Плата за страх - Е. Фактрович

— Да, но…

— Нет, Джонни. Заметь, я не говорю тебе: сделай так, иначе… Я говорю тебе: ты это сделаешь, и точка. Ты сам будешь благодарить меня. А если нет, значит не судьба. Понял?

Джонни медленно шел рядом с плавно отходящим грузовиком. Его фонарь — американский военный фонарь — имел приспособление для регулирования яркости. Четкий луч освещал дорогу на тридцать шагог вперед. Но тени придавали каждому бугорку, каждой ямке фантастические очертания, приводя Джонни в смятение. Все предметы словно вступили в сговор с адской машиной. Все было против него, и он чувствовал, что враги, сговорившиеся оборвать его, Джонни, жизнь, превратить его в придорожную пыль, — сильнее.

Время от времени четкими движениями Штурмер выравнивал грузовик. Машина слушалась хорошо. Ее задние колеса шли точно по оставленным следам.

Наконец они добрались до начала песчаного участка. Час пробил.

Не у каждого приговоренного к смертной казни бывает такой похоронный вид, какой был у Джонни, когда он устраивался рядом с Жераром. Пока француз пробовал педаль газа, тот от ужаса исходил слюной.

— Кажется, меня тошнит.

Но поздно! Они тронулись с места; теперь — вперед. У обоих остановившийся взгляд; у Жерара от напряжения. Мотор то взвивается, то утихает, даря Джонни мгновенные передышки.

Третья, четвертая передача… Если не считать коротких мгновений на переключение скоростей, стрелка спидометра неуклонно движется вправо: сорок пять, пятьдесят… Для разгона остается ровно половина пути.

Шестьдесят. Пятая скорость. Уже секунд десять Джонни не дышит. Приоткрыв рот, следит за убегающей под грузовик дорогой, за летящей навстречу ночью. В лучах фар вьются столбики пыли; подхваченные безумной, исступленной гонкой песчинки пускаются в дикий пляс. Мотор отдает все, что может. Яростным, бешеным ударом ноги Штурмер вдавливает педаль акселератора в пол. Еще бы! На спидометре шестьдесят, шестьдесят — и ни на деление больше. Бросает взгляд на Джонни. Тот забился в угол, изо всех сил уперся ногами, втиснулся в сиденье. Он вопит, не громко, но вопит. Долгий однотонный вой. Этот вой рвется из него сам по себе, он ничего не может поделать.

Но что же все-таки с грузовиком? Вдруг мозг Жерара пронзила догадка, он кричит изо всех сил:

— Ограничитель!..

Чтобы избежать превышения скорости, американские компании пломбируют карбюратор. Механик и О’Брайен забыли, конечно, снять пломбу, никто об этом и не подумал.

Через тридцать—сорок метров песок кончится. Лучше бы через пятьдесят. Но Жерар уже начал тормозить. При шестидесяти в час о езде по «гофрированному железу» и думать нечего. Самая неподходящая скорость. Надо остановиться раньше.

Сильнее, сильнее жать на педаль! И в то же время не слишком сильно. Нажимая, Жерар чувствует спиной и всем своим нутром массу взрывчатки, напирающую на стенки бочонков, — каждая молекула нитроглицерина вздувает сейчас его вены. Он чувствует, как сам подается вперед. Кровь стучит в висках. Это не из-за торможения, это, наверное, страх.

Остается десять—двенадцать метров песка. А скорость на спидометре — двадцать пять. Последний, самый страшный участок: если грузовик затормозит недостаточно плавно, давление жидкости на переднюю стенку немедленно передастся назад. Один всплеск, его вполне хватит… Но остановиться в конце песчаного участка необходимо.

Ряд мелких толчков сотрясает передний мост, грузовик начинает водить. Будь амортизаторы не в порядке, как несколько часов назад… Но балласт делает свое дело. Яростная дрожь передних колес не передается на остальную часть шасси. И послушный, покорный, дружелюбный грузовик, ведомый обессилевшим Жераром, уже снова ползет по дороге со скоростью улитки, плавно переваливаясь через каждый бугорок. Они еще раз выходят из машины, не говоря друг другу ни слова. Красные лампочки бросают отсвет на их опустошенные лица. Выглядят они жалко.

— Проклятье! С ума сойти можно!

Джонни вздохнул, ничего не ответив.

— Ну ладно, старик, начнем сначала.

— Нет!.. Нет!..

Дикий крик. Крик человека, умирающего в страшных муках с распоротым животом. Крик узкобедрой роженицы, которой ребенок разрывает чрево.

Штурмер мертвой хваткой взял его за рубашку и затряс, как трясут погремушку. Снова заныл раненый палец. Жерар глухо выругался и сжал Джонни еще сильнее. Ткань рубашки затрещала и словно нехотя подалась.

— А я сказал: начнем сначала, слышишь, баба!

— Нет, Жерар, нет…

Голос Джонни звучал странно, как умоляющий тоненький голос ребенка, который боится, что его побьют. Штурмер побледнел, его трясло. Ярость, усталость, страх прошедший, страх будущий.

— Послушай, послушай меня, жалкий ублюдок, слушай, что я тебе скажу: если ты не бросишь свои штучки, я тебя оглушу, а потом втащу в кузов и привяжу к цистерне. Я устал, и можешь не сомневаться: мы взорвемся оба. Ты боишься, да? Боишься, сволочь? Я тоже, идиот несчастный! Но сейчас мы не смеем об этом и думать, не имеем права!

Задним ходом они еще раз вернулись к месту старта. Джонни размахивал фонарем, словно кадилом перед гробом, и Жерар не смог удержаться от смеха. Он даже просвистел три первых такта похоронного марша. Шутка, конечно, весьма дурного тона.

Отверткой они мгновенно отвинтили ограничитель, узкую оловянную полоску, которую Жерар с яростью швырнул на землю. Сверкнув в двойном свете — луны и фар, — она напомнила маленькую змею, злую, но бессильную.

— Вот так, — сказал Жерар. — Еще раз напоминаю план: когда мы въедем на гофрированное железо, я передам тебе руль, и ты поведешь до самого Лос Тотумоса. Мы воспользуемся цементной полосой при въезде в деревню, чтобы снизить скорость. Бояться особенно нечего — на этом участке ни выбоин, ни ям, — главное, не снижать скорость ниже восьмидесяти!

— А если не выдержит мотор?

— Вряд ли. Но если это случится, мы взлетим на воздух, и дело с концом, так что не о чем рассуждать. И еще одно: я говорю это сейчас, чтобы ты потом не просил меня дать тебе время подумать, написать письмо маме или посоветоваться с адвокатом насчет завещания, когда придется сесть за руль. Если ты только вздумаешь…

Постепенно увеличивая скорость, грузовик без единого толчка вышел на дорогу и полетел по ребристой поверхности, словно по гладкому льду. Жерара эта победа измучила еще больше предыдущей неудачи, он ощущал тяжесть во всем теле, особенно в плечах, веки жгло еще сильнее? Ветер со свистом врывался в кабину, обдувал лицо сквозь приподнятое ветровое стекло. Но ничто не помогало. Дважды Жерар зажмуривался, потом резко открывал глаза, однако сонливость не покидала его, она словно пылью запорашивала глаза. Он должен поспать!