В вяземском окружении. Воспоминания бойцов 6-й дивизии народного ополчения. 1941–1942 - Анатолий Владимирович Дарков

нам из Москвы приехала делегация трудящихся Дзержинского района Москвы. В составе этой делегации были представители районного комитета партии, сотрудники МИИТа, рабочие завода «Борец», работники Наркомата внутренних дел и Наркомата иностранных дел. Делегация привезла нам несколько грузовых машин с подарками от жителей Москвы. Мы были рады оказанному нам вниманию. Но главное было – внимание. Гости рассказывали о жизни Москвы, мы интересовались всем: часто ли бывают бомбежки, сильно ли пострадала Москва, как идет работа на заводах и в учреждениях, как идет торговля в магазинах, какая в Москве погода, что говорят о войне и т. д.

Гости отвечали на все вопросы и в свою очередь интересовались нашей жизнью, делами дивизии, положением на нашем участке фронта, трофеями, полученными нашей армией в наступлениях под Ельней, и многим другим. К сожалению, я забыл фамилии товарищей, приезжавших к нам из МИИТа, но помню, как миитовские ополченцы окружили приехавших и вели с ними беседу. Мне передали привет и письмо из дома. Мы спрашивали про тех, кто был уволен из ополчения по состоянию здоровья. Я спрашивал, как чувствует себя А.Ф. Смирнов, который очень сильно болел, в конце августа был уволен из армии и вернулся в МИИТ.

Этот визит оставил у меня, как и у многих других, самые теплые воспоминания. Мы просили передать нашу горячую благодарность трудящимся Дзержинского района за внимание и за полезные и дорогие нам подарки.

28 сентября в командировку в Москву с группой ополченцев для получения оружия уехал командарм 2-го ранга Орлов, они получали в штабе дивизии командировочные удостоверения.

Как-то в эти же числа я встретил комиссара дивизии Савельева. Поздоровавшись с ним, я хотел пройти мимо, но Михаил Никитич остановил меня, и мы вместе с ним пошли по дороге. «Вот видите, у немцев не хватает меди и латуни, – говорил он, показывая на орудийные гильзы, оставшиеся на земле в том месте, где у немцев стояла артиллерийская батарея. – Видите, они вынуждены заменять латунь железом, и это из-за недостатка меди и латуни». В гильзах, о которых он говорил, боковые поверхности были выполнены из листового железа, свернутого по спирали. «Скоро запасы немецкой армии истощатся, у них уже не хватает нефти и каменного угля. А вслед за тем наступит крах гитлеровской авантюры». Потом Михаил Никитич как-то тяжело вздохнул и, некоторое время помолчав, сказал: «Скомплектовал я дивизию, обучил ее, а в бой идти не придется». «Почему?» – спросил я. «Меня переводят комиссаром железнодорожного узла. К вам приедет новый комиссар, товарищ Белов. Он – кадровый военный и имеет большой опыт политической работы. А все-таки жаль мне оставлять дивизию, хотел бы повести ее в бой». Что говорили мы потом, я не помню, но только уже через два дня после этого разговора в нашей дивизии появился новый комиссар – полковой комиссар Белов[4]. Он был очень энергичный человек. Его энергия сразу стала чувствоваться: он ездил в части, говорил с работниками штаба, вникал в работу отделов. Белов был очень непосредственный, живой, простой и остроумный человек. В нем чувствовался навык армейской работы с людьми, какая-то практическая сметка и хватка.

Период относительного затишья, который наступил на фронте после ельнинского наступления Красной армии, начал к концу сентября сменяться периодом все более ожесточенной борьбы. Мы чувствовали и видели, что командование фронта готовит какие-то большие операции. Оживление было заметно даже днем. Видно было перемещение войсковых частей; то там, то тут появлялись новые орудия. Особое оживление ощущалось ночью, когда к фронту прибывали тягачи с орудиями, танки, автомашины. От моторов тягачей, танков, автомашин ночью по всей округе стоял особый шум – шум современной войны. Мы ожидали большого нового наступления Красной армии на Центральном фронте.

30 сентября мы с Волковым снова пошли в Ельню, чтобы помыться в бане. Теперь на западную часть поля, через которое мы проходили, то и дело падали снаряды, и с нашей стороны велась не очень интенсивная, но довольно систематическая артиллерийская стрельба. По дороге мы заметили немецкое кладбище. Аккуратными рядами стояли десятка два крестов, перед каждым из них на холмике земли лежала немецкая каска. Волков хотел сломать эти кресты, но я остановил его, сказав: «Пусть они стоят, как память для тех, кто посмеет посягнуть на нашу землю».

В бане вместе с нами мылись танкисты. Они шутили, что генерал им сказал, что в следующий раз они будут мыться в Смоленске. Да мы думали, что на днях начнется большое, даже решающее наступление Красной армии. Но события приняли совсем другой оборот.

С конца сентября немцы начали активизироваться на центральном участке советско-германского фронта, в частности, в районе обороны нашей дивизии и соседней с ней 9-й дивизии народного ополчения Кировского района города Москвы, которая занимала участок переднего края обороны южнее Ельни и вскоре также стала кадровой.

Приезжая с передовой, комиссар дивизии Белов и начальник штаба дивизии полковник Лебедев говорили о том, что в целом ряде мест немцы пытаются атаковать передний край нашей обороны. Наши части отбивали эти атаки. Бывавшие на передовой работники штаба наблюдали так называемую психическую атаку немцев, которые, подобно офицерским полкам в период Гражданской войны, строями рот двигались на наши окопы. Полковник Лебедев оценивал эти действия как определенный вид боевой разведки.

Из частей стали поступать сведения о раненых и убитых; наша дивизия вступила в полосу жестоких боев с немецко-фашистской армией.

Утром 1 октября был убит один из работников штаба – аспирант МИИТа П.Ф. Казаченко, очень славный молодой человек. Он был смертельно ранен на передовой, куда попал, выполняя задание штаба. В бессознательном состоянии ночью его привезли в штаб на грузовой машине, которую мне пришлось встретить. Он умер через несколько часов. Казаченко похоронили где-то около деревни Мойтево.

Утром 1 октября в штаб дивизии доставили пленного немца. На мою долю выпала обязанность водить его на допрос в землянку, где его допрашивал комиссар дивизии Белов. Водили мы немца по Мойтево с завязанными глазами, как это положено делать с пленными в районе штабов действующей армии. Немец был среднего роста, довольно щуплый, с темными волосами; он был одет в серовато-зеленый китель и такого же цвета брюки, заправленные в сапоги с широкими голенищами раструбом, на непривычных для нас высоких каблуках. Под кителем у него был надет шерстяной свитер, довольно тоненький. Шинели у него не было. Когда мы спросили, где у него шинель, он сказал, что они пока шинели не получали. В кармане у него был кошелек, в котором находились деньги и личный номер на металлической пластинке, который заменял