Полковник Шабер - Оноре Бальзак

Она встала и, оставив полковника одного, спустилась вниз, чтобы переговорить без свидетелей со своей горничной, которой она велела ехать в Париж, наказав ей вручить письмо в собственные руки Дельбеку и привезти это письмо обратно, как только управляющий прочтет его. Потом графиня вышла в сад и уселась на скамью, на самом виду — так, чтобы полковник при желании мог сразу ее найти. Шабер, который уже разыскивал графиню, подошел к ней и сел возле нее.

— Розина, что с вами? — спросил он.

Она ничего не ответила. Был чудесный спокойный июньский вечер; в такие часы в сладчайшей неге заката разлита скрытая гармония. Воздух был чист, стояла глубокая тишина, можно было слышать доносившиеся из отдаленной аллеи парка детские голоса, как бы дополнявшие своей мелодией возвышенную прелесть пейзажа.

— Вы не отвечаете? — продолжал полковник.

— Мой муж… — начала графиня и тут же замолчала; она сделала какой-то неопределенный жест и, покраснев, спросила: — Как мне называть при вас графа Ферро?

— Называй его мужем, малютка, — ответил добродушно полковник. — Разве он не отец твоих детей?

— Хорошо, — продолжала графиня. — Если господин Ферро спросит меня, что я здесь делала, если он узнает, что я провела здесь несколько дней с глазу на глаз с каким-то незнакомцем, что я ему скажу? Послушайте, сударь, сказала она, приняв величественную позу, — моя судьба в ваших руках, я подчинюсь всему…

— Дорогая моя, — ответил полковник, беря свою жену за руки. — Я решил всем пожертвовать ради вашего благополучия.

— Но это невозможно! — воскликнула она, судорожно вздрогнув. — Подумайте только, ведь вам придется отказаться от самого себя, и притом с соблюдением всех формальностей.

— Как, — спросил полковник, — разве моего слова вам недостаточно?

Слово «формальности» поразило полковника в самое сердце, пробудило в нем невольное подозрение. Он бросил на свою жену взгляд, заставивший ее покраснеть. Она опустила глаза, и полковник Шабер со страхом подумал, что ему, быть может, придется ее презирать. Графиня испугалась, что она оскорбила суровую чистоту, неподкупную честность человека, чей великодушный характер и врожденное благородство были ей так хорошо известны. Хотя тень этих мыслей омрачила их лица, вскоре между ними установилось доброе согласие. И вот как это произошло. Вдалеке послышался детский крик.

— Жюль, оставь в покое сестрицу! — воскликнула графиня.

— Как, ваши дети здесь? — спросил полковник.

— Да, но я запретила им докучать вам.

Старый воин оценил всю тонкость, всю глубину женского такта, выразившегося в этом очаровательном поступке, и припал к руке графини.

— Пусть они подойдут сюда, — сказал он.

Маленькая девочка бросилась к матери, спеша пожаловаться на брата.

— Маменька!

— Маменька!

— Это он!

— Нет, она сама…

Детские ручонки тянулись к матери, детские голоса лепетали о чем-то наперебой. Эта неожиданная сцена была трогательна.

— Бедные дети! — воскликнула графиня, не сдерживая больше слез. — С ними придется расстаться. Кому их отдаст суд? Сердце матери не поделить на части, я хочу, чтобы их оставили мне!

— Это из-за вас маменька плачет? — спросил Жюль, бросая на полковника гневный взгляд.

— Жюль, замолчи! — повелительно воскликнула графиня.

Дети стояли неподвижно, молча рассматривая мать и незнакомца с неописуемым любопытством.

— О, пусть меня разлучат с графом, — продолжала графиня, — но пусть мне оставят детей, я согласна на все…

Этот решительный ход увенчался полным успехом, на что графиня и рассчитывала.

— Да, — вскричал полковник, как бы продолжая начатую мысленно фразу, — я должен возвратиться в могилу, я уже думал об этом!

— Смею ли я принять такую жертву? — ответила графиня. — Если мужчина и соглашается умереть, чтобы спасти честь возлюбленной, он отдает свою жизнь всего один-единственный раз, но вы, вы будете отдавать мне вашу жизнь ежедневно, ежечасно! Нет, нет, это невозможно! Если бы речь шла только о вашей жизни, это было бы еще полгоря, но заявить, что вы не полковник Шабер, письменно признать себя самозванцем, пожертвовать своей честью, лгать каждый день, каждую минуту — нет, человеческая любовь не может подняться до такой высоты! Подумайте только! Нет! Не будь у меня этих несчастных детей, я убежала бы с вами на край света.

— Но почему бы мне, — возразил Шабер, — не поселиться возле вас, в этом маленьком домике, в качестве дальнего родственника? Я ни на что не годен, я старая, отслужившая свой век пушка, да и нужно мне всего-навсего немножко табаку и номер газеты «Конститюсионель» по утрам.

Графиня залилась слезами. Между нею и полковником Шабером завязался поединок великодушия, и старый солдат вышел из него победителем. Умилившись душой при виде трогательной сцены, какую являла в этот тихий, спокойный вечер мать в кругу своих детей, полковник решил остаться мертвецом и, не страшась более официального акта, спросил графиню, как надлежит ему поступить, чтобы навсегда обеспечить счастье ее семьи.

— Поступайте, как знаете! — воскликнула графиня. — Предупреждаю вас, я не намерена вмешиваться в это дело. Я не должна!

Дельбек, приехавший в Гроле за несколько дней до того, следуя указаниям графини, сумел втереться в доверие к старому солдату. На следующее же утро полковник Шабер отправился вместе с бывшим стряпчим в Сен-Ле-Таверни, где Дельбеком был уже заранее заготовлен у нотариуса акт, составленный в выражениях столь недвусмысленных, что старик, прослушав этот документ, поднялся с места и направился к выходу.

— Тысяча чертей! Нечего сказать, хорош я буду! Да ведь это же подлог! — вскричал он.

— Сударь, — успокоил его Дельбек. — Я тоже не советую вам подписывать этот документ опрометчиво. На вашем месте я сумел бы выторговать в этой сделке по меньшей мере тридцать тысяч ливров годового дохода, графиня пошла бы на это.

Кинув на прожженного мошенника испепеляющий взгляд честного человека, полковник, раздираемый самыми противоречивыми чувствами, бросился вон. Снова и снова его охватывало недоверие, то он негодовал, возмущался, то затихал.

Наконец, проникнув через пролом ограды в парк, он медленно направился к беседке, откуда открывался вид на дорогу из Сен-Ле, в надежде отдохнуть там и на досуге собраться с мыслями. Аллея была усыпана мелким желтым песком вместо грубого речного гравия; графиня, сидя в небольшой гостиной, тут же в павильоне, не заметила приближения полковника; она была слишком озабочена исходом своего дела, чтобы обратить внимание на легкий шум шагов. Старый солдат, в свою очередь, тоже не видел жены.

— Ну как, господин Дельбек, подписал он или нет? — спросила графиня своего управляющего, разглядев поверх невысокой изгороди, окаймлявшей ров, что тот возвращается один.

— Нет, сударыня. Не возьму даже в толк, что такое с ним случилось. Старая кляча встала на дыбы.

— Придется, значит, упрятать его в Шарантон, благо он в наших руках, — сказала графиня.

К полковнику вдруг вернулась вся его былая прыть; он перепрыгнул через ров, в мгновение ока очутился перед управляющим и закатил ему пару таких пощечин, крепче которых, пожалуй, сутяга еще никогда не получал.

— Так узнай же, что старая кляча еще умеет лягаться! — вскричал он.

Утолив свой гнев, полковник почувствовал, что теперь ему не под силу перескочить обратно через ров. Истина встала перед ним во всей своей неприглядной наготе. Вопрос графини и ответ Дельбека открыли ему существование заговора, жертвой которого он должен был пасть.

Заботы, расточаемые ему графиней, были только приманкой, она хотела завлечь его в ловушку. Ее слова, подобно неприметной капле яда, мгновенно пробудили в старом воине все душевные и телесные муки. Через ворота парка он пошел к павильону, с трудом, как дряхлый старец, волоча ноги. Итак, ни отдыха, ни покоя! Отныне придется начать с этой женщиной омерзительную войну, о которой говорил Дервиль, вступить на путь крючкотворства, питаться желчью, ежедневно осушать полную чашу горечи. А потом — ужасная мысль! — где взять деньги, чтобы оплатить расходы по судопроизводству в первых инстанциях? Его охватило такое отвращение к жизни, что, будь он на берегу реки — он бросился бы в воду, будь у него под рукой пистолет — он пустил бы себе пулю в лоб. Затем мысли его вновь пришли в смятение, изменившее весь строй его чувств с того самого дня, когда Дервиль посетил заведение Верньо.

Добравшись наконец до павильона, он поднялся в гостиную, сквозь круглые окна которой открывался на все четыре стороны восхитительный вид. Там он застал свою жену. Графиня, сидя в креслах, любовалась пейзажем, вся ее поза выражала сдержанное спокойствие, лицо хранило непроницаемое выражение, которое умеют принять женщины, решившиеся идти до конца. Она утерла платочком глаза, как будто на них еще не просохли слезы, и стала рассеянно играть концами длинного розового пояса. Тем не менее, несмотря на свое напускное хладнокровие, графиня не могла сдержать дрожь, когда перед ней встал, скрестив на груди руки, нахмурив брови, ее почтенный благодетель, побледневший от негодования.