Я на Марсе - Николай Мизийски

на пылесос, и закричала: «Ах, какая я глупая!» Пока другие мужчины думали, как ей возразить, я нашелся: «Ничего, товарищ Тричкова, есть и поглупее вас, только скрывают!..» Пришлось мне потом провести два часа в чулане, чтобы немного поумнеть.

Так было на Земле. Но Марс не Земля, да и Хлея не такая старая, как та наша гостья. Внешне она всем была хороша и без пудры, и без помады, и без всего прочего. Поэтому ей я возразил:

— Может быть, ты найдешь меня плохо воспитанным, но, вопреки твоим словам, должен заметить, что ты нисколько не дурна, а очень даже красива! Дурны собой марсиане, встречавшие нас на космодроме.

— Как, и папа? — вызывающе спросила Хлея.

Я читал в учебнике по истории, что, когда надо было переходить через реку под названием Рубикон, Юлий Цезарь сказал: «Жребий брошен, и пути назад нет!» Этим подчеркивались его смелость и решительность. Я не Юлий Цезарь, а Саша Александров, но в смелости и решительности не уступлю Цезарю. Поэтому я выпятил грудь и ответил:

— Твой папа — учтивый человек, милый и симпатичный, но нельзя сказать, что внешне он очень красив. Чего стоит эта громадная голая голова! И этот острый нос! А где его зубы? Небось, когда был маленьким, все время грыз ими косточки да орехи?

Задал я и другие смелые вопросы, надеясь вписать свое имя в историю. Подумал, что Хлея рассердится, но она не рассердилась. Только взглянула на меня каким-то особым взглядом, принесла альбом в нейлоновой обложке и развернула на столе. Альбом был с цветными картинками.

На первой виднелась косматая голова на толстой и сильной шее. Лоб был низкий, приплюснутый, а нижняя челюсть — крупная и выдвинутая вперед. Изо рта торчали два ряда крепких желтых зубов.

— Кто это, по-вашему? — спросила Хлея.

— Горилла! — сразу сказал Крум.

Я, знающий больше, чем он, добавил:

— От нее произошли люди на Земле.

— И марсиане тоже, — улыбнулась Хлея.

На второй картинке был изображен кто-то похожий, но менее страшный. Лоб был мал, но не приплюснут, словно от удара молотом. Оскаленная челюсть не так воинственно выпячивалась вперед.

— Первобытный человек, — сказал Крум.

— Неандерталец! — определил я более точно.

На третьей странице встретилась современная физиономия. Описывать ее считаю лишним — взгляните в любое зеркало.

— Хм! — сказал Крум.

— Красота! — восхитился я. — Лоб нормальный, челюсти нормальные. Все в порядке! На Земле несколько миллиардов таких экземпляров, а здесь только мы втроем.

Хлея перевернула страницу. Перед нами появился марсианин — голова, как тыква, рот, как бабочка, нижней челюсти совсем нет!

— Хм! — сказал Крум, как и прежде.

Чего ты хмыкаешь, глупый толстяк? И что это Хлея на меня так смотрит? Попытался узнать. Она стала еще любезнее и сказала мне нечто такое, что меня огорчило:

— Жизнь на Земле и на Марсе развивалась одним и тем же способом, потому что условия были совершенно одинаковы. Но на Марсе, который дальше от Солнца, жизнь началась раньше. Когда двое пойдут по одному и тому же пути с одинаковой скоростью, но один выйдет раньше, кто первым достигнет цели?

— Тот, кто вышел раньше, — сказал я с досадой.

И вот тогда Хлея мне выдала:

— Не кажется ли тебе, дорогой Саша, что по форме своих голов и лиц мы находимся где-то посредине между первобытными людьми и марсианами? И такое же впечатление, какое на нас производят эти обезьяньи рожи, мы производим на марсиан…

Крум вздохнул:

— Ничего себе, умеет делать заключения!

Я выпил еще стакан воды, чтобы успокоиться.

Вошел профессор:

— Как себя чувствуете, милые мальчики?

Мы ответили, что чувствуем себя хорошо, что благодарим за гостеприимство и что ужин был очень вкусным, а главное — питательным.

— Но вы уже устали, не правда ли?

Мы не стали этого отрицать.

Хлея певучим голосом пожелала нам спокойной ночи, а ее отец проводил в предназначенную для нас комнату.

Комната была совершенно пуста, но это продолжалось недолго. Профессор стал нажимать разные кнопки на стенах, и оттуда выскакивала мебель. Скоро комната превратилась в хорошую спальню, мало чем отличающуюся от спален земных ребят. На кроватях были сложены пижамы из легкой и мягкой ткани, в гардеробе висели свободные плечики. Впрочем, этими плечиками мы с Крумом никогда не пользуемся, потому что привыкли оставлять одежду на спинках стульев.

— Спите спокойно, — сказал Фил Фел.

Потом несколько таинственно добавил:

— Надеюсь, ночь пройдет без неприятностей…

После его ухода мы с Крумом поразмыслили над этими словами, но так и не поняли их смысла.

— Спокойной ночи! — промолвил я.

— Спокойной ночи, — пробормотал Крум.

Через десять секунд он заснул, а еще через десять — стал поворачиваться и свалился на пол. В космическом корабле он привык к невесомости, а здесь на нее уже нельзя было рассчитывать. Но он так и не проснулся. Я решил не трогать его и оставил спать на ковре, толстом и удобном, как настоящий матрац.

Глава VIII. Двойник дяди Владимира

Позавтракали мы двумя серыми таблетками. Каждая из них содержала по куриному яйцу, сто граммов ветчины, двести граммов брынзы и четыре ложки конфитюра. Это была новейшая комбинация пищевой промышленности планеты.

Крум выглядел очень несчастным.

— Для меня, — сказал он, — еда была истинным удовольствием. Я любил жевать, жевать и жевать, потому что хорошо прожеванное — это наполовину усвоенное. А теперь что? За секунду все проглатываю и потом удивляюсь тому, что происходит!

Я успокоил его, сказав, что все происходит, как надо, уж раз мы забрались в такую даль. Мой друг проглотил еще одну комбинацию для резерва, но потом все утро жаловался, что переел.

После завтрака Хлея сказала:

— Сегодня вы познакомитесь с одним выдающимся человеком, гордостью всей нашей семьи. Два года назад он посетил вашу Землю.

— И остался очень доволен, а? — спросил Крум. — Ведь там продуктов — навалом!