23 оттенка одиночества (СИ) - Эшли Дьюал

Впервые за два года, я задаю себе подобные вопросы.

Два года назад

Мы идем вдоль полупустой улицы, сумерки опускаются на Ист-Ориндж медленно и тоскливо, будто не хотят, чтобы день заканчивался. Я тоже не хочу. Китти молча идет рядом. Ее локти касаются моих рук, и мне то и дело хочется остановиться, обхватить ее за талию и прижать к себе.

- Думаешь, у меня получится?

- Конечно.

- Ты тоже должен попробовать. – Она смотрит на меня и неожиданно берет за руку. Я люблю эти моменты, когда Китти читает мои мысли. – Отправь заявки туда, куда душе угодно, Трой. Нельзя упустить свой шанс.

- Университет – место для тех, кто планирует будущее.

- А ты не планируешь.

- А я – нет.

- Не выдумывай, прошу тебя. Если заявки еще и не заполнены, то только потому, что ты боишься.

- Боюсь? – меня задевают ее слова. – С какой стати? Мне просто это не нужно.

- Не нужно учиться?

- Зарабатывать деньги можно и без образования, птенчик.

- Но это неправильно, - настаивает она. Останавливается около надломленного, старого дерева и поджимает губы. – Глупо надеяться на то, что тебя в очередной раз пронесет, Трой. Надо прилагать усилия, чтобы выбраться отсюда, тебе так не кажется?

- Может, мне еще и в Нью-Йорк подать заявку? Чтобы быть к тебе поближе?

- А почему бы и нет.

- Китти, - я недовольно усмехаюсь, - что за детские сказки. Хотя, знаешь, я еще могу успеть научиться играть на виолончели, пока не поздно. Да, точно! И тогда мы вместе поступим в джульярдскую школу искусств, и будем жить долго и счастливо!

- Что ты несешь?

- А разве ты не так видишь нашу чудесную жизнь?

- Хватит напрашиваться на комплименты. Ты и сам знаешь, как я к тебе отношусь, знаешь, что я в тебя верю. Любые проблемы можно решить!

- Какие проблемы, Китти? – ее тон злит меня не на шутку. Терпеть не могу, когда люди рассказывают, как мне жить. Я отхожу в сторону. Отбрасываю ее руку и вспыляю, - это ты поступишь в крутую школу и расскажешь своим внукам историю о том, какой сложный период имел место быть в твоей бунтующей юности. Я же живу в этом, и мне некуда выбираться, птенчик. Это не период – это и есть моя жизнь!

- Не говори ерунды.

- Это правда.

- Хватит себя жалеть! Может, пора уже дать отпор, а? Как думаешь? Может, пора сделать хоть что-нибудь, а не плыть по гребанному течению, которое невесть куда тебя заведет? Это глупо, бессмысленно. Это неправильно, Трой!

- Хватит говорить мне, что я должен делать!

- Но я просто…

- …хочешь помочь? Катись со своей помощью. Ничего мне от тебя не нужно.

- Что?

- То, что услышала.

- Ну и подыхай тут.

- Договорились.

- Договорились!

Китти резко разворачивается. Собирается уйти, как вдруг натыкается на острую, надломленную ветку и замирает. Уже через секунду я слышу ее крик.

- Китти! – в один прыжок я оказываюсь рядом. – Китти, черт подери, иди сюда!

Она тянет ко мне худые руки. Обхватывает ими мою шею и приглушенно стонет.

- Нога, - срывается с ее губ, - Трой, больно.

Мы приземляемся на тротуар. Я аккуратно усаживаю ее рядом и замираю, увидев окровавленную голень. Черт. Вся моя стальная непоколебимость растворяется в воздухе. Что делать? Осматриваю рану чуть ближе и шепчу:

- Надо вынуть щепку.

- Будет сильно больно?

- Не знаю, птенчик.

- Пусть будет несильно, - просит она и крепко сжимает в объятиях мои плечи.

Ее голова покоится на моей спине, дыхание щекочет шею. И я схожу с ума по ней в такие моменты, пусть они и не прозаичны. Выдыхаю пару раз и обхватываю пальцами ее ногу, чуть ниже колена. Китти продолжает стискивать меня за грудь.

- Сейчас все будет хорошо. Слышишь? На счет три. Раз, два…

- Выдергивай уже!

Усмехаюсь и вытаскиваю щепку. Показываю ее девушке и заключаю:

- Ты – храбрец, птенчик. Правда, рану все равно надо обработать. Кровь течет.

- Тогда я пойду домой.

- Не говори чепухи. До тебя идти долго. А обработать рану можно и у меня. – Не понимаю, что сказал. Недоуменно поднимаюсь с асфальта, подаю Китти руку и замираю: я пригласил ее к себе? Я сошел с ума? – Хочешь?

Надеюсь, она откажется. Откажись, Китти! Откажись. Но она слишком смелая. Ей впору узнать меня. Она из кожи вон лезет, чтобы стать ближе, а я впервые не нахожу в себе сил на сопротивление. Приходится сдержать слово.

Подхватываю Китти на руки. Она хихикает, а я нервно улыбаюсь и прикасаюсь губами к ее оголенному плечу. Обожаю ее плечи. Они хрупкие, красивые, и каждый раз меня пронзает желание пробежаться по ним пальцами, исследовать изгибы, ключицу, впадинку на ее шее, очертания острого подбородка. В Китти Рочестер я нашел объект восхищения. Она умна, красива, амбициозна. Любой ее поступок спланирован заранее, а даже если в нем и отсутствует смысл – в этом тоже есть смысл. Ее идеальные родители – богатенькие толстосумы, которые меняют дома, города, людей, чувства, стремления как перчатки. Не понимаю, отчего Китти такая, какая есть; отчего она еще не превратилась в свою мамашу, ищущую выгоду даже там, где ее быть не может. Мы настолько разные, что я без ума от этих различий. Мне осточертело тратить время на безмозглых знакомых, для которых самый офигительный расклад – бесплатная выпивка в «Грилз». Я хочу стать лучше, однако я сопротивляюсь, ведь мне страшно. Иными словами, Китти Рочестер как всегда права, за что я ее не только обожаю, но и ненавижу.

Мой дом – адское пекло. Когда мы подходим к калитке, я воображаю по периметру языки пламени и надпись на почтовом ящике: добро пожаловать в преисподнюю. Где может быть жарче, чем в личном, семейном тартаре? Выглядываю машину отца, затем ставлю Китти на землю и выдыхаю: кажется, его нет.