Почтамт - Чарльз Буковски

Потом меня вызвали в отдел кадров в старое Федеральное здание. Продержали в приемной обычные 45 минут или полтора часа. Затем:

– Мистер Чинаски? – осведомился голос.

– Ну, – ответил я.

– Пройдите.

Человек подвел меня к столу. Там сидела эта женщина. Немного сексуальная на вид, годам к 38–39 плавится, но похоже, что ее половые амбиции либо отложены ради более важных дел, либо просто забыты.

– Садитесь, мистер Чинаски. Я сел.

Малышка, подумал я, вот бы я покатал тебя верхом.

– Мистер Чинаски, – сказала она, – нам неясно, должным ли образом вы заполнили бланк заявления о приеме на работу.

– А?

– Мы имеем в виду судимости.

Она протянула мне листок. В ее глазах не было секса.

Я перечислил там восемь или десять обычных пьяных приводов. То была приблизительная оценка. О точных датах я понятия не имел.

– Итак, вы всё здесь перечислили? – спросила она.

– Хммм, хммм, дайте подумать…

Я знал, чего ей хотелось. Ей хотелось, чтобы я ответил «да», и тогда бы она взяла меня в оборот.

– Сейчас-сейчас… Хммм. Хммм.

– Так? – спросила она.

– О, о! Господи!

– Что такое?

– Был еще привод либо за пьянство в автомобиле, либо за пьяное вождение. Года четыре назад или около того. Не помню точной даты.

– И вы этого просто не припомнили?

– Да, в самом деле, я не собирался утаивать.

– Хорошо. Внесите. Я вписал.

– Мистер Чинаски. У вас ужасная биография. Я хочу, чтобы вы объяснили выдвинутые против вас обвинения и, если возможно, оправдали свой настоящий найм у нас.

– Хорошо.

– На ответ вам дается десять дней.

Не так уж и нужна мне эта работа. Но баба меня раздражала.

В тот вечер я взял больничный, купил разлинованной и пронумерованной бумаги юридического формата и синюю, официальную на вид папку. Еще купил квинту виски и шестерик пива, сел и все напечатал. Под локтем у меня лежал словарь. То и дело я отслюнивал страницу, находил крупное невнятное слово и строил предложение или целый абзац на его значении. Получилось 42 страницы. Закончил я такими словами: «Копии этого заявления сохранены для распространения в прессе, на телевидении и в других средствах массовой информации».

Трепаться – так уж трепаться.

Она поднялась из-за стола и лично приняла папку.

– Мистер Чинаски?

– Да?

Было 9 утра. На следующий день после ее требования.

– Минуточку.

Она отнесла все 42 страницы к себе за стол. Она всё читала, читала и читала. Кто-то еще читал у нее из-за плеча. Потом их стало 2, 3, 4, 5. И все читали. 6, 7, 8, 9. Все читали.

Что за чертовщина? – подумал я.

Потом из толпы раздался голос:

– Что ж, все гении – пьяницы! – Как будто это что-то объясняло. Снова перебор с кино.

Она встала из-за стола, держа в руке мои 42 страницы.

– Мистер Чинаски?

– Да?

– Ваше дело будет продлено. Мы вас известим.

– А пока продолжать работать?

– А пока продолжайте работать.

– Доброго вам утра, – сказал я.

4

Однажды ночью меня перевели на табурет рядом с Бучнером. Он почту не рассовывал. Он просто сидел. И трындел.

Вошла молоденькая девчонка и села в конце прохода. Я услышал Бучнера:

– Ага, пиздявочка! Хочешь моего хуя себе в пизду, правда? Вот чего ты хочешь, мокрощелка, правда?

Я продолжал распихивать почту. Мимо прошел бугор. Бучнер сказал:

– Ты у меня в списке, мамаша! Я тебя достану, грязная мамка! Сволочь гнилая! Хуесоска!

Надзиратели Бучнера никогда не трогали. Никто никогда не трогал Бучнера. Потом я услышал его снова:

– Ладно, детка! Мне не нравится твоя рожа! Ты у меня в списке, мамка! Ты у меня вот тут, прямо первым номером! Я тебя за жопу ухвачу! Эй, я с тобой разговариваю! Ты меня слышишь?

Это уже было слишком. Я отшвырнул свою почту.

– Ладно, – сказал я, – я вызываю твою карту! Я вызываю всю твою вонючую колоду! Здесь хочешь или выйдем?

Я посмотрел на Бучнера. Тот разговаривал с потолком, безумный:

– Я же сказал тебе, ты первый номер в моем списке! Ты мне попадешься, и попадешься мне как следует!

Ох, ради всего святого, подумал я, тут я, кажется, влип по-настоящему! Сортировщики притихли. Они-то тут при чем? Я встал, сходил попить воды. Потом вернулся. Через двадцать минут поднялся на свой 10-минутный перерыв. Когда я вернулся, надзиратель меня уже ждал. Жирный негр чуть за пятьдесят. Он заорал на меня:

– ЧИНАСКИ!

