Сюрприз для любимого - Татьяна Веденская

– Вот и молодцы. Юль, а у нас есть что пожрать?

– Пожрать? – Я задумалась, можно ли мое мясо по-французски в красном вине пожрать. – Нет, пожрать нет. Но ужин есть.

– Отлично, – кивнул Лешка и плюхнулся на табурет.

Я подошла к плите и стала наваливать ему еду, считая про себя до ста, чтобы не сказать ни слова. Ни слова. Месть – это блюдо, которое подают холодным, хотя мне очень хотелось облить дорогого супруга обжигающе-горячим соусом, чтобы стереть самоуверенное выражение с его постаревшего лица. Но… надо досчитать до ста. Надо дождаться завтра, надо швырнуть ему все обвинения в лицо и так, чтобы он не смог отпереться, сказать, что у меня нервы и что я сама не понимаю, что несу.

– Вкусно? – спросила я, просто из интереса. Может, он уже полностью перешел на жирную невкусную пищу своей любовницы, пока меня не было?

– О, сказка! Вот именно по этому самому я соскучился страшно.

– Кушай-кушай, – улыбнулась я и посмотрела на девчонок.

Кажется, я выглядела в этот момент так страшно, что испугала даже их. Но Лешечка кушал.

– Ну, а у тебя как прошел день? – из чистой вежливости спросил он.

– Прекрасно, просто восхитительно! – широко улыбнулась я.

– Да? Вот и отлично.

– Да. Я-то думала, что буду целый день убираться, но оказалось, что мои многолетние призывы наконец-то как-то разом до тебя дошли, так что… выяснилось, что все у нас в доме почти идеально, так что я просто весь день развлекалась.

– Вот и молодец, – напрягся и побледнел муж.

– Да, отдельное спасибо за цветы. Воды в них, правда, немного даже перелили. В другой раз так не упорствуй. Поливай не чаще двух раз в неделю. Ах да. Извини уж, но плов ты готовишь плохо, так что мы с девчонками его выкинули, – продолжала я как ни в чем не бывало.

– Плов? – совершенно бездарно растерялся Лешка.

– Ну да, тот, что ты в сковородке оставил.

– Ах да. Это я… просто попробовал. Надо же хоть раз в жизни что-то состряпать. Но видишь, я без тебя не могу справиться, – неуверенно сочинял на ходу муж.

– Нет-нет, ты прекрасно справляешься, – ухмыльнулась я.

Вдруг я со всей отчетливостью поняла, что если еще хоть на минуту останусь в одном контуре с ним, то непременно взорвусь. Это все было как-то слишком для меня. Любить его теперь – невыносимая тяжесть. Словно на меня обрушилась бетонная плита. Я больше совсем не могла его любить, я не могла смотреть, как он ест, слушать, как он врет, ждать, когда он меня предаст.

– Юль, мы пойдем, пожалуй, – аккуратно кивнула Машка, поймав паузу, и направилась к выходу.

– Нет! – вскрикнула я. Я очень боялась остаться с ним наедине. – Я с вами.

– С нами? – удивилась она.

Я посмотрела на Лешку. Он застыл с ложкой в руке, не зная, как на все это реагировать. В обычные дни он немедленно напомнил бы мне, что подруги подругами, а семья в первую очередь, и что и так мы уже весь день проболтали, и что ему тоже нужно мое внимание и забота. И что, конечно же, он слишком устал, чтобы оставаться с нашими шумными дочками один на один…

– А что? Пойдите погуляйте. Погода прекрасная, а ты и так три недели была одна с детьми.

– А дочки? – поинтересовалась я.

– Мы справимся. В конце концов, они уже не такие маленькие. Да, мы вполне справимся без тебя, иди повеселись, – ласково улыбнулся он.

И от этих его слов меня окончательно перемкнуло. Я схватила первый же попавшийся платок, повязала его на шею и, стараясь не встретиться с Лешкой взглядом, молниеносно обулась, схватила сумку, сунула в нее кошелек и вылетела из собственного дома, как из пыточной камеры.

Относительно свежий воздух ночной Москвы растрепал мои темные длинные волосы, а в глазах застыли слезы. Я почти ничего не видела перед собой. Мы отлично справимся без тебя! Нет, так дальше продолжаться не может.

Глава 5:

ирония судьбы, или с легким угаром!

28 июня,

все еще четверг

Ненавижу!

Детскую площадку только по ошибке можно считать местом исключительно детского выгула. И существует довольно-таки стабильный график ее эксплуатации. Рано утром, часов до семи, на площадке производится выгул собак, что негативно сказывается на ее экологии, но сделать с этим ничего нельзя. Собаки вместе с хозяевами делают свое черное или мокрое (по потребностям) дело и отчаливают на работу. Далее, в промежуток с семи до девяти утра на детской площадке проходит опохмел перебравшего с вечера населения. В это время она преимущественно принадлежит мужчинам и с детьми туда лучше не соваться, если, конечно, вы не хотите, чтобы вас обкурили и стрельнули у вас полтинничек на пиво. Мимо опохмеляющихся бодро пробегают утренние бегуны, пьянчужки провожают их презрительными взглядами, как салаг, ничего еще не понимающих в настоящей взрослой жизни, полной бед и треволнений. Бегуны же, как правило, так погружены в себя, что ничего этого не замечают.

Далее начинают подтягиваться мамаши. Причем сначала очень хорошие мамаши, живущие по режиму, а потом все более ленивые и нерадивые. К двенадцати площадка ломится от кричащих и скачущих по горкам и качелям деток, а мамаши сидят на лавочках и покуривают, обсуждая новости. Затем процесс принимает обратный характер, и мамаши уходят в строго противоположном порядке. Самые ленивые уходят первыми. Около двух на площадке начинается тихий час, и только старушки, совершающие дневной моцион, могут посидеть на лавочке, щурясь на солнце. И до самой темноты площадка открыта для всех желающих, но после заката власть меняется и на столы, становясь ногами на лавочки, взбирается шпана. Молодые и горластые подростки с пивом и запасом сигарет окончательно замусоривают периметр, гнут недогнутые в прошлый раз качели, чем производят неизгладимое впечатление на раскрашенных под «вамп» подруг. В темноте площадка становится тусовкой, и подходить туда простым смертным опасно.

Когда мы с девчонками выпорхнули дружной толпой из моего семейного склепа, в котором по ошибке мы жили, как живые люди, уже темнело. Настроение было странное: то ли водки выпить, то ли зарезать кого. Возможно, что и то, и другое в тот момент было бы для меня в самый раз. Мы подошли к столику и, как заправские хулиганы, сели на него, поставив ноги на лавочку. Видимо, все дело в том, что в темноте не видно, грязная лавка или нет, так что рисковать не хотелось. Сначала мы просто молчали. Потом Каринка вздохнула и приобняла меня за плечи. Все оживились.

– Не, ну как он врал, как он врал! – закатила глаза Машка, кивнув в сторону подъезда.

– Надо же что-то состряпать! – фыркнула Любка. – Да у него на лбу написано, что он и пельменей не отварит себе сам.