…А родись счастливой - Владимир Ионов

— Но дама, может, желает…

— Их тут знаешь сколько, желающих? Больше, чем комаров в тайге. Всё! Ты, дорогуша, дуй в свой полулюкс, а вы, как вас там? Поезжайте на своё телевидение или звоните им, пусть дают бронь. Без брони — мёртвое дело.

Администратор толкнула по барьеру в Любину сторону паспорт.

Люба поймала его, прикрыла им дрогнувшие губы, почувствовала, что к глазам вот-вот поднимутся свежие, тёплые слёзы, напряглась, чтобы удержать их. «Киснуть, Люба, не надо, — сказала себе. — Другая жизнь у тебя началась, заступиться некому, сама теперь воюй. Сама».

— Свяжите меня с директором, забыла его имя-отчество, — сказала она почти спокойно, во всяком случае, уже не просящее.

— Вон автомат на стенке, звони на здоровье хоть министру, — ответила администратор полунасмешливо.

— А чего это вы так? — спросила Люба. — Потребуется, позвоню и министру. А сейчас мне нужен директор, пожалуйста, наберите номер и дайте мне трубку. Я что, не то прошу? Или в «лапу» предлагаю, но мало? Я же не предлагаю…

— А вот это вы зря, — встрял тонкоухий. — Дайте ей червонец, и она успокоится.

— Пижон! — вскинулась с места блондинка. — Иди вон отсюда! Я тебе дам сейчас червонец!

— Спокойно, Вера Аркадьевна, — остановила её Люба. — С мужчиной вы потом разберётесь, а я прошу у вас директора.

— Господи, занесла меня сюда нечистая — кому чего надо, не знаешь! — перешла на визг блондинка, покрываясь пятнами за ушами и по открытой шее. Однако номер набрала и по тому, как испугалась голоса в трубке, Любе стало ясно, что сделала она это не специально, а в каком-то беспамятстве. — Ой, Вячеслав Кириллович? — изменилась она в голосе. — Это вы? Извините, это Колчинская, администратор. Вот тут Сокольникова приехала. Помните Анатолия Сафроновича? Он всегда в люксе на пятом этаже останавливался. Он погиб сам-то, а она вот просится устроить её на несколько дней. Но без брони, Вячеслав Кириллович. Вы разрешаете? Хорошо, Вячеслав Кириллович. Всё поняла, Вячеслав Кир… Ага, поняла, ага. Извините.

Положив трубку, она мягкой лапкой выкинула через барьер пару листков для оформления, лениво, будто и не покрывалась только что пятнами, улыбнулась:

— На десять дней разрешил в тот же номер, где всегда жили.

Глава 13

Прямой, подтянутый, очень чисто вымытый, какой-то даже матово-светящийся, Вячеслав Кириллович постучался в номер, едва Люба успела переодеться после душа. О Сокольникове он всё расспросил ещё по телефону, когда позвонил час назад, что зайдёт после оперативки. Поэтому он лишь участливо и молча пожал ей руку, вручил три белых зимних хризантемы и завёл разговор близкий к прошлому, но уже о настоящем и будущем.

— Не узнаёте свой номер? Да, мы его слегка перетряхнули. Новые времена, новые обои.

— Цены новые, — добавила Люба не без значения.

— Да уж! Цены новые… А что, есть затруднения?

— Нет, затруднений нет, но и денег — тоже не осталось, — улыбнулась она.

— Та-ак… — директор сел в низкое, глубокое кресло, обхватил розово-белыми руками колено. — А какие у нас в связи с этим планы?

— Большие. Но неважные. Говорят, можно на телевидение поступить в дикторы, но как это делается, не знаю.

— Тоже представления не имею, но это можно узнать. А что с пропиской? Без неё здесь — никуда, а сделать её не так просто даже для такого создания, как вы. В нашей системе нет лимитов абсолютно. У телевидения, возможно, что-то и бывает, но не уверен. Есть лимиты у коммунальщиков, но в дворники вы же не пойдёте, да и не примут!

— Это почему же не примут? — улыбнулась Люба.

— Ну, возможно, и примут, но быстро уволят по просьбе коллег со смежных участков, — подхватил он её тон.

— Почему?

— Потому что через их участки на ваш попрёт такая масса народу, что им останется только отказаться от непосильной работы или заставить начальство уволить вас.

— Да, это серьёзно, — шутя согласилась Люба. — Представляю себе общее собрание дворников района. Доклад главметельщика и прения представителей общественности. Он, имея в лысом затылке нечистый умысел, за то, чтобы оставить Любу на участке и при уютной жилплощади с отдельным входом, они — за чистоту тротуаров и нравов. Война! В итоге общественность — с триумфом и с лентами, главметельщик — в печали и при своих интересах… А бывший дворник Люба? — Она вплотную подошла к креслу Вячеслава Кирилловича, обдав гостя тёплым запахом свежего тела. — А Любе остаётся искать среди представителей общественности желающего вступить с ней в брак с оформлением временной прописки сроком… Не знаю, какой теперь дают на это срок…

Гость переменил ногу, поднял к Любе матово-блестящее лицо с улыбкой только в щеках, поймал её руку в свои неожиданно прохладные и влажные ладони.

«Эй, дядя! Когда здоровались, руки у вас не потели!» — чуть ни сказала ему Люба.

— А это выход, который стоит, пожалуй, обсудить. В Москве можно подобрать вполне достойного кандидата.

— Москву вы имеете в виду вот эту, — обвела она глазами лепной потолок с розеткой, — или город?

— Здесь что искать? Только как временный вариант или с выездом куда-то на периферию, а зачем вам это? Жить надо в Москве. Это единственное место, где можно всегда быть на виду, а при нужде, в любой момент затеряться. Как мы сейчас — взяли и затерялись… Никто нас не видит и не ищет. Одни в целом… номере.

Водянисто-серые глаза Вячеслава Кирилловича оставались безучастными к улыбке, держащейся в фарфоровых щеках, и Любе стало неприятно ощущать эту отдельность глаз и щёк, их общую холодность, прохладность влажных ладоней. И в невольной неприязни она потянула руку из его ладоней. Он не выпустил её, но и не стал цепляться — стиснул на мгновение пальцы и тут же расслабил их, словно давая понять, что всё в его власти: и удержать, и оставить её, а вот этот выбор она должна сделать сама.

— Одни, и можем делать всё, что хотим? — спросила Люба, оставляя ему куку.

— Что хотим. — И голос чуть дрогнул.

— Тогда давайте думать, что мне делать дальше, как остаться в городе Москве! — сказала весело. — Ясно, что надо выходить замуж, а за кого? Вот вы — свободны?

Не отпуская Любиной руки, Вячеслав Кириллович поднялся из кресла, встал к ней так близко, как она недавно к Степану, чем и выбила парня из колеи, но коснуться её гибкого и такого, вроде бы, отзывчивого тела, директор отеля всё же ещё не решился.

— Я всегда свободен и занят одновременно. Сейчас — свободен, а скоро, — посмотрел на часы, — буду занят. Ну, а ваш вопрос мы решим просто. У меня приятель есть, тоже генерал милиции, но ещё действующий и ничего мужик… Год как овдовел. Он в случае… мог бы сразу сделать и постоянную прописку.

— А почему «тоже генерал»? Вы что, тоже генерал? — она нашла этот вопрос, чтобы, сделав шаг в сторону и восхищённо оглядев гостя, хотя бы под этим предлогом высвободить руку из его холодно-потных ладоней.

— Да! — вспыхнул он теперь и глазами и отпустил руку. — Для вас это новость? Даже генерал-лейтенант, и был одним из самых молодых в этом звании, как Василий Сталин. Но вот уже три года как в отставке и занимаюсь вот этим многодельным хозяйством. И многотельным — тоже.

Он поймал её руку, коротким, сильным движением кинул Любу к себе, прижался брюками к ёё высоким ногам и, удивляясь этой высоте, чувствуя несовпадение тел, поднимаясь на цыпочки, стал губами ловить её губы.

«Эх, врезать бы тебе сейчас коленом!» — подумала Люба, отстраняясь от губ с несвежим прерывистым дыханием. Она легко откидывала торс назад, гнулась в талии то в одну, то в другую сторону и, смеясь, хлестала кавалера густой гривой волос по назойливым губам.

Он вдруг опустился с цыпочек и ослабил прижимавшие ёё руки. Люба тотчас поняла, чем обязана этому: увидел Стёпину память — кровоподтёк, идущий от ключицы к груди, и остыл, слава богу.

— А это что у нас и откуда? — спросил отставной генерал и осторожно, а, может, брезгливо, стал раздвигать двумя пальцами ворот её платья.

Люба выскользнула из его рук, сжала в кулаке ворот платья у самого горла.

— Это на другой день после поминок меня так замуж приглашал один представитель колхозного крестьянства.

— Довольно активно, — согласился Вячеслав Кириллович деловым тоном и совершенно ровным голосом, будто и не шалил только что. И на костюме не осталось ни единой помятости. «Наверно и душа, — заметив это, подумала Люба, — у него такая же фарфоровая, что он нагадит, а она не помутнеет ни капельки».

— Надеюсь, он привлечён к ответственности? — спросил Вячеслав Кириллович.

— Нет. Он неподсуден.

— Почему?

— По глупости! — отмахнулась Люба и прервала тему. — А скажите, этот ваш приятель, он сейчас в Москве?

— Вполне возможно. А что?

— Наверно, он мог бы угостить нас завтраком, а то я со вчерашнего дня, кроме чая в вагоне, ничего не успела, а теперь даже и не на что — столько с меня взяли за эти покои.