Большая книга ужасов . 37 - Елена Усачева

— Зачем ты так! — вспыхнула Ленка.

— Не переживай! — Вадим прошел по кромке развалин. — Это одна из версий. Примем ее за нерабочую и отложим до поры.

— У тебя уже все рассчитано?

— Нет! Я думаю, что никуда соваться нам больше не надо. Каждый захотел свое, и он это получил. Эдик правильно сказал — Натки выполнят свое предназначение и сами вернутся. Вообще мне кажется, что нас, как мух, пытаются затащить в паутину. Чем больше мы дергаемся, тем больше запутываемся. Сунемся в лаз, там нас и прихлопнут.

— Ты не прав! — Ленку и Вадима разделял провал древнего подвала.

— Все довольно логично! — Бокштейн отряхнул руки.

— Здесь не должно быть логики. Это не математика.

— Любые отношения — математика. — Вадим скривился, словно его собирались заново учить арифметике. — Если я подарю тебе цветы, приглашу в кино и стану заходить за тобой по утрам перед школой, то я автоматически превращусь в твоего молодого человека. Если ты не станешь на меня сильно давить, а я буду согласен в компании играть роль твоего парня, то в конце концов мы дойдем до отношений, когда-либо мы должны будем начать жить вместе, либо расстанемся, потому что любые контакты, как и математическая прогрессия, требуют развития. Здесь есть, конечно, какое-то количество неизвестных, но при определенном значении выражения они легко высчитываются.

— Дурак! — выкрикнула Ленка, убегая обратно в церковь.

— Могла бы и не выступать, — Вадим равнодушно проследил взглядом за перемещением Голубевой. — Велика вероятность, что мы сейчас именно ее желание расхлебываем.

— Это ты сказал зря, — тихо произнесла Таня. — А потом с чего ты взял, что, заходя за ней перед школой, ты станешь считаться ее молодым человеком?

Она, казалось, очнулась от того полузабытья, в котором пребывала все утро. От безвольной бледности не осталось и следа. На худом лице явственней проступили веснушки, в глазах скакал чертик негодования.

— Потому что ей самой этого захочется, — с ухмылкой выкрикнул Вадим. — Есть несколько кодовых слов, на которые вы все ведетесь: «Как у тебя дела?», «Я постоянно думаю о тебе». «Такую, как ты, я искал всю жизнь». «Без тебя мир бессмысленен и пуст». Кажется, я ничего не пропустил?

— Пропустил самое главное. — Таня пошла по бортику прочь от мальчишек. — «Я люблю тебя». Но ты этих слов не знаешь, поэтому никого здесь не найдешь. И Василевский может не строить из себя рыцаря печального образа. — Она прямо глянула на Андрюху. — Не нужен ты мне ни через два года, ни через три. И мне плевать, каким образом ты выполнишь свое обещание. Хоть вы тут все пропадите в этом городе призраков! Вон, на Бокштейне женись. Из вас хорошая пара выйдет. Умный и дурак.

— Эй! Я-то тут при чем? — опомнился Василевский. Но было поздно, девчонки ушли.

— По-моему, сейчас самое время читать стихи, — пробормотал Бокштейн. — Чтобы сойти за умного.

— Да пошел ты, — отмахнулся от него Андрюха и рысцой направился в арку церкви. Он бы тоже сейчас с удовольствием с кем-нибудь поругался. Душа просила хорошей встряски. Но разбегаться им пока было нельзя. Они уже один раз неосторожно сделали это.

Глава V

Проклятие Ярвевана

— Весенний день горяч и золот,Весь город солнцем ослеплен!Я снова — я; я снова молод!Я снова весел и влюблен!

Словно сомневаясь, что читает именно Северянина, Андрюха посмотрел на обложку, на всякий случай пощупал корешок и опять открыл перед собой книгу.

— «Весенний день горяч и золот…» — пробормотал он, как заклинание. — Эй, Ломоносов, а что будет, если я на Таньке не женюсь?

Они вернулись в гостиницу. Без Эдика. Марина снова проявила поразительное равнодушие к числу экскурсантов. Таня с Леной всю дорогу делали вид, что Вадима с Андрюхой в машине не существует. И под конец Бокштейн сдался. Взял с девчонок слово, что они никуда не сунутся, и снова принялся за выстраивание умозрительных схем.

— Проживешь лишние двадцать лет, — буркнул Вадим. Разложив перед собой карту Старого города, он внимательно изучал ее, время от времени сверяясь с записями в блокноте и парой путеводителей по городу.

— Чего это только двадцать? — недовольно нахмурился Василевский.

— Потому что как в качестве твоей жены она тебе все печенки проест своими истериками.

В задумчивости Андрюха потянулся к книге, но вовремя опомнился и только сжал кулак, не позволяя себе касаться сборника. Не до стихов ему было.

