Темная игра смерти. Том 2 - Симмонс Дэн

– Слава Иисусу! – воскликнул певец. Писатель закрыл глаза и кивнул. Толстая актриса рыдала.

– Энтони, – тихим низким голосом произнес Саттер, снова привлекая к себе всеобщее внимание, – принял ли ты Господа?

– Принял, Джимми. Я обрел Господа…

– И принял Его как личного Спасителя?

– Да, Джимми. Я принял Иисуса Христа в свою жизнь.

– И позволил Ему вывести тебя из бездны страха и блуда… из фальшивого блеска больного Голливуда к исцеляющему свету слова Божьего?

– Да, Джимми. Христос вернул мне радость жизни, даровал мне цель жить и работать во имя Его…

– Да славится имя Господне, – выдохнул Саттер и улыбнулся. Он потряс головой, словно избавляясь от охватившего его волнения, и повернулся к третьей камере. Помощник режиссера махал руками, показывая, что пора закругляться. – И в ближайшем будущем, в самом ближайшем будущем, я надеюсь, Энтони обратит свои навыки, талант и опыт на осуществление совершенно особого Библейского проекта. Сейчас мы еще не можем говорить об этом, но не сомневайтесь, мы используем все замечательные приемы Голливуда, чтобы донести слово Божье до миллионов добрых христиан, изголодавшихся по здоровым семейным развлечениям.

Аудитория и гости ответили громом аплодисментов. Саттер склонился к микрофону и сообщил, перекрывая шум:

– Завтра состоится особая библейская служба священной музыки. Наши гости – Пэт Бун, Петси Диллон, группа «Благовест» и наша Гейл и «Евангелические гитары».

Под электронными вспышками аплодисменты еще более усилились. Третья камера взяла максимально крупный план Саттера, и преподобный улыбнулся.

– До следующей встречи. Помните стих шестнадцатый из главы третьей Евангелия от Иоанна: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную». До свидания! Да благословит вас всех Господь!

Саттер и Хэрод покинули площадку еще до того, как погасли навесные софиты и стихли аплодисменты. Быстрым шагом они двинулись по кондиционированным коридорам, устланным коврами. Мария Чен и жена преподобного Кей ожидали их в кабинете Саттера.

– Ну, что ты думаешь, дорогая? – осведомился Саттер.

Кей Элен Саттер, высокая худая женщина, наложила на лицо столько слоев косметики и сделала такую прическу, что казалось, ее вылепили много лет назад.

– Замечательно, дорогой. Восхитительно.

– Надо было отказаться от этого монолога идиота певца, когда он начал разглагольствовать о евреях, сующихся в шоу-бизнес, – заметил Саттер. – Хотя у нас еще есть двадцать минут, чтобы вырезать кусок пленки до того, как все пойдет в эфир. – Он надел очки и посмотрел на жену. – Куда это вы собрались?

– Я хочу показать Марии детскую группу в общежитии женатых студентов, – ответила Кей Саттер.

– Отлично, отлично! – одобрил преподобный. – У нас с Тони запланирована еще одна короткая встреча, а потом им пора отправляться в Атланту.

Мария Чен бросила на Хэрода вопросительный взгляд. Тот пожал плечами, и обе женщины вышли.

В обширном кабинете преподобного Джимми Уэйна Саттера в отличие от красно-сине-белых тонов остальной части комплекса преобладали нежные бежевые цвета. Одну стену целиком занимало окно, выходившее на лужайку и небольшой клочок леса, оставленный строителями. Позади широкого письменного стола были развешаны фотографии известных и влиятельных лиц, почетные грамоты, удостоверения о награждениях, афиши и другие документы, свидетельствующие о высоком и стабильном положении Джимми Саттера.

Хэрод рухнул в кресло и, вытянув ноги, шумно выдохнул воздух. Саттер, сняв пиджак и расстегнув рукава рубашки, сел напротив.

– Ну что, Тони, позабавился? Хэрод запустил пальцы в волосы.

– Надеюсь, что никто из моих сотрудников не увидит этого.

Саттер улыбнулся.

– Почему, Тони? Неужели причастность к богоугодному делу может повредить кинобизнесу?

– Повредить ему может идиотский вид. – Хэрод посмотрел в дальний конец кабинета, где находился бар. – Можно, я что-нибудь выпью?

– Конечно, – ответил Саттер. – Справишься сам? Ты здесь все знаешь.

Хэрод уже направился к бару. Он налил себе водки со льдом и вытащил еще одну бутылку из потаенного шкафчика.

– Бурбон?

– Да, пожалуйста, – кивнул Саттер. – Ты рад, что принял мое приглашение? – осведомился он, когда Хэрод протянул ему бокал.

– А ты думаешь, разумно было засвечиваться, показывая меня в этой программе? – Он сделал большой глоток.

– Они и так знают, что ты здесь, – возразил Саттер. – Кеплер следит за тобой и одновременно с братом К. не выпускает из виду и меня. Может, твои показания их немного смутят.

– Не знаю, как их, но меня они точно смутят. – Хэрод направился к бару за новой порцией водки.

Саттер захихикал и принялся перекладывать бумаги на столе.

– Тони, только не подумай, что я цинично отношусь к своему сану.

Хэрод замер с кубиками льда в руке и посмотрел на него.

– Ты что, смеешься надо мной? – возмутился он. – Ничего циничнее, чем это мероприятие, я еще в жизни не видел.

– Вовсе нет, – тихо возразил Саттер. – Я отношусь к пасторству очень серьезно. Я действительно забочусь о людях и благодарен Господу за дарованную мне Способность.

Хэрод покачал головой:

– Джимми, уже два дня ты меня водишь по этому «Диснейленду», здесь все до последней мелочи направлено на то, чтобы извлекать деньги из бумажников провинциальных идиотов. Твои автоматические линии отсортировывают конверты с чеками от пустых, компьютеры сканируют письма и пишут стандартные ответы, телефонный банк данных тоже компьютеризирован. Ты проводишь направленные почтовые кампании, которые по своему размаху превосходят даже Дика Виггери, а телевизионные церковные службы низводят мистера Эда до уровня снобистских разглагольствований…

– Тони, Тони, – покачал головой Саттер. – Нельзя зацикливаться на внешней стороне дела, надо смотреть вглубь. Да, мои верующие в большинстве своем простаки, провинциалы и недоумки. Но это никак не дискредитирует мою проповедническую деятельность.

– Да ну?

– Конечно. Я люблю этих людей! – Саттер стукнул своим огромным кулаком по столу. – Пятьдесят лет назад, когда я был юным евангелистом, семилетним мальчишкой, преисполненным благоговения к слову Божьему, и обходил палатки с папой и тетей Эл, я знал, что Иисус наградил меня Способностью с какой-то целью, а не просто для того, чтобы делать деньги. – Он взял в руки лист бумаги и уставился на него через очки. – Тони, как ты думаешь, кто написал эти слова: «Проповедники, бойтесь наступления науки, как ведьмы боялись наступления дня, и смейтесь над роковыми провозвестниками, желающими отказаться от обмана, на котором основана их жизнь»? – Саттер взглянул на Хэрода поверх очков. Тот пожал плечами.

– X. Л. Менкен? Меделин Муррей О'Хеер? Преподобный покачал головой:

– Джефферсон, Тони. Томас Джефферсон.

– Ну и что?

Саттер ткнул в Хэрода своим мясистым пальцем:

– Неужели ты не понимаешь? Несмотря на всю евангелистскую болтовню о том, что эта страна основана на религиозных принципах, что это христианская нация и всякое такое, все ее отцы-основоположники, подобно Джефферсону, были атеистами, остроголовыми интеллектуалами, унитариями…

– Ну и что?

– А то, что эта страна была образована кучкой секулярных гуманистов, Тони. Вот почему в наших школах больше нет места Богу. Вот почему ежедневно в лабораториях убивают тысячи нерожденных младенцев. Пока мы спорим о разоружении, коммунисты набирают силу. Господь наградил меня способностью пробуждать сердца и души простых людей, чтобы мы смогли превратить эту страну в христианское государство, Тони.

– И для этого тебе нужна моя помощь в обмен на твою поддержку и защиту от Клуба Островитян? – усмехнулся Хэрод.

– Рука руку моет, мой мальчик, – миролюбиво улыбнулся Саттер в ответ.

– Похоже, ты когда-нибудь надеешься стать президентом, – заметил Хэрод. – По-моему, вчера мы говорили лишь о том, чтобы слегка перетасовать иерархическую структуру Клуба.