Лживые боги - Грэм Макнилл

Несмотря на более женственный облик, Каркази ощутил разочарование; перемена в облике ему не понравилась. Как оказалось, прежний агрессивный стиль был ему больше по душе, чем странный, почти бесполый вид, который придавала ей эта одежда.

— Эуфратия?

Она коротко кивнула:

— Я ищу капитана Локена. Ты не видел его сегодня?

— Локена? Нет, то есть да, но только на Давине. Ты к нам не присоединишься? — предложил он, игнорируя злобный взгляд Вендуин.

Его надежды на избавление испарились, как только Эуфратия качнула головой.

— Нет, благодарю. Это место явно не для меня.

— И не для меня, но я все же здесь, — пошутил Каркази. — Ты уверена, что не соблазнишься стаканом вина или партией в карты?

— Уверена, но все равно спасибо. Увидимся позже, Игнаций,— ответила Эуфратия и понимающе улыбнулась.

Каркази криво усмехнулся и провожал ее взглядом, пока Эуфратия по пути к выходу из Убежища обходила еще несколько столов.

— Кто она такая? — спросила Вендуин, и Игнация позабавил ее взгляд, полный профессиональной ревности.

— Это одна из моих хороших друзей, — ответил Игнаций, с удовольствием прислушиваясь, как звучат его собственные слова.

Вендуин сдержанно кивнула.

— Послушай, ты хочешь отправиться со мной в постель или нет? — спросила она, и все намеки на личную заинтересованность его персоной потонули в неприкрытых амбициях.

Каркази рассмеялся:

— Я мужчина. Конечно, хочу.

— И ты поговоришь обо мне с капитаном Локеном?

«Если ты так хороша, как о тебе говорят, можешь быть в этом уверена», — подумал он.

— Да, дорогая, обязательно поговорю,— произнес вслух Игнаций, и тут он заметил на скамье сложенный лист бумаги.

Может, он давно здесь лежит? Каркази не мог вспомнить. Пока Вендуин пробиралась к выходу из кабинки, он взял листок и развернул. Наверху стояло нечто вроде символа — длинная заглавная буква «I» с сияющей в центре звездой. Этот знак ни о чем ему не говорил, и Каркази стал читать текст, полагая, что это писанина кого-то из летописцев.

Едва он разобрал несколько слов, сразу понял, что ошибся.

«Император Человечества есть Свет и Путь, и все его деяния направлены во благо человечества, составляющего его народ. Император есть Бог, и Бог есть Император, так учит нас...»

— Что это? — спросила Вендуин.

Каркази не обратил внимания на ее вопрос, скомкал листок и, выходя из кабинки, сунул себе в карман. Окинув взглядом Убежище, он заметил еще несколько похожих листков, лежащих на столах. Теперь он был убежден, что послания не было до прихода Эуфратии, и тогда Каркази прошелся по бару и собрал все свернутые листки, сколько смог найти.

— Чем ты занимаешься? — недовольно воскликнула Вендуин, наблюдая за ним со скрещенными на груди руками.

— Отстань, — бросил ей Каркази и заторопился к выходу. — Найди себе другой объект для соблазнения, а мне некогда.

Если бы он не был так занят, наверняка его позабавил бы ее изумленный вид.

Спустя всего несколько минут Каркази стоял перед дверью комнатки Эуфратии, расположенной в глубине лабиринта сырых переходов и крутых лестниц, образующих пассажирский отсек «Духа мщения». На притолоке виднелся нацарапанный символ, точно такой же, как в оставленном листке, и Каркази стал барабанить кулаком в дверь, пока она не открылась. В коридоре тотчас повеяло запахом горящей свечи.

Она улыбнулась, и Каркази понял, что Эуфратия его ждала.

— Божественное Откровение? — спросил он, показывая пачку собранных в Убежище листков. — Нам надо поговорить.

— Да, Игнаций, мы обязательно поговорим, — сказала она, повернулась и шагнула внутрь, оставив его на пороге.

Каркази тоже прошел в комнату.

Личные покои Хоруса показались Петронелле удивительно скромными и безликими, здесь имелось лишь несколько предметов, которые можно было отнести к личным вещам. Она не ожидала обнаружить бьющую в глаза роскошь, но и не рассчитывала оказаться в армейской казарме. У одной из стен стоял сундук для вещей, на котором лежала груда пожелтевших пергаментов с текстами особых клятв, а на полке над кроватью стояли изрядно потрепанные книги. Ложе, чересчур длинное и широкое для нее, казалось недостаточно просторным для столь значительной фигуры, как примарх.

