Комната из листьев - Кейт Гренвилл

желании, ну а затем следовало все остальное. По утрам он тоже любил взбодриться подобным образом. Да и днем, если позволяли обстоятельства.

Мне акт совокупления был не более приятен, чем, наверное, овцам в поле. И даже не акт как таковой. Я живо помнила наши с Брайди ночные утехи: это было неописуемое блаженство, аж дух захватывало. От близости с мистером Макартуром удовольствия я не получала не потому, что мы физически не подходили друг другу. Препятствием служило ощущение, что я, Элизабет Вил, как я себя до сих пор воспринимала, для мужа значу не больше, чем овца для барана. И наше супружеское ложе начинало скрипеть вовсе не от того, что в нем лежала именно я, Элизабет Вил. Просто мужа снедала ненасытная тяга к плотским наслаждениям, которую требовалось утолять снова и снова. А я была лишь средством для достижения мимолетного удовлетворения.

Но сексуальная близость с женой была предусмотрена его супружескими правами, а мистер Макартур никогда не пренебрегал положенными ему привилегиями. Выйдя замуж, я стала пленницей своей женской доли, квартиранткой в собственном теле. Если на пороге появлялся арендодатель, я была обязана его впустить.

Другие женщины в моем положении становились немощными, и неотступная тошнота по утрам подтверждала, что это отнюдь не выдумки. Но валяться целыми днями на диване – невыносимо скучно. Тратить жизнь на то, чтобы с утра до вечера лежать и наблюдать, как перемещается по полу полоска солнечного света, льющегося в окно… брр. Так и с ума сойти недолго. В любом случае, мои тихие жалобы на головную боль мистера Макартура не останавливали.

– Давайте натру вам виски камфорным маслом, – предлагал он. – Боль как рукой снимет. Гарантирую.

Он вылезал из постели, садился на край кровати и при свете лампы втирал мне в лоб вонючую гадость, причем так, для блезира, ну а потом сосредоточивал внимание на нижней части моего тела.

Случалось, его заносило, и тогда боль и унижение были нестерпимы. Я вскрикивала, выражая протест, четко и ясно говорила «нет»! Но в такие моменты мистер Макартур становился глух, как бешеный пес. На следующее утро я не могла смотреть на него. Изверг какой-то, а не муж. Как можно вытворять такое с собственной женой?

О пользе счета

Миссис Спенсер всегда казалась натянутой, как струна, вот-вот лопнет, и в один прекрасный день, во время чаепития, лопнула.

– Мужчины – сущие звери, – выпалила она, с громким стуком опустив чашку на блюдце. Я испугалась, что посуда разобьётся.

Черты миссис Спенсер сморщились в гримасу, из-за чего на секунду ее изящная головка стала похожа на вопящий череп. Никто ничего не сказал, только у миссис Бортвик чуть дрогнул уголок рта. Молчание затягивалось. Думаю, в этот момент каждая из нас представляла себе звериные повадки своего мужа в постели под покровом ночи.

Затем миссис Спенсер потрогала чайник, объявила, что он достаточно теплый и можно выпить еще по одной чашке, вызвала звонком прислугу, попросила принести молока, и чаепитие возобновилось. Утонченная, изящная, она с улыбкой протянула мне новую чашку чая. Может, мне послышалось, подумала я, или я неверно истолковала ее слова?

По пути домой ни я, ни миссис Бортвик не упоминали про гневную вспышку миссис Спенсер. Мы вообще никогда не обсуждали ту часть нашей жизни, которая происходила за закрытыми дверями. Но в этот раз миссис Бортвик заговорила о своем супруге Джордже, и из ее слов я сделала вывод, что она не получает удовольствия от брачных утех. Степенно выступая рядом со мной, словно монахиня, она рассказала кое-что еще. Насколько я поняла, был у нее один джентльмен – не муж. Вот с ним ей удавалось познавать радости плотской любви.

– Да-да, дорогая моя миссис Макартур, так и есть, – подтвердила она. – Надеюсь, я не слишком вас возмутила.

Она искоса взглянула на меня.

– Естественно, милого Джорджа я обязана ублажать. Раз в месяц. По-моему, это вполне благоразумно.

Благоразумно? В первую секунду я пришла в недоумение, но потом поняла, что она имеет в виду. Украдкой посмотрела на нее. Ее красивое лицо оставалось бесстрастным, и держалась она с полнейшим самообладанием. Я подумала, что, должно быть, ошиблась.

– Да-да, – повторила она. – А еще, дорогая, я пришла к выводу, что хорошо бы стишок какой-нибудь читать или песенку петь, про себя. Я знаю парочку, которые безотказно помогают.

И она вдруг пропела красивым сильным контральто: «Девушки и парни, идите погулять! Лунный свет, как солнце, светит нам опять!»

– Рекомендую, миссис Макартур, – сказала она. – Очень подходит вот для тех самых случаев. А еще можно считать про себя, тоже действует безотказно. С милым Джорджем я досчитываю только до сорока пяти, дальше не требуется.

Где-то у нас под окнами жила птичка. Нередко на рассвете я просыпалась и, не шевелясь, лежала и слушала ее пение. Это всегда была одна и та же короткая мелодия: «Да, да, ди, ди, ди, да, да!» Красивая песенка. Но она не имела вариаций. Я представляла, как эта птичка сидит в темной листве, предрассветный ветерок ерошит ее оперение, а она все грустно напевает: «Да, да, ди, ди, ди, да, да!». Возможно, ей хотелось передать все, что она чувствует в ожидании рассвета, за час до того, как взойдет солнце и жизнь возобновится. Но в ее арсенале была только одна эта фраза. Я представила, как эта птичка рыдает от досады, открывает клюв, чтобы рассказать все, что ей известно, а снова слышит лишь пародию на то, что лежит у нее на сердце.

Честолюбие

Мистер Макартур был человек с большими амбициями. Всеми его поступками руководило честолюбие. Для меня, я знала, никакое место не станет родным домом, и Гибралтар, в моем понимании, был не хуже любого другого населенного пункта, я была готова жить там. Но для моего супруга перспектива маршировать в стенах бастионов Гибралтара означала крах всего. Только полный болван смиренно поедет туда, куда направит его полк. Пока не разразится война, нечего и рассчитывать на продвижение по службе в 68-м Пехотном полку, переукомплектованном младшими офицерами, которые могли рассчитывать на карьерный рост только в том случае, если начнется повальный мор среди старшего состава. Мой муж смекнул, что шансы его невелики, и стал думать, как вырваться из возникшей ситуации.

Он продаст свое офицерское звание, решил мистер Макартур, выручит за него четыреста фунтов стерлингов! На эти деньги можно начать карьеру адвоката! Он прочел все книги, знал законы не хуже любого юриста. Он откроет адвокатскую практику, обретет известность, и вскоре у Джона Макартура отбоя не будет от клиентов!

Меряя шагами комнату, он излагал мне свои планы. Его лицо светилось воодушевлением, отчего следы от оспы на нем выступали особенно ярко; глаза