Твоя... Ваша... Навеки (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна

Слышу шаги за спиной, пусть и несколько приглушенные мягкой травой. Волчица настораживается, чуя знакомый запах и вовсе не тот, какой ей хотелось бы почуять сейчас. Я оборачиваюсь, вижу быстро идущего за мной Клеона с печатью мрачной решимости на застывшем лице, однако не успею ни удивиться, ни возмутиться столь откровенным преследованием — инкуб налетает на меня вихрем, хватает за руки, разворачивая лицом к себе, и целует.

Глава 6

Я уже не удивлена — ошарашена настолько, что в первое мгновение совершенно теряюсь, не знаю, как реагировать на странный поступок Клеона. Замираю, не смея даже вздохнуть, инкуб же продолжает крепко держать меня.

Не целует, как Арсенио — просто прижимается своими губами к моим и будто ждет чего-то.

Волчица изумлена, растеряна не меньше человека, она застывает, не понимая, что происходит, а я запоздало вздрагиваю, пытаюсь вырваться, отвернуть лицо. Клеон тут же разжимает пальцы, отпуская меня, и я, отшатнувшись, влепляю ему пощечину. Затем оглядываюсь торопливо, принюхиваюсь и прислушиваюсь к малейшим звукам, убеждаясь, что поблизости не затаился случайный, нежеланный свидетель. Инкуб едва заметно морщится от удара и смотрит на меня выжидающе.

Смотрю на него в ответ.

Клеон самый невысокий из всей тройки, ростом с моего брата, пожалуй, и, насколько мне известно, вряд ли старше Арсенио.

Внешность неброская, если не сказать обыкновенная.

Глаза зеленовато-карие. Волосы каштановые, аккуратно подстриженные, как принято в свете. Одет хорошо, в дорогой костюм, но не без того излишнего, подчеркнутого следования моде, какой обычно отличает Байрона.

И откровенной ленивой небрежности Арсенио, проступающей что в манере одеваться кое-как, что причесываться раз в день, нет.

Волчица тоже оглядывает инкуба, изучает заново. И мне не нравится интерес ее, невесть откуда возникшее желание узнать Клеона поближе, получше.

Зачем, во имя Лаэ?!

Кажется, минует вечность, томительная, настороженная, хотя я понимаю — прошло не больше минуты. Дышу тяжело, сердце стучит набатом, никак не желая успокаиваться.

Клеон вновь делает шаг ко мне, обнимает за талию, привлекая к себе, и снова целует.

Целует по-настоящему, уверенно, настойчиво и вместе с тем нежно, и я, в один удар сердца позабыв обо всем, отвечаю на поцелуй. Обвиваю руками шею инкуба, сама прижимаюсь всем телом в безумном стремлении почувствовать мужчину рядом со мной. Я словно погружаюсь в темную, непроглядную, будто беззвездная ночь, бездну продиктованных полнолунием желаний, одинаковых по сути своей, сводящих с ума, я больше не принадлежу себе, и волчица легкомысленно вычеркивает все прежнее мнение о Клеоне, в единый миг избавляется от прежних страхов и ожидания подвоха с его стороны. Она тянется к нему едва ли не сильнее, чем к Арсенио и Байрону, вместе взятым, она захватывает управление и поцелуем, и ситуацией, и мной. Я смутно, сквозь густую, обволакивающую пелену страстного желания, отмечаю, как мы оказываемся под одним из деревьев рядом, причем это я с силой прижимаю Клеона к шершавому стволу, мои пальцы скользят по гладкой ткани жилета под расстегнутым сюртуком, готовые разорвать лишнюю одежду на клочки, мои удлинившиеся клыки прикусывают нижнюю губу инкуба. Ощущаю его ладони то на спине, то на бедрах, то на ягодицах и испытываю раздражение от того, что корсет и ворох юбок мешают в полной мере прочувствовать каждое прикосновение, этот сладкий хаос рук и эмоций. Волчица чует мужское возбуждение, она купается в нем, наслаждается, она жаждет принадлежать этому мужчине здесь и сейчас и последствия, причины происходящего ее не заботят так же, как не смущает вкус крови из прокушенной губы партнера.

Но именно он, терпкий, металлический, отрезвляет человека.

Я разрываю и поцелуй, и объятие, отступаю, в ужасе глядя на расстегнутый наполовину жилет, ослабленный шейный платок, каплю крови, которую Клеон, дыша тяжело, неровно, стирает подушечкой большого пальца.

— Что… — я на ощупь проверяю собственную одежду.

Платье приспущено с одного плеча, а я даже не помню, когда инкуб сделал это. Как и с трудом могу вспомнить, когда успела справиться с пуговицами на его жилете.

Или с платком.

Полнолуние прошло. И даже во время него меня не посещало желание настолько дикое, бесконтрольное, чтобы, позабыв себя, бросаться на мужчин.

Даже во время недавнего визита Байрона я сумела удержать себя в руках. Тогда почему сейчас…

— Что и требовалось доказать, — произносит Клеон на удивление спокойно.

Отталкивается от ствола дерева, поправляет платок и застегивает жилет. Мрачно поглядывает на меня исподлобья, и я понимаю неожиданно ясно, четко — он бы и сам продолжит начатое, махнув рукой на друзей, Эвана и прочие последствия.

Хотя чего еще ожидать от инкуба? К тому же оставшегося наедине с невинной девушкой? Едва ли у него — у них троих — были другие девицы после той несостоявшейся оргии.

— Что… доказать? — собственный голос звучит еле слышно. Натягиваю неловким движением платье, ощущая, как горит кожа от одних только воспоминаний о прикосновениях. — И… кому?

— Можешь так и передать своим женишкам, если вдруг они соизволят поинтересоваться, в чем я, конечно, сильно сомневаюсь, — добавляет Клеон и, отдернув сюртук, разворачивается и уходит в сторону, откуда пришел.

Я выжидаю минуту-другую для надежности и возвращаюсь спешно, пристыженно к нашему столу. Тесса и Шериль по-прежнему сидят голова к голове, шепчутся о чем-то над разложенными причудливой схемой картами и едва удостаивают меня взглядами. Арсенио смотрит внимательно, обеспокоенно и, мне кажется, будто догадывается, что буквально только что я чуть не изнасиловала его приятеля.

Впрочем, справедливости ради стоит признать, что тот отнюдь не возражал бы.

— Рианн, все хорошо? — вопрошает Арсенио пытливо, и я нахожу силы лишь для кивка.

Сажусь за стол, обхватываю ладонями высокий стакан с прохладительным лимонадом и отворачиваюсь от Арсенио, надеясь, что щеки не пылают предательски, прячусь за длинными волосами и склоненным к напитку лицом.

Теперь я тем более не могу поговорить с ним, особенно о Клеоне.

Если бы я только знала, чем закончится этот вечер…

Но я не знала. Не предполагала.

И потому промолчала.

Наверное, если бы мой мир уже не переворачивался неоднократно с ног на голову, не рассыпался хрупким карточным домиком от легкого прикосновения, я не знала бы, что делать и как жить дальше. Но мне не впервой ловить осколки собственной жизни, собирать и склеивать их заново, мне хорошо известно, на какое дно могут зашвырнуть обстоятельства, над которыми ты не властен.

Знаю, что бывает и много хуже.

Знаю, что, как бы там ни было, брат поправится. Его тяжело ранила та, от кого Эван не ждал ни предательства, ни попытки убить его — да и кто из нас вообще мог предположить нечто подобное? — но он сумел добраться до дома и укрыться там до нашего возвращения с пикника.

Потом потянулись долгие часы, тяжелые, исполненные мучительной, изматывающей неопределенности, ощущения собственной беспомощности, неуверенности. Живучесть представителей нашего народа, высокая регенерация известны всем, однако мы не бессмертны, нас можно убить так же, как любое смертное создание этого мира, и не каждая рана на нас заживает в считанные дни, словно по мановению волшебной палочки. Есть ранения, против которых не поможет даже наша хваленая регенерация, есть яды, убивающих нас, точно обычных крыс, есть оружие, способное любого превратить в кучку пепла.

Дипэк, отчаянно ругаясь на отсутствие в нашем доме кристаллизатора или иного современного средства связи, отправляется за Арсенио. Вместе с Арсенио приходит и Байрон, чья помощь и знания того, кто родился и вырос в Нижнем городе, оказываются хорошим подспорьем. Мы делаем для Эвана все, что в наших силах, а после нам остается только ждать.

Ждем сутки.