Поваренная книга Мардгайла - Андрей Синицын

— Лега… лягаться? — Панас опасливо подался назад, заодно высматривая кобылу.

— Дело хочу открыть, — терпеливо пояснил дракон. — Торговое. Ты к торговле способный?

— Не знаю, — Панас немного успокоился и пожал плечами. — Не пробовал.

— Н-да. Собственно, легко было догадаться. Ну ладно. Водку-то ты хоть пьешь?

— Горилку? Кто ж ее не пьет! Пью, как не пить.

— Отлично! Хочешь попробовать? Натурпродукт, не ваша сивуха! Это так, в плане информации.

— Ну-у-у, — многозначительно протянул Панас и машинально утер рукавом усы. — Давай…

— Пошли.

Дракон развернулся и вразвалку двинул в глубь лощины.

Панас последовал за ним в некотором сомнении: снова стали закрадываться мысли о коварстве и хитрости драконьего племени: «Прикинулся простаком да лапочкой, а сам за пазухой каменюку держит! Заведет в укромное место, да как накинется!»

Однако дракон вел себя вовсе не как враг рода человеческого, наоборот, увлеченно вещал:

— Ты, — говорил дракон, — такого еще не пробовал, точно! По той простой причине, что твои тупо… гм, ну, в общем, твои сородичи пока не придумали способ очистки, при котором возможно получить практически чистый алкоголь, спиртус, так сказать, грандиозус. Ну а я…

— Дракон, — жалобно позвал Панас.

— Ась? — дракон с готовностью обернулся.

— Ты с кем сейчас разговаривал?

Секунду дракон вопросительно глядел на козака, потом до него вроде дошло.

— Ага. Это, типа, шутка. Понятно. Должен сказать, что твои предшественники шутить либо не умели, либо были совершенно не расположены.

— Предшественники?

— А ты, думаешь, первый, кто заявился воевать чудище поганое? Я вас всех уже и не упомню. Впрочем, ты первый, с кем можно хотя бы внятно разговаривать. Ладно, — дракон махнул лапой. — Зовут-то тебя как?

— Панас Галушка! Племянник кошевого Дмытра Свербыгуза! Слыхал?

— Не-а, — имя знаменитого дядьки-козака не произвело на тварюку решительно никакого впечатления. Панас удрученно вздохнул и покорно поплелся вслед за драконом.

— А меня Мораннонед. Отца — Мевсиарх, отчего отца — Меркадорис.

— Здоров будь, — пробормотал Панас.

Наконец пришли; во глубине лощины пряталась самая настоящая скала, поросшая мхом и сивыми лохмотьями лишайника. У подножия чернел вход в пещеру, откуда, вопреки ожиданиям, вовсе не тянуло сыростью и хладом подземелья. Рядом протекал ручей, убегающий по камешкам куда-то дальше, совсем уж в самую глубокую глубь лощины. Дракон нырнул в пещеру, Панас счел за благо подождать снаружи.

— Вот! — Мораннонед показался из пещеры, ковыляя на трех лапах. В четвертой он держал объемистую бутыль мутного старинного стекла, заткнутую высохшим кукурузным початком. — Держи! Только того… Поосторожнее. Не глотай много, эта штука — ядренее некуда.

— Не учи козака пить! — снисходительно бросил Панас, принимая бутыль и вытаскивая початок.

— Глук! — гулко сказала бутыль, когда затычка была вынута.

В горлышко Панас рассмотрел, что жидкость внутри совершенно прозрачна и совсем не разит сивухой, как любой первач. Но и не отрава: запах был резкий, но горилчаный.

«А, будь что будет! — подумал Панас. — Зачем дракону меня травить? Давно мог бы уже или хвостом зашибить, или в пламени поджарить…»

И, набравшись храбрости, он преизрядно отхлебнул.

Во рту моментально пересохло, а в горле взорвался огненный ком, будто кипятка хлебнул. Панас выпучил глаза. Дыхание сперло.

— Ап! Ап!

Панас все же нашел в себе силы не уронить бутыль как попало, а бережно поставить ее на землю, после чего опрометью кинулся к ручью, пал плашмя и жадно хватанул ледяной воды.

Малость полегчало. Панас окунул голову в ручей, после попил еще и только затем с горем пополам встал.

Дракон с победным видом сидел столбиком у скалы, скрестив на груди передние лапы.

— Ну как?

— Так и перетак твою налево! — рявкнул Панас. — Предупреждать же надо, что у тебя в крынке не первач, а огонь!

— Я предупреждал, — дракон совершенно по-человечески пожал плечами.

Панасу возразить было нечего: и правда ведь предупреждал.

Тем временем огненная драконья вода делала свое дело: в голове у Панаса зашумело, словно выпил он не глоток, а целую бутылку трындычихиного первача.

— А вообще питье добрячее! Сроду такого крепкого не пробовал.

— Разумеется, не пробовал. У вас такого не делают. Как полагаешь, шынкари станут покупать такой? Оптом?