— Так, Харьюрские ворота я нашел, — выпрямился наконец Бокштейн.

— Их же снесли, — лениво напомнил Андрюха. С того момента, как они поругались с девчонками, он заметно поскучнел. К шуткам душа больше не лежала.

— Зато осталась улица Харью! — со значением поднял палец вверх следопыт. — И у нас два направления — либо к черту на улицу Колесного Колодца, либо за Натками к этим самым воротам. Мне кажется, за Натками безопасней.

— Не стоит их освобождать. — Василевский удобней лег на кровати, наслаждаясь временным затишьем перед боем — наконец-то у него ничего не болело. — Девчонки объединятся и начнут против нас войну. Нам нужно подкрепление. Куда, кстати, наш Ромео делся? Где взрывотехник? Без иллюминации в наш век не прожить.

— О Глебе с Ингой я пока ничего не могу сказать. Легенд осталось много. Про Длинного Германа и Толстую Маргариту, про Вигалаского барона, которому духи помогали через озеро переправляться, про Старого Тоомаса. Нашу сладкую парочку могло занести куда угодно.

— Надо Эдику завтра морду начистить, чтобы дал подробное направление, — философски изрек Андрюха.

— У тебя еще не все ссадины зажили? — глянул на него Вадим. — Пришла пора новые зарабатывать?

— А вот интересно, — заторопился высказать пришедшую в голову мысль Василевский. — Почему все эти призраки так странно себя ведут? Мы же Эдика сразу раскусили, а ему хоть бы что. Уверен, завтра он снова заявится, когда мы в этот… кардиоцентр поедем.

— Кадриорг. — Бокштейн устало откинулся на спинку стула. — Парк называется Кадриорг. Там стоит дворец, который Петр Первый построил своей жене Екатерине.

— Молодец мужик, — как-то слишком уж печально отозвался Андрюха, словно успел представить себя на месте императора, и позавидовал созданному образу. — Обещал — построил. — И тут же вернулся к своей мысли. — Но даже этот утренний палач никак на классическое привидение не тянет. Где цепи? Где злобный взгляд? Где кровожадность и клыки? Он же ничего не сделал, чтобы Таньку у нас забрать. Просто сидел. И Эдик — бродит за нами тенью, как будто не из-за него все это началось. Ждет. Чего? Подсказывает. Сказал, где Наток искать, про подземный ход. Зачем ему все это?

— А ему что? — Бокштейн смотрел в высокое окно, как будто покатые крыши за стеклом могли дать ответы. — Ему дело доделать надо. Думаю, он ждет, когда кто-нибудь из нас сорвется и наобещает кучу всякого бреда. А на вокзале перед отъездом он выложит наши обещания, как квитанции к оплате.

— Может, его все-таки прибить?

— Как ты собираешься убивать призрака? Молитву над ним прочтешь? А потом Эдик делает все в рамках заданной программы. Помогать — помогает, но до определенных пределов. Им самим определенных.

Дверь в их комнату скрипнула, и Андрюха с Вадимом вздрогнули.

— Мальчики. — На пороге стояла Маргарита Викторовна. Она была бледна, говорила непривычно тихо и вообще больше походила на типичное привидение. Приблизительно такое, как хотелось Андрюхе, только без цепей, клыков и кровожадности. — Вы не знаете, куда девочки пошли?

Василевский вскочил, опрокинув стул.

— Ну, бабы! — выдохнул он, кидаясь к своей куртке. — Наобещают с три короба, а потом делают вид, что ничего не говорили!

— Давно их нет? — Бокштейн весь собрался, обратившись в слух.

— После обеда поднялись наверх, переоделись и сразу ушли. Я думала, к вам. Вы не слышите какой-то странный шум?

— Где шум? — Вадим подошел к окну. Комната у них была угловая, скошенная с одной стороны покатой крышей. Окно было прорезано в наклонном потолке, поэтому находилось высоко. Бокштейн застыл перед ним, задрав голову. Из окна на него в упор смотрела крыша соседнего дома.

— Не знаю, здесь не слышно, — неуверенно пробормотала учительница. — А в коридоре… — Она вопросительно глянула на Вадима. — Или, может, в моей комнате?

Наступила тишина. От волнения Василевский слышал только стук своего сердца. Бокштейн, словно ищейка, вытянул шею и внимательно, то ли прислушиваясь, то ли принюхиваясь, пересек комнату, выглянул в коридор, прошел вдоль длинной стены, постоял около каждой двери, ведущей в номера.

Комната Маргариты Викторовны, где вместе с ней расположились Таня с Леной, была в два раза больше обиталища мальчишек. Две кровати стояли вдоль правой стены, одна напротив двери. Маленький круглый столик с букетиком в крошечной вазочке. Два широких окна с частым пересечением рам. Занавески с оленями.