Холокост в Латвии. «Убить всех евреев!» - Максим Марголин

Весна 1927 года для национал-активистов выдалась особенно хлопотной, хотя начало ее не предвещало никаких особенных событий. Как водится, 28 марта отгуляли свой праздник — День пропаганды идеи национальной диктатуры (жалко, что нынешние национальные патриоты Латвии забыли эту дату, удовлетворяясь всего лишь ежегодным шествием бывших латышских эсэсовцев и их юных последователей 16 марта). Но уже в конце апреля для активистов наступила страдная пора — в Сейме был поставлен на обсуждение важнейший вопрос — о внесении дополнений и изменений в закон Латвийской Республики о подданстве.

Суть дела заключалась в следующем. После Первой мировой войны и кровопролитной Гражданской войны в России здесь, в Латвии, осело довольно много эмигрантов оттуда — белых офицеров, представителей бывших власть имущих классов, интеллигенции. Немало этих людей обращалось за получением латвийского гражданства, решив для себя навсегда связать остаток жизни с бывшими Лифляндской и Курляндской губерниями Российской империи, а ныне независимой Латвийской Республикой. Среди искавших латвийского подданства было достаточно много и евреев, живших здесь до мировой войны и испытавших на своей шкуре все тяготы эвакуации из прифронтовой полосы во время отчаянного немецкого наступления весной и летом 1915 года, а также мытарства и погромы в кипевшей междоусобной бойней России. Одни сумели вернуться домой, в Латвию, кого-то сюда занес смерч эмиграции.

Однако получение вожделенных паспортов было затруднено всевозможными бюрократическими проволочками, а кроме того, и несовершенством закона о подданстве.

И вот по настоянию левых депутатов в конце апреля Сейм приступил к слушанию вопроса о внесении дополнений и изменений в Закон о подданстве от 1919 года.

Какая же тут поднялась шумная кампания протестов, все патриоты словно с цепи сорвались, и казалось, что с принятием предложенных социал-демократами поправок наступит конец света и всей латышской нации. Депутат Юрашевский, который в своем безоглядном патриотизме дошел до того, что, будучи одно время министром внутренних дел, общался с русскими просителями только через переводчика, хотя закончил в свое время Санкт-Петербургский институт инженеров путей сообщения (боже, как нынешним русским в Латвии знаком этот тип чиновников!). С пеной у рта кричал он в Сейме, что предложенные левыми изменения в законе приведут к массовому заезду в Латвию евреев.

— 250 000 человек! Двести пятьдесят тысяч, подумайте только, господа, жидов ринутся в Латвию! — заходясь в праведном гневе, восклицал г-н Юрашевский на заседании Сейма. — Что будет с латышским народом, как прокормит такую ораву латышский крестьянин?

Трудно объяснить, почему в расчетах этого парламентария присутствовала такая цифра — 250 000, немедленно подхваченная всей националистической прессой, а не, допустим, двадцать тысяч или два миллиона.

Не мог, разумеется, оставаться в стороне и Латвийский Национальный Клуб, в то время уже переименованный и называвшийся Латвийским союзом активных националистов, сокращённо — ЛАНС. С самого начала прений в Сейме борцы за чистоту нации широко и недвусмысленно освещали бурное течение парламентских дебатов в своих изданиях.

Один только раз отвлеклись они от этих волнующих событий, занявшись накануне первомайской демонстрации закладкой бомбы по ходу одной из рабочих колонн. Ее, правда, нашла и обезвредила полиция перед самым праздником. Никто особенно и не удивился.

Неутомимая газета «Выбирай!» писала в одном из своих номеров:

«Насколько сильная и бесконечная ненависть против евреев возбудила сердца отдельных их противников, так это просто трудно представить.

Мы, активные националисты, давно бы одних выслали в Палестину, а других — в интернациональную Совдепию. У нас нет на это власти, но…»

В этой же захватывающей статье с простым и твердым названием: «Долой жидов и социалистов!» воспаленному праведным национальным гневом читателю было предложено интервью с одним не названным по имени общественным деятелем — профессором университета. Профессор высказался без обиняков:

«Если сегодня кто-то захотел бы освободить Россию от коммунизма, то ему совсем не понадобилась бы интервенция европейских стран. Появись в Крыму партизанский полк, который за ночь мог бы перебить десять тысяч жидов, то двухсоттысячная еврейская колония тут же собрала бы свои шмотки и удрала бы в Палестину, прихватив с собой жидов, засевших в Москве…»

У латышской студенческой молодежи, объединившейся в карательный отряд под командованием свежеиспеченного адвоката Виктора Арайса и занявшейся безжалостным истреблением евреев не в далеком Крыму, а в сытой и культурной Латвии всего четырнадцать лет спустя описываемых событий, были достойные наставники, не правда ли, читатель?

