хлеба по цене 30 рублей за пуд, тогда как большевики тратили до 600 рублей на пуд, включая стоимость всех своих аппаратов насилия над крестьянином для конфискации у него хлеба. Комуч еще в начале июля предложил большевикам свободный пропуск и закупку хлеба для Советской России, но ответа из Москвы не последовало.

Летом 1918 года проводилась кампания по отправке в провинцию продовольственных отрядов и организации комитетов бедноты. Безусловно, трудно даже для части такой страны, как Россия дать обобщенную характеристику каких-либо процессов. Специфика расстояний, неповторимых местных условий всегда накладывала на них большое своеобразие. Однако одна из служебных информационных сводок Наркомпрода по Пензенской губернии так подводит итоги комбедовской кампании: "Комитеты бедноты всюду, положительно везде, оставили уже совсем безотрадные воспоминания о таких их делах, которые иначе как уголовными преступлениями назвать нельзя".

Состав "бедноты", организованной в комитеты, был крайне пестрым. Зачастую в них попадали пришлые элементы из потребляющих губерний, рабочие, которые, сколачиваясь в продотряды, спешили покинуть голодающие города и обустроиться в деревне. А. Устинов, видный деятель прокрестьянской партии революционных коммунистов, так описывал деятельность комбедов на местах: "Они становятся в деревне источником величайшей неразберихи, и от них идет там дым коромыслом. В комитеты входит голытьба, деклассированные, бесхозяйственные элементы деревни, всякие "перекати-поле". ...Эта теплая кампания, ничего за душой не имеющая, кроме сознания полноты власти, отправляется походом на хозяйственные элементы деревни, на всех тех, у кого хоть что-нибудь есть. При этом не щадятся и трудовые хозяйства: расхищаются скот, мертвый инвентарь всех видов, самые ничтожные запасы продуктов --растаскивается и проматывается все и вся, идет не созидание ценностей, а их уничтожение".

Центральная власть предпринимает попытки провести в жизнь декрет 13 мая о продовольственной диктатуре. В развитие этого декрета постановлениями Наркомпрода крестьянскому населению устанавливались нормы душевого потребления 12 пудов зерна, 1 пуд крупы на год

и т. д. Весь хлеб сверх указанных норм получал название "излишки" и подлежал отчуждению.

Помимо множества острейших политических проблем, явившихся неизбежным следствием такого порядка, сразу же возникла проблема учета излишков. К каждому крестьянскому амбару требовалось подобрать ключ, чтобы точно знать количество имеющегося хлеба. В качестве такой отмычки вводилась система подворного учета. Но крестьянин не спешил в исповедальню к продкомиссару, комбеды, которые были в основном озабочены своими собственными имущественными делами, также были плохой подмогой. Свидетели и участники этой кампании констатировали повсеместный провал попыток подворного учета.

В течение лета 1918 года удалось извлечь буквально крохи продовольствия, осенью заготовка несколько оживилась, однако теми 30 млн. пудов хлеба, которые удалось получить несоразмерной ценой поголовного возмущения и волны крестьянских восстаний, нельзя было накормить ни город, ни армию, в создании которой закономерно возникла большая потребность. "Вооруженный поход в деревню" потерпел полный крах. Для того чтобы понять это, Ленину потребовалось немного времени. Уже в начале августа он начинает достаточно решительно пересматривать крестьянскую политику, ищет способы "нейтрализовать в гражданской войне наибольшее возможное число крестьян". В ряде выступлений и обращений в этот период он подчеркивает, что "с средним крестьянством социалистическое правительство обязано проводить политику соглашения".

17 августа появляется "строжайший" циркуляр за подписью Ленина и Цюрупы всем губсовдепам и продкомам, в котором в завуалированной форме указывалось на хаос, внесенный комбедами в жизнь деревни, и подчеркивалось, что Советская власть всегда "стремилась и стремится к удовлетворению нужд среднего крестьянства, наряду с нуждами городских рабочих и деревенской бедноты". По сути именно в августе 18-го начинается перемена "курса" большевиков на союз со средним крестьянством, нашедший свое официальное выражение в марте 1919 года в резолюции VIII съезда РКП (б). Но еще в декабре 1918 года, под давлением коммунистической фракции, руководимой Л. Б. Каменевым, на VI съезде Советов было решено упразднить комбеды, сыгравшие свою "историческую" роль, как было сказано в приличной для их "похорон" форме.

Первые числа августа, т. е. начало нового загото-вительного сезона, были отмечены целой серией декретов и постановлений, призванных внести в государственную продполитику элементы соглашения. В частности, были утроены твердые цены на хлеб, но поскольку обесценившиеся дензнаки уже мало интересовали крестьянство, 5 августа издается декрет об обязательном товарообмене в хлебных губерниях, по которому продорганы обязывались компенсировать часть сдаваемого крестьянами хлеба промышленными товарами.

Однако и в этом случае "необходимость" в нормаль-пом экономическом обмене между городом и деревней была роковым образом перечеркнута "свободой" исторического субъекта с его идеологией классовой борьбы и социалистической революции. Крестьянин, сдав хлеб и получив зачетную квитанцию, сам не имел права получить по ней промтовары. Он был обязан сдать ее в волостной комбед или Совдеп, каковые и должны были получить товар, а затем распределить его в соответствии со своим классовым "чутьем" и социальными установками власти. "Состоятельные крестьяне, -- пишет уже известный нам Фрумкин, -- во многих местах рвали квитанции или производительно использовали их на цигарки, приговаривая, "если нам товары не достаются, то пусть и эти лодыри (беднота) ничего не получают"".