Осколки - Дик Френсис

Конечно, они не могли не заметить, что каждое движение дается мне с большим трудом. Но, по-моему, жизнерадостное предположение Гикори, что это все последствия вчерашней пьянки, было совершенно излишним.

Появился первый покупатель. Жизнь более или менее налаживалась. Айриш принялся сооружать в галерее подставку для крыльев. Я сосредоточился на работе и почти что сумел заставить себя забыть четыре черные шерстяные маски с дырами для глаз.

Ближе к полудню перед магазином остановился «Роллс-Ройс» Мэриголд. Огромная машина заняла сразу две стоянки. За рулем сидел Уортингтон, подтянутый и в фуражке.

Он опустил стекло и сообщил мне, что Мэриголд поехала по магазинам вместе с Бомбошкой на Бомбошкиной машине. А ему дамы дали выходной и разрешили взять «Роллс-Ройс». Уортингтон торжественно заявил, что эта щедрость весьма кстати, потому что мы с ним едем на скачки.

Я растерянно уставился на него.

– Никуда я не поеду, – сказал я. – А кстати, куда я не поеду?

– В Лестер. На скачки с препятствиями. Эдди Пэйн там будет. И Норман Оспри будет со своим ларьком. Я думал, вы хотите выяснить, кто дал Мартину видеокассету. И что на ней было, и кто ее спер, и кто потравил газом меня, дам и ребятишек. Или вы предпочтете сидеть тут и делать хорошенькие розовые вазочки на продажу туристам?

Я ответил не сразу, и Уортингтон рассудительно добавил:

– То есть я понимаю, что вам вовсе не хочется снова так нарваться, как вчера вечером. Так что оставайтесь тут, если хотите, а я уж как-нибудь сам попробую разобраться.

– А вы откуда знаете про то, что было вчера вечером?

Уортингтон снял фуражку и протер лысину белым носовым платком.

– Птичка на хвосте принесла. Сизый голубочекСсылка4.

– Том Пиджин?

– Он самый, – Уортингтон усмехнулся. – Похоже, он сильно за вас беспокоится. Нарочно разыскал меня у Бомбошки. Короче говоря, он пообещал, что если кто еще вас тронет, то будет иметь дело с ним.

Я был очень благодарен Тому Пиджину, но никак не мог понять, отчего это он так заботится о моей судьбе.

– Вы с ним хорошо знакомы? – спросил я.

– Помните того старого Мартинова садовника? – уклончиво ответил Уортингтон. – Из-за которого у вас права отобрали?

– Еще бы не помнить!

– Ну так вот, этот садовник приходился Тому Пиджину папашей.

– А-а… Так ведь он же все равно не умер тогда.

– Это неважно. Ну так что, поедете в Лестер?

– Видимо, да…

Я вернулся в мастерскую, надел уличную одежду и сказал Айришу, Гикори и Памеле Джейн, чтобы они тут без меня продолжали делать пресс-папье, а я поехал на скачки. Все они знали Мартина, знали, что он был моим другом, и все по очереди приходили попрощаться с ним. Они пожелали мне выиграть кучу денег.

Я ехал на переднем сиденье рядом с Уортингтоном. Мы ненадолго остановились купить дешевые часы для меня и ежедневную спортивную газету, чтобы узнать, кто сегодня участвует в скачках. На первой полосе, под рубрикой «Новости дня», мне попалось коротенькое сообщение о том, что лестерские распорядители принимают у себя Ллойда Бакстера, владельца чемпиона-стиплера Таллахасси, в память о покойном жокее Мартине Стакли.

Ну-ну…

По дороге я подробно рассказал Уортингтону о своем визите в Тонтон. Шофер хмурился, слушая о наиболее очевидных странностях в поведении матери и сына. Но под конец я спросил:

– Помните, вы говорили, что букмекерская контора «Артур Робинс, 1894» принадлежит теперь людям по фамилии Уэббер, Браун… и Верити?

Этот вопрос его озадачил. Замешательство Уортингтона длилось секунд десять. Наконец он воскликнул:

– А эти двое – тоже Верити!

Он помолчал.

– Совпадение, должно быть.

– Не верю я в подобные совпадения, – возразил я.

Уортингтон молча покосился в мою сторону, лавируя между машинами. Через некоторое время он спросил:

– Джерард, если вы имеете хоть какое-то представление о том, что происходит, – в чем дело? Вот, к примеру, кто были эти вчерашние люди в черных масках и чего они хотели?

– Я так думаю, что это один из них опрыскал вас циклопропаном и огрел меня пустым баллончиком. Но кто это был – я не знаю. Однако я уверен, что одной из этих черных масок была наша нежная Роза.

– Не стану утверждать, что это неправда, но почему вы в этом уверены?

– А кто еще стал бы так орать на Нормана Оспри – или на кого-то другого, но я почти уверен, что это был он, – и требовать, чтобы он сломал мне запястья? Этот голос ни с каким другим не спутаешь. И эта манера двигаться… А насчет того, зачем ей это – отчасти затем, чтобы вывести меня из игры, не так ли? А отчасти – затем, чтобы получить от меня то, чего у меня нет. И еще – чтобы помешать мне сделать то, что мы собираемся сделать сегодня.

– Тогда поехали домой! – сказал Уортингтон.

– Нет. Вы, главное, не отходите от меня, и все будет в порядке.

Уортингтон отнесся к своим обязанностям телохранителя со всей серьезностью. Один из соратников вчерашних костоломов выдал себя своим ошарашенным видом: очевидно, он никак не ожидал, что я появлюсь здесь сегодня, да еще на своих ногах, когда любой здравомыслящий человек на моем месте валялся бы на диване, обложенный компрессами, и глотал бы аспирин. Но я многому научился от Мартина. Я знал, что жокеи-стиплеры зачастую не только ходят, но и ездят верхом и с переломанными ребрами, и со сломанными руками, и с другими травмами. Мартин говорил, что только перелом ноги может заставить жокея на пару месяцев отказаться от участия в скачках. А уж синяки и ушибы для него были неотъемлемой частью повседневной жизни. Он справлялся с болью, просто заставляя себя не думать о ней. «Не обращай внимания, и все», – говорил он. И теперь я по мере сил старался следовать его совету.

Норман Оспри как раз открывал свой ларек. Увидев меня, он остановился как вкопанный. Его широкие плечи напряглись. А тут к нему как раз беспечной походочкой подошла Роза. Проследив направление его взгляда, она растеряла изрядную долю своего самодовольства. «Черт возьми!» – вырвалось у нее.

Если мысленно одеть Нормана Оспри в черный шерстяной свитер, становилось очевидно, что это и есть тот самый таинственный незнакомец, который разбил мне часы бейсбольной битой, целясь в запястье. Но в решающий момент я дернулся и довольно сильно пнул его в голень. А пронзительный голос, который побуждал его ударить еще раз, несомненно, принадлежал Розе.

– Вам привет от Тома Пиджина, – сказал я, обращаясь сразу к обоим.

Не сказать, чтобы это особенно их обрадовало. Уортингтон весьма настойчиво шепнул мне на ухо, что тыкать палкой в осиное гнездо неразумно, и поспешил удалиться от ларька с вывеской «Артур Робинс, 1894». Я последовал за ним, достаточно быстро, но стараясь, чтобы это не походило на бегство.

– Они сами не знают, что именно они ищут, – заметил я, замедляя шаг. – Если бы они это знали, они бы так прямо и спросили вчера вечером.

– Они бы, может, и спросили, если бы Том Пиджин собачек погулять не вывел, – сказал Уортингтон, торопясь уйти подальше от ларька Нормана Оспри и оглядываясь, чтобы убедиться, что нас не преследуют.

Вчерашние события оставили у меня впечатление, что громилы старались не только добыть информацию, но и причинить мне как можно больше вреда. Но если бы Том Пиджин не появился, и мне пришлось бы спасать запястья – а там довольно много мелких костей, и Мартин говорил, что они очень плохо срастаются и до конца так и не заживают, – и если бы я действительно мог ответить на их вопрос, ответил бы я?

Я не мог представить себе, каковы должны были быть сведения, чтобы Мартин счел, что они стоят дороже если не моей жизни, то дела всей моей жизни. А эти люди в черных масках явно уверены, что я знаю то, что их интересует, и не говорю им этого из чистого упрямства. И это мне ужасно не нравилось.

Я ехидно сказал себе, что, если бы я знал то, что им надо, и не выйди Том Пиджин на прогулку со своими собачками, я бы, по всей вероятности, выложил им все, что знал, и теперь не разгуливал бы по ипподрому, а собирался повеситься от стыда. Но в этом я бы никому и никогда не признался.

Разве что тени Мартина. «Черт бы тебя побрал, приятель, – думал я, – во что ж такое ты меня втравил?»

Ллойд Бакстер был в Лестере и обедал с распорядителями. Приглашение к распорядителям – большая честь, но Бакстер принял эти почести как нечто само собой разумеющееся. Он снисходительно сообщил мне об этом, когда мы столкнулись на пути от трибун к паддоку.

Ллойд Бакстер, видимо, счел эту встречу случайной, но я давно его выследил, и, пока Бакстер сидел в ложе распорядителей и расправлялся с ростбифом, сыром и кофе, я караулил снаружи, разговаривал с Уортингтоном и мерз на холодном ветру.

Мороз подчеркивал первобытную грубость черт Бакстера. А в его волосах всего за неделю (хотя, конечно, неделя была трудная) заметно прибавилось седины.