Антисемитская кампания в националистической прессе того времени приобрела какие-то дикие, истерические формы. Огромный жирный заголовок «Латвия — вторая Палестина?» украшал очередной номер газеты «Выбирай!».

Проповедники идеи национальной диктатуры и сильной государственной власти, разнося во все корки «бесчинствующих жидов», пророчески заключали один из своих опусов: «Жиды потому так ненавидят фашистские массовые кружки, что они знают — в решающий час те выступят против них!»

Собственно говоря, весь этот сыр-бор разгорелся вокруг новой редакции статьи 7 Закона о подданстве от 1919 года. А она, эта самая новая редакция, звучала так: «Гражданином Латвийского государства считается также всякий подданный бывшей России без различия национальности и вероисповедания, который проживает в границах Латвии с 1 января 1925 года, не перешел до вступления в силу этих изменений и дополнений в другое подданство и который до 1 августа 1914 года жил в границах Латвии по меньшей мере последние шесть месяцев, или для которого границы Латвии до 1881 года были местом постоянного жительства, или который является преемником упомянутых в этих пунктах лиц. Право на подданство не имеют лица, которые в 1919 и 1920 годах уклонялись от воинской службы».

Последнее положение являлось явной уступкой правым, которые с пеной у рта отстаивали тезис о том, что поганые евреи в суровую годину освободительной войны латышского народа с большевиками и вооруженными отрядами авантюриста князя Вермонта-Авалова, командующего Северо-Западной русско-немецкой армией, всячески пытались отвертеться от почетной воинской повинности (здесь стоит заметить, что около тысячи евреев воевали за независимость Латвии, были среди них и кавалеры ордена Лачплесиса, высшей воинской латвийской награды). А теперь, когда осуществилась вековая мечта народа и построено латвийское независимое государство, эти еврейские дезертиры повылезали из своих щелей и начали заявлять о каких-то своих мифических правах на, подумать только, латвийское гражданство!

Вообще говоря, тема освободительной войны латышского народа против большевиков и Вермонта, ставшая краеугольным камнем латвийской государственной идеологии, есть вопрос настолько запутанный и загадочный, что автор просто теряется. С одной стороны, если следовать официальной историографии Латвийской Республики, то выходит, что главным слагаемым победы был отчаянный героизм студенческой роты, отрядов школьников-добровольцев и нескольких батальонов из остатков латышских стрелковых полков российской императорской армии. С другой стороны, как тогда быть с польскими войсками на востоке Латвии под командованием Рыдз-Смиглы?

С отрядами эстонцев, которые воевали с большевиками на севере Латвии? А с эскадрой антантовских броненосцев, стоявшей на рижском рейде, чей главный калибр разнес бермонтовские цепи во время их наступления на Ригу? А с немецкой «железной дивизией» фон дер Гольца, в составе которой, кстати, сражался тогда еще капитан Гудериан, будущий танковый гений Третьего рейха? А с британскими инструкторами, готовившими латышских новобранцев? Очень похоже, что Латвия тогда, как и во многие другие моменты своей истории, была просто площадкой, на которой столкнулись в очередной раз интересы чужих великих и не очень держав.

После почти месячных дебатов в Сейме, внесения всевозможных правок и изменений, а затем их последовательного снятия, дополнения и изменения к Закону о подданстве 1919 года были приняты 20 мая 1927 года большинством в девять голосов — «за» — 52, «против» — 43. «За» проголосовали социал-демократы, латгальские трудовики, меньшевики, а также депутаты, представляющие в Сейме интересы национальных меньшинств. Против были народные избранники от Крестьянского Союза (партии будущего отца нации Карлиса Ульманиса), а также непримиримые националисты, которые призвали своих сторонников собирать подписи против этого закона.