– В чем дело, мужик? – спросил я.

– Вы покинули свое место дважды за тридцать минут!

– Да, в первый раз я сходил попить. Тридцать секунд. А потом я ходил на перерыв.

– А если бы вы работали у машины? От машины дважды за тридцать минут отходить нельзя!

Вся его харя блестела от злобы. Поразительно. Непостижимо.

– Я ЗАПИСЫВАЮ ВАМ ЗАМЕЧАНИЕ!

– Ладно, – сказал я.

Я пошел и сел рядом с Бучнером. Надзиратель подбежал со своим замечанием. Оно было написано от руки. Я даже не смог его прочесть. Он писал в такой ярости, что вышли одни кляксы и царапины.

Я свернул замечание в аккуратный конвертик и засунул в задний карман.

– Я убью этого сукина сына! – сказал Бучнер.

– Было бы неплохо, толстяк, – согласился я, – было бы неплохо.

5

Так и шло – 12 часов в ночь, плюс надзиратели, плюс сортировщики, плюс тот факт, что в этой банке с плотью нечем дышать, плюс черствая печеная еда в «неприбыльном» кафетерии.

Плюс ГР1. Городской Район 1. Тот мой план участка был семечками по сравнению с Городским Районом 1. Который содержал примерно треть всех городских улиц и как они разбивались на зоны по номерам. Я жил в одном из крупнейших городов в Штатах. А там улиц очень много. После него был ГР2. И ГРЗ. Каждый экзамен нужно было сдавать за 90 дней, три попытки на каждый, 95 процентов или лучше, 100 карточек в стеклянном ящике, восемь минут, не сдашь – и тебя отправят пробоваться на президента «Дженерал Моторс», как выразился тот мудак. Для тех, кто проходил, планы становились немножко легче – на второй или на третий раз. Но с 12-часовой ночной сменой и отмененными выходными для большинства это было чересчур. Уже из первоначальной группы в 150–200 человек нас оставалось 17 или 18.

– Как я могу работать по двенадцать часов в ночь, спать, есть, мыться, ездить туда и обратно, забирать стирку и покупать бензин, платить за квартиру, менять шины, делать все эти мелочи, без которых нельзя, и все-таки изучать план? – спросил я одного из инструкторов в плановом классе.

– Обходитесь без сна, – сказал он.

Я взглянул на него. Он не «Дикси» на гармошке играл. Проклятый олух говорил серьезно.

6

Я понял, что единственное время для занятий у меня – перед сном. Я всегда слишком уставал, чтобы готовить и есть завтрак, поэтому выходил и покупал высокую упаковку пива, ставил на стул у кровати, отдирал с банки крышку, хорошенько прикладывался и открывал листок с планом. К тому времени, как я приступал к третьей банке, лист выпадал у меня из рук. Больше в себя уже не вольешь. Затем я допивал пиво, сидя на кровати и разглядывая стены. С последней банкой я засыпал. А когда просыпался, времени оставалось ровно на туалет, ванну, еду – и пора ехать обратно.

И ведь ни фига не приспосабливался, только все больше и больше уставал. Я всегда покупал свой шестерик на пути домой, а однажды утром меня по-настоящему перемкнуло. Я взобрался по лестнице (лифта в доме не было) и вставил ключ в замок. Дверь распахнулась. Кто-то сменил всю обстановку в квартире, постелил новый ковер. Нет, мебель тоже новая.

На тахте лежала женщина. Выглядела нормально. Молодая. Хорошие ноги. Блондинка.

– Здорóво, – сказал я. – Пива хочешь?

– Привет! – ответила она. – Ладно, одно возьму.

– Мне нравится, как тут все обставили, – сказал я.

– Я сама это сделала.

– Но зачем?

– Просто мне так захотелось, – сказала она. Мы оба глотнули пива.

– Ты ничего, – сказал я. Я поставил свою банку на пол и поцеловал девку. Положил ладонь ей на колено. Хорошее у нее колено.

Потом глотнул пива еще.

– Да, – сказал я, – мне действительно нравится, как тут все стало. Мне это здорово поднимет дух.

– Это хорошо. Моему мужу тоже нравится.

– А чего ради твоему мужу… Что? Твоему мужу? Постойте, у вас какой номер квартиры?

– Триста девять.

– Триста девять? Боже святый! Я не на своем этаже! Я живу в четыреста девятой. Ваша дверь моим ключом открылась.

– Сядь, дорогуша, – сказала она.

– Нет, нет…

Я собрал четыре оставшихся пива.

– Зачем сразу срываться? – спросила она.

– Бывают ненормальные мужики, – ответил я, передвигаясь к двери.

– Это ты к чему?

– К тому, что некоторые влюблены в своих жен.