Милость крестной феи (СИ) - Заболотская Мария

— Ты здешняя? — настойчиво повторил он свой вопрос, но руками больше Эли не касался. — Знаешь местные тропы?..

Она кивнула, все еще не понимая, чего от нее хотят незнакомцы. Тем временем ее руки туго связали веревкой, затем дернули, заставляя подняться — путники не хотели лишний раз приближаться к своей пленнице и прикасаться к ее одежде. Однако, когда она жалобно попросила пить — налили ей в ладони воды из фляжки.

— Мы не причиним тебе вреда, нищенка, — сказал первый.

— Если проведешь нас к дому наших друзей, — прибавил второй.

— Нам передали весточку, что видели их здесь, — вступил в разговор третий. — Они недавно прибыли в эти края. Быть может, ты слыхала о них?

— Мальчишка твоих лет, — произнесла пожилая женщина таким голосом, каким говорят обычно о покойниках. — И с ним его опекунша. Мы давно их ищем. Проведи нас в усадьбу Терновый Шип, а мы заплатим тебе золотом! А будешь упрямиться — умрешь быстрее, чем думаешь.

Эли, помедлив, кивнула, взгляд ее понемногу прояснялся.

— Да, тетушка, я знаю эту усадьбу, — тихо промолвила она.

Эли и принц (2)

Конечно же, она сразу догадалась, что чужаки ищут Терновый Шип, чтобы навредить Ашвину и его опекунше — кем бы ни были эти двое на самом деле. Всё в мрачных суровых лицах незнакомцев указывало на злые намерения, да и вообще они нисколько не походили на людей, у которых могут водиться друзья. Эли не понимала ни слова из того, что они говорили друг другу, но видела, как кривятся их губы, как щурятся глаза и думала только об одном: «Это враги Ашвина! Ему грозит опасность!».

И, странное дело, чем чаще и взволнованнее она вспоминала юношу из усадьбы Терновый Шип — тем увереннее ступали ее ноги и тем больше в них прибавлялось сил. Проклятие феи не любило, когда ему сопротивляются, и наказывало за любую попытку сбежать, но теперь-то Эли делала ровно то, что от нее требовалось: думала только об Ашвине и шла к нему, а, следовательно, магия вознаграждала ее за покладистость.

Впрочем, нет — вовсе не к нему она шла, ведь за собой она вела чужаков, желающих навредить Ашвину, а этого Эли допустить не могла. Даже не будь она во власти колдовской влюбленности — ни за что бы не помогла злодеям искать добычу; это претило ее честному и доброму нраву. А в том, что ей повстречались злодеи, она ничуть не сомневалась, хоть до той поры никогда не видела по-настоящему злых людей, и все ее познания о темной стороне жизни сводились к недавнему разговору с феей.

«Они не знают здешних мест, раз согласны на любого проводника, — думала она, изо всех сил надеясь, что лицо ее так же неподвижно и мрачно, как у чужаков, и не выдаст истинных чувств и мыслей. — Что ж, я заведу их так глубоко в лесную чащу, как смогу. А потом… потом сбегу, если получится!».

План этот бы не столь уж изощренным, но действенным: немало путешественников сгинули без вести, понадеявшись на своих проводников, а уж завести обманом врага в болота — и вовсе славное дело, если верить старым песням. Но, надо сказать, затея эта была не из простых: путники оказались людьми подозрительными, и Эли слышала в их голосах недоверие. Особенно недобро повела себя женщина, к которой прочие обращались с почтением и страхом: она, хоть и опасалась притрагиваться к Эли, но не упускала случая стегнуть пленницу длинной розгой безо всякого повода, словно ей в радость было кого-нибудь мучить. Иногда она намеренно дергала за веревку так, чтобы Эли упала, а когда путники остановились, чтобы перекусить, вредная тетушка бросила ей кусок хлеба с тем расчетом, чтобы он упал в грязь. Никогда еще девушке не приходилось иметь дело с такими гадкими людьми, но вместо страха в ней крепло возмущение и желание отомстить за обиду.

