Бешенство подонка - Ефим Гальперин

Именно он курирует раздачу оружия, демонстрации, создание отрядов Красной Гвардии.

В комнате сидит группа агитаторов, координаторов различных районов Петрограда. Крыленко,[55] Чудновский,[56] Подвойский,[57] Дзержинский,[58] Бонч-Бруевич[59] и другие. Дается разнарядка на день:

– Тебе, Подвойский, на Путиловский завод. Колеблются! Чудновский на хлебозавод! – Иоффе поворачивается к Дзержинскому: – Завтра у вас, товарищ Дзержинский, выступление на митинге в Кексгольмском полку. Там много польских солдат… – он рассматривает Дзержинского и добавляет с дружеской улыбкой: – Феликс! Уважаемый! Эдмундыч. Не сочти за… Но идти агитировать солдат в таком виде?!

Действительно, на Феликсе Дзержинском полосатые брючки, бордовая жилетка, приталенный сюртук, галстук-бабочка. Такой себе, расфуфыренный шляхтич.

– Всё сам пошил! – гордо заявляет Дзержинский.

– Шикарно! – восхищается Иоффе. – Поздравляю! Но, посмотри на Крыленко! Бывалый солдат.

Крыленко в военной форме. Шинель, фуражка, ботинки, обмотки. Прапорщик как прапорщик.

– Дорогой Бонч! – обращается Иоффе к Бонч-Бруевичу: – Обеспечь Эдмундыча шинелькой и всем что положено. Чтобы выглядел, как фронтовик. Кстати, тебе, товарищ Крыленко, завтра с утра в казармы броневого дивизиона. – Иоффе передает ему разнарядку по броневикам, – Они, жулики, вместо одиннадцати машин, выпустили из гаража шесть! Вот их возможности…

КОММЕНТАРИЙ:

Крыленко Николай. Прапорщик. После переворота будет назначен Верховным Главнокомандующим российской армии. В дальнейшем народный комиссар юстиции.

В 1938 году арестован и расстрелян.

– Всё всем понятно?! Пожалуйста! За работу, товарищи! – командует Иоффе.

Переговариваясь, агитаторы выходят в основной зал штаба Петросовета, набитый народом, табачным дымом, криками и суетой.

В комнате задерживаются Подвойский и Чудновский.

– И как вы со всем этим управляетесь, товарищ Иоффе? – удивляется Чудновский.

– Так… Мальцы! Займитесь делом! Будет время и настроение, поделюсь секретами. Давай, давай выходи из царских покоев!

Действительно, комната Иоффе, хоть и небольшая, но всё оборудовано для жизни. Буфет, самовар, бутерброды, пирожные, баранки, крепкий банковский сейф.

В комнату заглядывает Сталин.

– О, заходите, дорогой Иосиф!

– Тут вот был у Владимира Ильича. Новые директивы.

– Конечно, конечно. Давайте! Садитесь. Чаю, кофе? Чачу?

– Откуда чача? – удивляется Сталин.

– Грузинские товарищи…

Иоффе наливает стопку, кладет рядом бутерброд. И еще конверт с купюрами:

– Здесь за поездку в Гельсингфорс и жалованье за сентябрь…

Сталин с удовольствием берет конверт. Выпивает и закусывает.

Иоффе пробегает глазами текст. Кричит в большой зал штаба:

– Аксентьев! – вбегает Аксентьев. – Вот, милый, текст Ленина. Сразу же на первую страницу «Правды» и по всем другим нашим газетам. А вот этот кусочек в листовку. И передайте Каменеву, пусть не сует нос. Не его это дело.

Аксентьев выбегает. Заглядывает Свердлов.

– Яков, дорогой! Владимир Ильич и тебя не забыл. Личная записочка. Вот, товарищ Джугашвили принес…

Звонит телефон. Иоффе снимает трубку:

– Иоффе слушает. Да, знаю. Вы в газете «Речь». Тише! Что?! – Иоффе привстает, напряжённо слушает. Говорит жёстко: – Успокойтесь! Ну, принес Терещенко… Публикации требует? Да? Слушайте, Федя! Вы кто в газете? Кор-р-ректор. И не вам давать советы главному редактору!

Храните молчание. Большое спасибо за информацию.

В дверях почему-то на секунду застывает Свердлов. Да и Сталин перестает жевать бутерброд, прислушивается.

Иоффе медленно кладет трубку. Задумывается. Делает пометку в своей записной книжке.

Тут влетает мичман Федор Раскольников.[60] Разводит руками:

– Ну, просто… Я им, а они мне…

– Оп-па! Спокойно, товарищ Федор! – подхватывает Иоффе.

– Это мы уже в июле проходили. Немедленно переговорщиков к казакам! Обещать золотые горы и эшелоны для отправки их домой. На их родной Дон!

10 октября (23 октября по новому стилю) 1917 года.

Петроград. Финляндский вокзал.

Вечер.

Дождь. Из вагона на перрон, в сопровождении Рахья, спускается Ленин. Он в одежде пастора. На голове седой парик.

В толпе, встречающих поезд, гауптман. Он с Лениным переглядываются. Гауптман делает успокаивающий жест. Мол, всё под контролем.

Ленин и Рахья выходят на площадь, садятся в крытую пролетку. Едут. Сзади движется автомобиль гауптмана.

Петроград.

Улица «Набережная реки Карповки», дом 32.

Вечер.

Ленин в сопровождении Рахья проходит по лестнице черного хода на третий этаж.

Везде на этажах маячат охранники.

Сталин вводит Ленина через черный ход в квартиру номер 31.

Присутствуют: Зиновьев, Каменев, Троцкий, Свердлов, Коллонтай, Иоффе, Урицкий, Бубнов и др.

В неярко освещенной комнате заканчивает свой отчет Свердлов.

Из боковой двери входит какой-то человек. Все вглядываются. Шум узнавания. Это Ленин. Он чисто выбрит. Ни бородки, ни усов. На голове седой парик.

– Ну, просто пастор из ближайшей лютеранской церкви! – ахает Коллонтай.

– А что?! Сегодня я буду русским Лютером! – Ленин приглаживает обеими руками сползающий парик, потом просто снимает его. – К чег'ту! Итак, товарищи, начну с ругани. На повестке дня лозунг «вооруженное восстание». А вы… Толчете воду в ступе. Демонстрации, митинги… Вчерашний день, товарищ Троцкий! Хватить цацкаться! Так мы доиграемся, не дай бог, до Учредительного собрания!.[61] Ждать формального большинства наивно! Ни одна революция этого не ждала. Сначала захват, а потом большинство! Только так! Завтра же прибываю в Смольный. И пусть это кое-кому из вас может не понравиться, но речь пойдет о вооруженном захвате власти.

– Извините, Владимир Ильич! – взвивается Троцкий. – Вы достаточно долго отсутствовали и не считаетесь с ситуацией! Я думаю, что это, так сказать, «восстание» должно быть как можно меньше похоже на захват власти одной партией. Поэтому надо дождаться начала Всероссийского съезда Советов. И на съезде… Вместе с делегатами от всех партий, выйдя на массовую манифестацию, потребовать от Временного правительства…

Ленин, слушая Троцкого, недовольно морщится.

Петроград. Улица Жуковского, дом 21.

Редакция газеты «Речь».

Ночь.

В типографии у наборной кассы редактор и пожилой, усатый наборщик, заканчивающий укладку набора.

– Знаем только мы, Федорович. Давай быстрее, – шепчет редактор. – Через полчаса начнем печатать тираж.

В затылок редактору упирается ствол парабеллума. Это в типографию тихо вливаются боевики гауптмана.

– Интересно тут у вас, – говорит Лёха, оглядываясь по сторонам.

– Кто вы такие!? Кто вам дал право?! – редактор пытается протестовать, но ему затыкают рот. Уволакивают в его же кабинет.

Гауптман разглядывает типографский набор, пытается прочесть. Командует наборщику:

– Сделай оттиск!

Тот прокатывает сигнальный лист. На бумаге, в обрамлении текста факсимиле расписки Ленина.

– Еще!

Прокатывается еще три экземпляра. Гауптман показывает на большое свинцовое клише в наборе, на котором как раз и вытравлена копия расписки.

– А как вынуть вот это?

Наборщик шилом поддевает пластину.

– Ты делал?

– Привезли готовое. Я только в набор вставляю.

– А как по размеру подгоняешь, если что?

– А вот резачок.

Гауптман режет клише на мелкие кусочки. Потом переворачивает ящик с набором страницы. Сыплются свинцовые буковки.

Гауптман аккуратно складывает бумажные оттиски. Дает команду боевикам, которые держат наборщика. Мол, кончать. Выходит.

Петроград. Улица Жуковского, дом 21.

Двор редакции газеты «Речь».

Утро.

Во дворе собираются мальчишки-газетчики. Кричат:

– Дяденька! Дяденька! Давайте газеты, уже торговать пора!

Стучат в окно. Приоткрытая дверь. Входят в типографию. Заглядывают в кабинет.

Там в луже крови лежит зарезанный редактор.

Петроград. Улица Сердобольская, дом 1, квартира 41.

Конспиративная квартира Ленина.

Утро.

Ленин в приподнятом, боевом настроении дает указание своему телохранителю Рахья:

– Эйно, дуйте за газетами! И, я думаю, часа через два мы едем в Смольный. Работать, работать и ещё раз работать!

Рахья уходит. Ленин, напевая арию из оперетты, проходит по пустой квартире на кухню. Наливает себе стопку водки, с аппетитом составляет большой бутерброд. И уже было приступает к трапезе, но тут в дверь стучат.

Ленин осторожно, на цыпочках проходит к входной двери. Стук повторяется. И это условный стук. Ленин ворчит: