Валькирии - Пауло Коэльо

Телефон все звонил. Пауло сосредоточил мысли на телефоне. Поговорить, пообщаться, отвлечься, перестать думать о той черной дыре… да, телефон — это спасение. Точно. Пауло не хотел сдаваться. Нужно ответить на телефонный звонок.

— Алло!

Звонила женщина. Но это не была его возлюбленная, это была Аргелия.

— Пауло!

Он не ответил.

— Пауло, ты слышишь меня? Мне нужно, чтобы ты срочно ко мне пришел! Здесь творится то-то странное!

— Что же?

— Ты-то знаешь, что, Пауло! Объясни мне, ради бога!

Он повесил трубку, чтобы не услышать то, чего слышать не хотел. Это не было отсроченным действием наркотиков. Это не был симптом сумасшествия. Это не был сердечный приступ. Это была реальность. Аргелия принимала участие в их ритуалах, и «это» происходило сейчас с ней тоже.

Пауло охватила паника. Он посидел некоторое время, ни о чем не думая, и темнота снова стала одолевать его, подступая все ближе и ближе, призывая его ступить на край озера смерти.

Он должен был умереть — за все то, что творил, не принимая свои действия всерьез, за то, что вовлек в эту авантюру множество людей, сам того не ведая, за то, что посеял так много зла под видом добра. Пауло умрет, а Мрак будет распространяться дальше, потому что он уже проявил себя: вот он, перед глазами, реальное свидетельство действенности ритуалов, он явился забрать причитающееся ему, и Пауло придется расплатиться за все — в том числе за то, что он вовремя не подумал, какой окажется цена! Он-то полагал, что все это шутка, игра!

Он вспомнил годы, проведенные в иезуитской школе, и стал молиться о том, чтобы ему достало силы вернуться в церковь, попросить у Бога прощения или хотя бы молить его о спасении души. Пауло обнаружил, что в моменты, когда разум чем-нибудь занят, ему удается справиться с тошнотой, хотя бы отчасти. Нужно было выиграть время, чтобы добраться до церкви… Как странно!

Пауло посмотрел на книжные полки и решил подсчитать, сколько у него пластинок, — в конце концов, он давно собирался это сделать! Да, знать точное число пластинок — это очень важно; и он принялся их считать: раз, два, три… получилось! Он сумел превозмочь головокружение и затягивающую его черную дыру. Он посчитал все пластинки — а потом для верности еще раз пересчитал их. Теперь — книги. Нужно посчитать их, чтобы знать, сколько у него книг. Больше, чем пластинок, или нет? Пауло начал считать. Голова перестала кружиться — а книг оказалось много… Теперь журналы. И газеты. Нужно все пересчитать, а потом записать — он ведь должен знать, сколько у него вещей. Это так важно!

Он пересчитывал столовое серебро, когда услышал, как в замочной скважине поворачивается ключ. Наконец-то она пришла. Но ему нельзя отвлекаться — нельзя даже рассказывать ей о том, что с ним происходит, наваждение вот-вот прекратится. Пауло не сомневался в этом.

Она прошла сразу на кухню и, плача, вцепилась в него.

— Помоги мне! Со мной происходит что-то странное! Ты ведь знаешь, что это такое, помоги!

Пауло не хотел отрываться от подсчетов — в этом было его спасение. Занимать чем-нибудь разум. Лучше бы она не приходила — толку от нее не было никакого. К тому же она, как и Аргелия, почему-то считала, что он сам может остановить тот ужас.

— Займи чем-нибудь сознание, — крикнул он, не отрываясь от своего занятия, как одержимый. — Посчитай, сколько у тебя пластинок! Потом посчитай книги!

Подруга посмотрела на него непонимающе. Потом, как робот, двинулась к книжному шкафу.

Но она не добралась туда. На половине пути она бросилась на пол.

— Я хочу к маме… — повторяла она, как заведенная. — Я хочу к маме…

Он тоже хотел к маме. Ему хотелось позвонить родителям и попросить помощи — родителям, с которыми он давно порвал, как и с обществом, к которому они принадлежали, Пауло пытался и дальше считать столовые приборы, но девушка ему мешала — плакала как ребенок, рвала на себе волосы.

Это было уже чересчур. Он был ответственным за то, что происходило, потому что любил ее; к тому же это он научил ее ритуалам, обещая, что она непременно достигнет желаемого, заверяя, что день ото дня они приближаются к цели (хотя сам ни одной секунды не верил собственным словам!). И вот она в отчаянии умоляет его о помощи, она доверилась ему — а он не знает, что делать.

Он собрался с силами, чтобы обращаться с ней строже, но стоило ему оторваться от своих подсчетов, как черная дыра вновь появилась на прежнем месте, стала больше и страшнее, чем прежде.

— Помоги мне, — повторила она. — Я не знаю, что делать.

И снова расплакалась.

Пауло закричал от страха, как в детстве. Ему точно так же, как и ей, хотелось чьей-то защиты. Он обливался холодным потом при мысли, что вот теперь ему суждено погибнуть. Он схватил ее за руку — рука была холодной, а одежда — влажной от пота. Пауло направился в ванную, чтобы умыться: он делал так всегда, когда перебирал с наркотиками. Может быть, от «этого» умывание тоже поможет. Коридор показался бесконечным; теперь, когда он не пересчитывал пластинки, книжки, карандаши и ложки, действие кошмара усилилось. Спрятаться было некуда.

«Проточная вода».

Эта мысль зародилась где-то в дальнем уголке сознания, куда еще не проникла зловещая тьма. Проточная вода! Да, у мрака, умопомрачения, безумия есть своя сила — но существуют и другие силы, которые всему этому противостоят!

— Проточная вода, — сказал он девушке, ополаскивая лицо. — Проточная вода отгоняет зло.

Она слышала в его голосе уверенность. Он знает, он все знает. Он ее спасет.

Он включил душ, и они оба встали под его струи — не снимая одежды и даже не вынув из карманов денег и документов. Когда холодная вода заструилась по их телам, он впервые за все утро испытал облегчение. Головокружение отступило. Они простояли под душем два или три часа, ни о чем не разговаривая, трясясь от холода и страха. Вышли только раз — чтобы позвонить Аргелии и посоветовать ей сделать то же самое. Но навязчивое состояние тут же вернулось, и им пришлось снова спешно встать под холодные струи. И тьма снова отступила, а у них осталось лишь отчаянное желание понять, что происходит.

— Я никогда в это не верил, — признался он. Она посмотрела не него непонимающе. Два года назад они были двумя юными хиппи без гроша в кармане, а теперь его песни распевала вся страна. Он был на вершине успеха и несмотря на то, что мало кто его узнавал — и сам все время твердил, что добился этого благодаря магическим ритуалам, оккультным наукам и сверхъестественным силам.

— Я никогда в это не верил, — повторил Пауло. — Иначе никогда бы не пошел по этому пути! Я не стал бы рисковать ни собой, ни тобой.

— Сделай что-нибудь, ради бога! — сказала она. — Нельзя же вечно стоять под душем!

Пауло закрыл кран, — проверяя, вернутся ли кошмарные ощущения. Он отправился к книжному шкафу и вернулся с Библией. Он держал в доме Библию только для того, чтобы читать «Откровение Иоанна» и уточнять подробности о царстве Зверя. Он делал все, что полагалось делать последователю Зверя, — но в душе ничему этому не верил.

— Давай помолимся Богу, — предложил он, чувствуя, что ставит себя в смешное и глупое положение перед женщиной, на которую все эти годы старался произвести впечатление сильного и бесстрашного мужчины. Но теперь он ощущал смертельную слабость. Нему необходимо было униженно попросить прощения, чтобы спасти душу. Ведь оказалось, что все это верно.

Он прижал к себе Библию обеими руками и стал произносить знакомые с детства молитвы — «Отче наш», «Аве Мария» и «Символ Веры». Девушка, хотя и не сразу, стала вторить.

Затем он наугад раскрыл книгу. Страницы тут же залило водой, но Пауло смог прочесть историю о человеке, спросившем о чем-то Иисуса, которому Иисус ответил, что тому следует сохранять свою веру. И тот человек ответил: «Верую, Господи! Помоги моему неверию».

— Господи, я верую, помоги моему неверию! — воскликнул он сквозь шум падающей воды. — Господи, я верую, помоги моему неверию! — повторил он шепотом, всхлипывая.

И вдруг его охватило странное спокойствие. Если то ужасное зло, силу которого они ощутили, в действительности существует, то и царство добра столь же реально — а вместе с ним и все то, что он изучал в детстве, а потом все последующие годы отвергал.

— Вечная жизнь существует, — произнес он, понимая, что позже сам усомнится в сказанном. И я не боюсь умереть. Ты тоже можешь не бояться смерти.