Танкер Дербент - Юрий Крымов

По лицу механика ползут пепельные тени. Он медленно склоняет голову, словно готовясь прободать невидимое препятствие.

- Иной моторист боигся дышать на машину, потому что ее регулировали на берегу. Такому здесь не место. Пускай на барже, плавает. Это не моряк! Ты машину отрегулируй не раз и не два, тогда она себя покажет и паспорт свой, переплюнет. Верно или нет?

Он оглядывает притихших ребят, и взгляд его гаснет. Он вытирает лоб и топчет ногою окурок. Мотористы, электрики, слесари тянутся гуськом к выходу. Гусейн неохотно трогается с места. Перед ним спина Басова с мокрыми от пота лопатками. Если он оглянется, Гусейн отважится заговорить. Но Басов спешит обратно в машинное. Последнее, что видит Гусейн, - стриженый пушистый затылок. И, замирая на месте, привычно восстанавливает он свою защитную позицию против равнодушного мира: "Зарабатывает авторитет... ишь, стерва!"

Гусейну не с кем перекинуться словом. Поэтому он жадно слушает слова, предназначенные другим. Он знает - старшего механика не любят на судне.

- Посадили на шею комиссара, - вздыхает капитан Кутасов, - сегодня он говорил помполиту, что погрузку можно производить быстрее. Может быть, завтра он начнет следить за мной, почем я знаю?

В глазах капитана болезненный застарелый испуг, и на выручку ему спешит ослепительная улыбка Касацкого.

- Евгений Степанович, роднуля! Наш уважаемый механик немного ушибся, он делает движение пальцем около лба, - стоит ли волноваться?

Гусейну приятно, что он не одинок в беде. Рядом с ним человека окружает такая же глухая стена неприязни. Но Басов будто ничего не замечает. Во время погрузки он все посматривает на часы. Он пытается вмешаться, смешной, нелепый человек с воспаленными красными глазами. Чего можно добиться с таким сбродом? Публика почище идет на сухогрузные суда, где легче работа, длиннее стоянки, где чаще получают премиальные. Сюда попали те, кто к моменту спуска танкера болтался на берегу. Многие из них наспиртованы, больны, никуда не годны. Они курят на грузовой палубе, несмотря на приказ, и движутся лениво, как сонные мухи. Сегодня моторист Козов осматривал смазочный насос. Он только приоткрыл крышку, измазал пальцы, и при этом он подмигнул Гусейну и скорчил уморительную гримасу. Гусейн отвернулся. Разве ему не все равно? Пусть надрывается механик, отлынивают мотористы, пусть курят на палубе матросы. Пусть комсомольцы собираются и голосуют впятером. Танкер не выполнил плана, он идет последним в этой навигации. Пусть!

На рейд опять пришли с опозданием. Ледяной весенний норд вызванивал в снастях, срывал с гребней волн клочья пены и заносил их на палубу. Ветер потянул из-за горизонта занавес облаков, и они закрыли полнеба, клубясь и роняя брызги дождя.

В радиорубке радист Володя Макаров тяжело боролся со сном, протирая кулаками глаза. Он обрызгал лицо забортной водой, присел к аппарату и вздохнул в микрофон.

- Астрахань, - крикнул он звонко, - Астрахань - рейд! Почему задержались баржи?

Солнце на востоке проступило сквозь облака оловянной бляхой. Вокруг него пепельным венцом клубились дождевые тучи. На спардеке гулко хлопал под ветром распустившийся шлюпочный брезент.

- Астрахань, - сказал Володя, - телеграмма о приходе нами дана своевременно. Где же баржи?

Он отвернулся от микрофона и тихонько, со скукой выругался. В окно рубки заглянул старший электрик Котельников.

- Связался, Володя?

Радист молча кивнул и потянулся за наушниками. Он переключился на прием и принялся записывать.

- Я бы поснимал их всех с работы, будь моя воля, - сказал Котельников угрюмо, - и капитана, и помов, и тех подлецов на берегу. Всех поснимать и набрать новых!

Радист писал, нагнувшись к бумаге и высунув кончик языка.

- Отвечают, что произошла ошибка, - пояснил он, - наши баржи увел танкер "Агамали"... Так кого бы ты поснимал, товарищ?

- Всех. Разве это командиры? Инвалиды с повихнутыми мозгами. Мы становимся общим посмешищем. На трюке с баржами "Агамали" сэкономил четыре часа. Он обогнал нас в море. Теперь он пойдет впереди часов на шесть. И это никого не беспокоит. Над нами смеются в диспетчерской, и на судах, и в дежурной лавке. Мы не получили ни копейки премиальных, это - факт!

Володя нарисовал на полях журнала косой парус и горбоносую голову в облаках дыма. Потом он пососал карандаш и склонил голову набок, любуясь рисунком.

- Я вот полаял в микрофон с полчаса, - сказал он, усмехаясь, - и мог бы лаять в вентиляционную трубу, если угодно. Да ну их к черту! Кто здесь оценит мою работу? За месяц мы недодали с полмиллиона тонно-миль, не меньше. А что я могу сделать?

- Верно.

- Вчера при погрузке стали наливать нефть, не откачав из танков водяного балласта. Капитан затрясся, как баба, когда ему доложили. А потом я слышал, как Касацкий объяснялся с агентом ТОГПУ. Оказывается, во всем виноваты... насосы!

- Худо, Володька.

- Хуже некуда!