— Шынкари? Да такое пойло они с руками оторвут! Это тебе не трындычихина сивуха! Это ж жидкий огонь! Мечта козака!

Панас хмелел все сильнее. Он вторично взял в руки бутыль, отхлебнул — на этот раз осторожно, нашел в себе силы проглотить, сипло выдохнул и до ушей улыбнулся.

— Ик! А закусить у тебя есть чем, а Мор… как тебя там?

— Мораннонед! Насчет закусить — это в пещеру, там на вертеле должен остаться вчерашний баран. А вот цыбули вашей любимой у меня нету, уж не взыщи.

— А и хрен с ней, с цыбулей. Баран так баран. Веди!

Почуяв родные места, даже старая панасова кобыла прибавила шагу, временами переходя на хлипкую рысь. Панас тоже оживился и отвлекся от размышлений, в общем-то несвойственных настоящему козаку.

А размышлял он с утра вот о чем: «Почему крепчайшее драконье пойло, так вчера захмелившее душу и тело, наутро выветрилось почти бесследно? Где больная головушка? Где измятое, будто черти по нему топтались, лицо?» Глядя на отражение в ручье, Панас немало подивился — обыкновенно после вечернего веселья просыпаешься чуть живой, еле-еле выползаешь из беспросветно-черной ямы. А тут — только жажда поутру, да во рту — будто кошки ночевали. А голова — ясная.

Волшебное пойло!

Замысел дракона Панас в общем понял: Мораннонед действительно воровал овец у окрестных кметов. (А что ему еще оставалось делать? Голод — не тетка.) Но даже такой по слухам зловредной, коварной и враждебной роду людскому твари, как дракон, было совестно брать чужое. Ну не хотел Мораннонед ссориться с людьми и все тут! Однако многочисленные его попытки наладить хоть какие-нибудь отношения с пастухами доселе успехом не увенчались: пастухи либо бежали в беспамятстве и потом присылали какого ни то заезжего героя с сабелькой, либо просто бежали, крестясь и взывая к всевышнему: спаси, мол, и сохрани души наши, а также стада от хвостатой напасти.

Всевышний тут помочь вряд ли мог: дракон весил немало и отсутствием аппетита не страдал. А стало быть раз в два-три дня требовался ему баран, либо козочек пара, либо корова на неделю. На людей Мораннонед не нападал из принципа, сражался только с драконоборцами, которые являлись по его драконью голову, да и то прежде пытался увещевать и договариваться. Правда, безуспешно — до случая с Панасом.

Вот и вез несостоявшийся драконоборец Панас Галушка изрядных размеров мех с огненной драконьей горилкой поперек седла, да еще один малый при поясе. Дракон здраво рассудил, что в пути Панасу непременно захочется промочить горло беспохмельной драконовкой. Не потрошить же большой мех? Вот и дал маленький на дорожку. Горилку Панас должен был продать шынкарям, а на вырученные деньги купить на шмянской ярмарке нескольких овец и пригнать к Мораннонеду в лощину.

Подслеповатые оконца шынка «Придорожный» Панас почему-то заметил раньше, чем соломенные крыши окраинных хат. Однако дивиться сему прелюбопытному факту особо не стал — малый мех как раз опустел, а потрошить большой в такой близости от шынка мог только конченый пьянчуга или записной жадина.

В шынке было почти пусто: единственно храпел на лавке в дальнем углу дебелый бородач, прикрытый драным кожухом. Под голову бородач подложил собственный кулак; второй кулак (понятное дело, вместе с рукой) свисал с лавки чуть не до самого пола. Шынкарь, Сава Чупрына, порался где-то на задах и зычно отчитывал нерасторопную дочку.

С мехом на плече Панас прошел к столу у окошка. Столешница почернела от времени еще во времена прадеда Савы, а к моменту когда отец Савы завещал сыну хозяйство и преставился, почерневшую столешницу посетители успели немало изрезать ножами, заляпать юшкой и полить горилкой.

— Сава! — заорал Панас. — Подь сюды!

Шынкарь на миг умолк, прислушиваясь. Потом осведомился:

— Кого там холера принесла в такую рань?

— Я те дам «холера»! — рявкнул Панас еще громче.

— А, это ты, Панас? — Сава вошел, вытирая руки о фартук. — Тут надысь болтали, что дракон тебя сожрал.

— Я сам кого хошь сожру! — непререкаемо заявил Панас, поглаживая усы.

Шынкарь истолковал жест по-своему:

— Горилка у меня только Червонодольская, звыняй. Трындычиха что-то ни мычит, ни телится: еще позавчера обещала зятя прислать, а все нету.

— Хм, — Панас, с некоторым опозданием, но таки допер, что положение складывается очень даже выигрышное, хотя намеревался для завязки разговора сначала тяпнуть стопку горилки. — А у меня как раз с собой… Не желаешь ли… э-э-э… (тут Панас почему-то вспомнил умно изъясняющегося Мораннонеда) ознакомиться?