Представив себе Хоруса спящим, Петронелла улыбнулась и задумалась, какие видения славы и величия могут сниться одному из могучих сыновей Императора. Мысль о спящем примархе делала его более человечным, хотя раньше ей никогда не приходило в голову, что такие, как Хорус, могут нуждаться в отдыхе. Петронелле казалось, что никогда не стареющие не должны и уставать. Поразмыслив, она решила, что кровать служит декорацией, своеобразным напоминанием о человеческой природе полубога.

В отличие от первой встречи с Хорусом сегодня Петронелла выбрала простое красно-зеленое платье, юбка которого была украшена серебряной сеткой с топазами, и ярко-алый лиф со скандально низким декольте. Электронный блокнот и перо с золотым наконечником лежали в маленькой сумочке, висящей на плече на золотом шнуре, а пальцы Петронеллы покалывало от нетерпения. Своего телохранителя Маггарда она оставила за порогом личных покоев, хотя и знала, что невозможность предстать перед высочайшим из воинов огорчит его сверх всякой меры. Близость воинов Астартес, на которых он смотрел словно на богов, приводила охранника в величайший восторг. Петронелла не препятствовала его поклонению, но сегодня хотела, чтобы все внимание Воителя было обращено только к ней.

Нетерпеливо ожидая первой возможности получить интервью, она тихонько дотронулась пальцами до деревянной столешницы. Стол казался таким же огромным, как и кровать, и Петронелла с улыбкой представила себе, сколько великих замыслов рождалось за ним и сколько приказов о сражениях было подписано на немного потертой и испещренной пятнами поверхности.

Интересно, а приказ о прошлой аудиенции тоже был написан здесь?

Она помнила, как получила предписание немедленно предстать перед Воителем, помнила свой трепет и ликование, переполнявшие сердце, пока растрепанная Бабетта помогала выбрать одно из дюжины платьев. В конце концов, она остановилась на элегантном и скромном кремовом платье с украшенным слоновой костью корсажем, приподнимавшим грудь, и тончайшем ожерелье из красного золота с сапфирами и жемчугом, которое обвивало лоб, а затем сверкающим каскадом ниспадало на шею. Пренебрегая обычаем Терры пудрить лицо, Петронелла только затенила уголки глаз сурьмой и подвела губы переливчатым блеском.

Ее усилия явно не пропали даром; едва она предстала перед Воителем, как на его лице появилась широкая улыбка. Ее дыхание, и так стесненное туго затянутым корсажем, и вовсе остановилось при виде физического совершенства Хоруса и его обаяния. Коротко подстриженные волосы обрамляли открытое и красивое лицо, а сияющие глаза смотрели так внимательно, словно в тот момент она была для него важнее всего остального мира. Петронелла даже смутилась, словно дебютантка на первом балу.

Воитель появился перед ней в сверкающих доспехах цвета зимнего неба, отделанных кованым золотом, с рельефно выступающими письменами на обоих наплечниках. На груди, словно кровь на чистом снегу, алел открытый глаз, и его немигающий взгляд пронизывал ее насквозь.

В тот раз Маггард в тщательно начищенных золотых латах и серебряной кольчуге стоял за ее спиной. Конечно, при нем не было никакого оружия, меч и пистолет остались у телохранителей Хоруса.

— Мой господин,— заговорила Петронелла, наклонила голову, приседая в изящном реверансе, и протянула руку ладонью вниз в ожидании поцелуя.

— Так это вы из Дома Карпинус? — спросил Хорус.

Она быстро оправилась от смущения и не стала обращать внимания на нарушение правил этикета — Воитель откровенно проигнорировал протянутую для поцелуя руку и задал вопрос до того, как было сделано формальное представление.

— Да, это я, мой господин.

— Не называйте меня так, — сказал Воитель.

— О! Конечно... А как я должна к вам обращаться?

— Для начала будет достаточно и Хоруса, — ответил он, и, подняв голову, Петронелла увидела, что он продолжает улыбаться.

Стоящие позади Хоруса воины безуспешно пытались скрыть свое веселье, и она поняла, что Воитель подшучивает над ней. Несмотря на недовольство таким пренебрежением к правилам, она постаралась улыбнуться в ответ.

— Спасибо, — сказала она. — Я так и сделаю.

— Так, значит, вы хотите стать моим летописцем, это правда? — спросил Хорус.

— Да, если вы позволите мне выполнять эту работу.

— Почему?

Из всех ожидаемых вопросов именно этого, крайне откровенного, она и не предвидела.

— Я чувствую, что это мое призвание, мой господин, — заговорила она. — Мое предназначение как одной из наследниц Дома Карпинус. Я должна запечатлеть великие деяния и замыслы, сохранить для потомков величие этой войны — героизм, опасность, жестокость и ярость битвы. Я хочу...