- Помощник по политчасти - хороший парень, - сказал Котельников, - он готов хоть на себе тащить груз. Но он не знает навигации и боится вмешиваться в распоряжения капитана. Кроме того, он чахоточный. Я думаю, он скоро умрет.

Тем временем Володя нарисовал водолаза в скафандре. Он даже улыбнулся самодовольно, - до того удачно получилось.

- Знаешь что, Степа?

- Ну?

- Давай сорвемся отсюда совсем. - Радист понизил голос и вкусно облизнул вишневые губы. - Я знаю, куда я пойду. В Эпрон. Сейчас поднимают суда, затонувшие у Бирючьей Косы. Вот где работа!

- Не отпустят, - пробормотал Котельников, боязливо озираясь. - Как это оставить танкер? Выходит, что мы струсили раньше беспартийных. Нет, уж ты это оставь...

- Для тебя там тоже есть работа, - невозмутимо продолжал Володя, - я узнавал. Может быть, наплевать на документы? Нет, пожалуй, отберут комсомольский билет.

- Не говори глупостей.

Котельников сделал вид, будто хочет отойти от окна, но не двинулся с места. Он был смущен и заинтересован. Володино предложение притягивало как магнит.

- Если попытаться действовать через райком, - сказал он неуверенно, да нет, не отпустят...

- Ерунда! Невольник - не богомольник, как говорится. Хотел бы я знать, как это меня удержат здесь против моего желания!

- Нет, дезертировать не годится, - сказал Котельников твердо, но без всякого чувства, - может быть, еще удастся наладить дело. Кроме того, я ведь здесь председатель судкома... Все-таки ты узнай насчет Эпрона, на всякий случай, - прибавил он, натянуто улыбаясь.

На спардеке зазвучали шаги, гулкие и неровные, заметаемые ветром. Человек миновал рубку, крупно шагая и наклонившись вперед, словно падая навстречу быстрому току воздуха.

- Басов, - шепнул Володя, - он не слышал нас?

- Не знаю. - Котельников попятился от окна, - ну, хватит разводить панику. Не комсомольское это дело!

Вот и баржи подходят.

Волны бежали вдоль рейда, как перепуганные проворные звери, бледно-зеленые, покрытые коричневыми пятнами нефти. Баржи кланялись им навстречу, скрипели и осторожно окунали крутые ржавые бока. Черный игрушечный буксир сбросил в воду намокший конец, оглушительно гикнул и пошел, приминая волны, волоча за собой извилистый хвост вспененной воды.

В помповом отделении "Дербента" работали грузовые насосы. Палуба слегка звенела, едва заметно приподымаясь над уровнем воды. Басов стоял на мостике у перил, прижимая локти к бокам, чтобы сохранить тепло.

- Неладно скроено это море, - сказал боцман Догайло, стоящий рядом, совсем даже неудобно оно расположилось, море Каспийское.

Он выставил вперед носок огромного сапога, точно отлитого вместе с его ногой из чугуна.

- Сохнет наше море, питает землю. Знаете в Баку Девичью башню старинную? От башни до моря теперь минуты две ходу. Люди говорят, будто бедную девицу заточили в нее злыдни-ханы и она зачахла с тоски.

Башня в то время в море стояла. Ушло море, открыло камни. Так же и здесь, на Астраханском рейде, когда-то глубоко было. Теперь с осадкой в двадцать футов дальше Тюленьей банки идти опасно. Кругом вода - сколько глазу видно, а ходу нет...

Голос у боцмана высокий, задушевный, певучий. Басов с удивлением покосился на огромный коричневый кадык боцмана, распиравший воротник его бушлата, и сказал уверенно:

- Скоро углубим дно - тогда до самой Астрахани танкеры без перегрузки пойдут.

Догайло усмехнулся в усы, оглядел собеседника с кротким сожалением и медленно снял фуражку. Ветер зашевелил редкий примятый пух на его яйцевидном черепе.

- Все-то вам легко, все-то вы можете. Только и до вас, я полагаю, образованные люди над этим голову ломали, да отступились. А причина здесь наносы вредные да течения, которые всю вашу работу уничтожат и фарватер песком затянут. Нет, не быть по-вашему! - закончил он торжествующе и еще раз оглядел Басова степенно и неодобрительно.

Басову не хотелось спорить. Он молча двинулся по мостику.

На заводе у Басова были все-таки свои люди. На заводе были сборщики, и бригадир Ворон, и маленький токарь Эйбат. На судне много отделений, камер, машин. На судне много людей и специальностей. Но на судне у Басова нет своих. Он еще приглядывается к окружающим, но под его взглядом лица скучнеют, зрачки суживаются, исчезают под ресницами. Люди растекаются перед ним, вялые, непостижимо похожие друг на друга. Их исполнительность кажется фальшивой, их серьезность - насмешливой. Молча, как во сне, движутся они в узких проходах машинного отделения, глотают горячий воздух и присаживаются где попало. Молча вертят штурвалы, и бугроватые мышцы вздуваются на их мокрых спинах. Перед сменой вахты они сбиваются на верхней площадке, слушают его объяснения и разглядывают его, как заморское диво. Иногда он появляется незаметно и видит, как покачивается, сидя на корточках и мурлыча себе под нос какую-то ерундовую песню, моторист Гусейн или как разговаривают мотористы Козов и Газарьян, устало тараща на свет глаза, обведенные кольцами копоти: