Реванш России - Михаил Делягин

Затем она практически «на пустом месте» создала крупных собственников и спустила их «с поводка» на своих вчерашних союзников — мелкий и средний бизнес, разрешив в условиях широкомасштабного передела собственности творить в отношении них практически все, что угодно.

Чудовищное давление олигархов на весь остальной бизнес России, доходившее порой до прямого грабежа и террора, породило массовую ненависть к олигархии среди самых широких слоев предпринимателей. Эта ненависть была использована правящей бюрократией на совсем недавнем завершающем этапе эмансипации, когда она освободилась от последних крох общественного контроля даже в таком превращенном виде, как контроль со стороны коммерческой олигархии.

В конце 2003-го и в 2004 году правящая бюрократия достигла высшей степени свободы, которая в полном соответствии с диалектическим законом отрицания отрицания доходит до абсурда и переходит в свою противоположность — полную зависимость от самых незначительных, самых мимолетных изменений настроений общества, выражающихся в колебаниях рейтингов. Подобная зависимость означает практически полную невозможность управления (которое может исходить из среднесрочных интересов, но не краткосрочных эмоций) и характерна для периодов неудержимого сползания в кризис. Она еще не проявилась в полной мере; переход к этой зависимости, задержанный из-за вызванного притоком нефтедолларов относительного благополучия, еще продолжается.

Пока же правящая бюрократия продолжает праздновать победу: крупный бизнес возможен только под ее контролем, а место коммерческой олигархии времен Ельцина прочно заняла победившая и подчинившая ее силовая олигархия.

В обмен на призрак политической поддержки высшего руководства страны бюрократия окончательно получила карт-бланш, практически полную свободу рук. Трагедия заключается еще и. в том, что в силу пробуждения стихийного патриотизма и стремления общества к защите национальных интересов в нынешней бюрократии доминирует именно ее силовая компонента. Она неплохо умеет (в тех редких случаях, когда действительно этого хочет) наводить минимально необходимый порядок, но в силу своего социального генотипа, характера обучения и общей охранительной направленности в принципе не способна к остро необходимой сегодня организации общественного развития.

Следует учитывать и то, что в силу лучшего кадрового потенциала и уникального набора навыков и контактов силовые структуры понесли в ходе реформ наибольший кадровый урон — их представители внезапно получили максимальные по сравнению с представителями других социальных групп возможности самореализации практически во всех областях общественной жизни и, естественно, отчасти использовали их. Среди оставшихся же значительную долю составляли пассивные и неспособные люди и, что самое страшное, те, кто осознанно ориентировался на использование монопольного права на насилие, предоставляемого службой, в качестве инструмента ведения бизнеса, получения личной прибыли и даже простого удовольствия. (Ярким примером подобных личностей, насколько можно понять, был покойный Литвиненко, однако в нем эти порочные черты проявились слишком явно и сильно; сам по себе этот психологический тип, насколько можно понять, продолжает доминировать в российских силовых структурах.)

Ситуация усугублена наглядной и все более очевидной практически для всего общества органической неспособностью политического руководства страны сформировать внятный образ желаемого будущего и, соответственно, выработать стратегию его достижения. Как сказал когда-то Сенека, «кто не знает, куда плывет, тому нет попутного ветра».

В результате правящая бюрократия оказалась полностью предоставленной сама себе: освободившись от всякого давления снизу, со стороны общества, она не испытывает и систематических содержательных импульсов сверху, со стороны своих политических лидеров. При этом самостоятельно разработать внятный и реализуемый план действий она не в состоянии не только потому, что для нее связанные с этим усилия остаются совершенно излишними, но и просто в силу своей социальной природы: она создана для исполнения команд, но ни в коем случае не для генерирования решений.

А так как потребность что-то делать или по крайней мере демонстрировать видимость действий остается неизменной, правящая бюрократия оказывается интеллектуальной рабыней того самого бизнеса, который она победила и подчинила, так как только его представители имеют четкое представление о том, что надо делать, и способны четко и относительно убедительно мотивировать свои пожелания.

В результате, превратив весь бизнес, в том числе крупный, в свою «дойную корову», правящая бюрократия парадоксальным образом подчинила свою социально-экономическую политику его интересам. В этом отношении замена коммерческой олигархии времен Ельцина силовой олигархией не привела к сколь-нибудь существенным изменениям. В частности, российскому государству по-прежнему остается недоступным решение наиболее значимых системных проблем российской экономики, блокирующих ее развитие и превращающих переваривание нефтедолларов в «рост без развития».

Действительно, главная проблема — незащищенность собственности — является проблемой лишь для удаленного от государства бизнеса, не имеющего политических рычагов для защиты своей собственности и, соответственно, не обладающего никаким значимым политическим влиянием. Для олигархов же, определявших и определяющих экономическую политику (их персональный состав изменился, коммерческие заменены силовыми, однако социально-политическая категория и общественная роль остались), защита собственности как таковой противоестественна. Ведь она представляет собой защиту чужой собственности от их экспансии и, соответственно, затруднение последней.

То же самое относится к борьбе со злоупотреблением монопольным положением: хотя российская экономика сверхмонополизирована (монополией может быть даже газетный киоск в центре большого города), в наибольшей степени своим монопольным положением злоупотребляет именно крупный бизнес, и в самую первую очередь — олигархи, по определению имеющие политическое «прикрытие».

Так как российский крупный бизнес ориентирован преимущественно на экспорт, а не на внутренний рынок, массовая бедность (по данным социологических опросов, 12 % населения России испытывает нехватку денег на еду, 43 % — на одежду, 85 % — на бытовую технику, а по данным главного санитарного врача Онищенко, в 2003 году 80 % российских детей имели дефицит веса, вызванный систематическим недоеданием) воспринимается им не как подрыв рынка сбыта, а как полезный элемент снижения производственных издержек. Поэтому стремление к повышению уровня жизни широких масс россиян для российских олигархов, в том числе силовых, также является противоестественным.

Депрессивные же регионы просто не предоставляют никаких возможностей для развития бизнеса и потому остаются вне поля зрения олигархов — точно так же, как и разрушающаяся вследствие износа унаследованная от Советского Союза инфраструктура, слишком капиталоемкая и слишком медленно окупающаяся, чтобы представлять коммерческий интерес.

Тупик экономической политики, по-прежнему вырабатываемой под определяющим влиянием олигархии и потому не способной решить наиболее значимые проблемы, усугубляется тем, что правящая бюрократия просто от лени (коррупция, в последние пять лет окончательно приобретшая системный характер, является уже второстепенной причиной) в массовом порядке делегирует свои функции бизнесу.

При этом, стремясь снять с себя максимум содержательной работы, она делегирует именно те функции государственного управления, которые никогда и никому нельзя делегировать, — разработку реформ, определение норм и правил.

Более того, в силу лени и коррумпированности она делегирует их именно тем, кому нельзя делегировать, — наиболее заинтересованным участникам рынка, да при этом (в силу рудиментарного патриотизма) еще и государственным. В результате практически все значимые реформы — электроэнергетики, железнодорожного транспорта, жилищная, коммунальная, образования, пенсионная, медицинского страхования — направлены на обеспечение интересов бизнеса без какого бы то ни было учета интересов общества. При этом просто в силу состава разработчиков они еще и обеспечивают подавление частных компаний формально государственными или тесно связанными с чиновниками-реформаторами бизнес-структурами.

В поисках выхода из этого тупика крупный бизнес России попытался проявить инициативу: «профсоюз коммерческих олигархов» — Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП) — в одностороннем порядке взял на себя разработку экономической политики. Эта попытка закономерно провалилась, даже не столько из-за откровенного пренебрежения со стороны победившей силовой олигархии, сколько из-за естественного и неустранимого корпоративного эгоизма: без принуждения со стороны государства бизнес в принципе не может в полной мере учитывать неотъемлемые интересы общества.