«И как только люди могут терпеть такое обращение с собой? — думала она скорее удивленно, чем испуганно. — Разве можно мириться с такой несправедливостью? Ох, я вся горю от злости — никогда в жизни я не была так зла!». Тут Эли вспомнилось, как Маргарета рассказывала, что за судьбу прочила ей фея: долгие годы обид и мучений, бессловесной покорности, прежде чем получилось бы заслужить право на счастье своим долготерпением — вот, стало быть, каково это чувствовать на самом деле!.. Смутное неясное подозрение закралось в ее душу: замысел феи разбился на сотни осколков, как те самые хрустальные туфельки, но разве не могло быть такого, что из тех же самых кусочков сложилось что-то новое?..

Мысль об осколках заставила ее нахмуриться от смутного беспокойства — ранка на руке засаднила, словно что-то кольнуло изнутри. Впрочем, запястья, в которые врезалась веревка, саднили еще сильнее — на время привала ее привязали к дереву, как это делают с домашним скотом.

— Далеко ли еще? — окликнули ее похитители.

— Вдоль берега реки вниз по течению до захода солнца, — солгала она, стараясь, чтобы голос дрожал словно от испуга, а не от волнения. — Там будет мост, и сразу за ним — нужная вам усадьба.

Правда заключалась в том, что Эли пыталась увести их от моста как можно дальше — русло реки вниз по течению расширялось, делилось на множество стариков, а те, в свою очередь, уходили в болота. О том, что будет с ней самой, когда обман обнаружится, она старалась не думать. «И проклятие феи не сбудется, как ей хотелось, и злодеи не получат Ашвина!» — утешала она себя как могла.

Маленькая лесная мышка, безошибочно почуяв в Эли друга больших и малых зверей, показалась из травы и быстро взобралась по ее изорванной юбке. Но, как ни странно, ее не заинтересовали крошки хлеба — мышка пыталась забраться в карман, желая составить компанию пленнице.

— Ох, да ты же порежешься! — прошептала Эли, пытаясь незаметно ее прогнать. — Там лежит кое-что очень острое!

Мышка, словно поняв ее слова, серым шариком скатилась обратно в траву, напоследок что-то пискнув, а Эли, если бы могла, хлопнула бы себя ладонью по лбу от досады: отчего же она до этой самой минуты не вспомнила про осколок? Хоть на что-то сгодился бы подарок феи! И она незаметно сунула связанные руки в карман, пытаясь нащупать онемевшими пальцами острые грани.

Эли и принц (3)

Хорошо бы злодеи всегда оказывались глупы и доверчивы!.. Насколько проще добру было бы их побеждать! Но, увы, голоса путников-чужестранцев звучали все сердитее и тревожнее, а взгляды, которые они бросали на Эли — подозрительнее. Они негромко переговаривались друг с другом, то и дело косясь на свою маленькую измученную проводницу, но больше не спрашивали, далеко ли до моста и где усадьба Терновый Шип — ответы Эли перестали казаться им сколько-нибудь полезными. «Они догадались, что я могу их обманывать!» — подумала девушка, дрожа от усталости и страха.

Ее больше не стегали розгой и не понукали идти быстрее, но затишье это пугало куда больше прежних гневных окриков.

Когда ослепительно-золотые краски знойного дня начали уступать медовым, тягучим оттенкам вечера, путники остановились у обрывистого берега. Здесь лес отступал от реки, и ее излучины были хорошо видны.

Предводительница, недобро усмехаясь, бросила пару отрывистых приказов своим спутникам и те неторопливо спешились. Эли стояла перед ними, угрюмо глядя в землю.

— Так что же, девочка, — сказала женщина, с трудом подбирая слова на чужом для нее языке. — Где твой мост? Я не вижу его!

— Он дальше, за поворотом, — ответила Эли, уже не надеясь, что ей кто-то поверит.

— Она лжет, — женщина тряхнула головой, словно прогоняя надоедливое насекомое; в голосе ее звучали и досада из-за заминки, и удовлетворение собственной проницательностью. — Необходимо узнать — отчего. Ты защищаешь людей из Тернового Шипа. Они знакомы тебе? Отвечай!..

И так как Эли молчала, не поднимая взгляд на своих похитителей, всем видом показывая, что не собирается оправдываться или просить пощады, пожилая госпожа вновь отдала короткий приказ, резко взмахнув рукой. Наверняка, это означало что-то вроде: «Схватить и пытать, пока не скажет правду!» — для того, чтобы это понять, не требовалось знать множество наречий.