Я на Марсе - Николай Мизийски

стенах висели необычные картины. На одной из них был изображен марсианин, сидящий в тарелке, под которой виднелись оранжевые горы. Другая картина, скорее всего, служила наглядным пособием по геометрии, потому что ее заполняли разноцветные треугольники, квадраты и окружности.

— Это наша кухня, — сказал профессор.

Никогда бы не подумал, что кухня может быть такой. Она не пахла ничем съедобным. Это была комната без аромата, что лишало ее привлекательности.

Фил Фел показал на тарелку с марсианином:

— Это я. Снимок сделан несколько месяцев назад. Выезжал на прогулку для повышения аппетита. — Потом показал на геометрический ребус в другой рамке: — Это тоже я, но нарисован одним современным художником. Когда дочь была маленькой, она очень смеялась над этой картиной, но в последнее время перестала, потому что ей уже семь лет.

Он заметил, как мечтательно Крум рассматривает кухонный шкаф, и быстро добавил:

— Забыл, что вы голодны. Сейчас пришлю дочку, чтобы она вас угостила и составила вам компанию.

Профессор поспешно вышел, и мы остались одни.

— Детские песенки знаешь? — спросил мой друг.

— Забыл. А зачем?

— Чтобы понравиться маленькой хозяйке. Эта семилетняя дочурка, может быть, еще и в школу не ходит, поэтому ей будет приятно, если мы сумеем впасть в детство…

Глава VII. Хлея

Двери открылись опять. Вначале мы увидели несколько пальцев с красными лакированными ногтями, а потом блестящее темно-синее платье, усеянное оранжевыми каплями. Капли были сгруппированы по три — одна большая и две маленькие, как просяные зернышки. В это платье была одета дивно красивая девочка, на вид приблизительно нашего возраста. Длинные черные волосы сверкали под искусственным светом потолка и ниспадали волнами по красивой полненькой шее. Симпатично вздернутый носик возвышался в середине лица весело и вызывающе. Два ряда чистых белых зубов открывались под губами, как на рекламе пасты «Идеал».

— Добрый вечер! — сказала девочка. — Я Хлея, дочь профессора Фил Фела.

И протянула руку к нашим рукам, а не к ушам.

Если бы рядом жужжали мухи, мы непременно проглотили бы по одной — так широко разинулись наши рты от изумления.

Первым пришел в себя я и сказал:

— Мы очень рады!

Хлея засмеялась певуче, как горный ручей:

— Вы рады? А почему?

Я начал разматывать бинт с головы, чтобы он не портил мою внешность.

— Мы рады, что на Марсе имеются нормальные человеческие лица.

Моя крепкая правая лапа стиснула ее нежные пальчики, и я не собирался их выпускать. Однако дочь Фил Фела была хорошо воспитана, потому что не распищалась, а только усмехнулась:

— Поскорее скажи свое имя и отпусти, пожалуйста, мою руку. Мне она нужна гораздо больше, чем тебе.

— Меня зовут Александр Александров Александров, — неторопливо поклонился я. — Но мои друзья и те, кто хочет войти в их число, называют меня просто Саша. — И неохотно выпустил ее руку.

— Спасибо, Саша! — обрадовалась Хлея. — Еще немножко, и ты поломал бы мне ногти.

Настала очередь и космонавту-2 сказать несколько слов хозяйке, но он ограничился только взглядом.

— Его зовут Крум, — представил его я.

— Должно быть, он немой? — сочувственно спросила Хлея.

— Напротив, он разговорчивый, — заступился я за друга. — Но только в обществе зайцев и галок. А вот с девочками ему еще не доводилось беседовать. — И я подмигнул Хлее галантно, как настоящий кавалер.

Хлея осталась этим довольна, однако ее любопытство не уменьшилось.

— Ты, Саша, смотришь на меня как-то странно, — сказала она. — Нельзя ли узнать, почему?

— Можно, разумеется! У меня создалось впечатление, что великовата ты для своих семи лет…

— Ха-ха-ха!

— Что это значит в переводе на болгарский язык?

Это значит, что мне весело. Мои семь лет, дорогие путешественники, — это возраст марсианский, а не земной. Ваша планета огибает Солнце за 365 суток, а наша — за 687, потому что мы дальше, чем вы, находимся от центра вращения. Поэтому за один наш год мы вырастаем больше, чем вы за свой. Короче говоря, мы сверстники.

Я мысленно отругал себя за несообразительность. Ведь еще до полета я читал об этом в книжках, а вот в нужный момент не вспомнил! Как говорит дедушка Санди, у человека один ум и на лето, и на зиму — потому-то его и не хватает! Запоминаем что-то главное, а о мелочах забываем — вот и делаем ошибки, да еще и публично.

Хлея выручила меня из неловкого положения:

— Я хотела бы поговорить и с твоим другом, который мне тоже очень симпатичен.

Она подошла к космонавту-2:

— Здравствуй, Крум!

— Ммм…

— Почему ты такой неразговорчивый?

— Так…

— Говори же!

— Хочу спросить о чем-то, но стесняюсь.

— Спрашивай, спрашивай!

Чтобы он чувствовал себя посвободнее, я стал разглядывать потолок. Крум освободился из-под моего контроля и выпалил в один дух:

— Вы тут, на Марсе, когда не обедаете, в котором часу ужинаете?

Хлея всплеснула руками и покраснела, как отличница, упустившая самое важное в уроке.

— Извините, — сказала она, — совсем забыла, что мне поручил папа! Пожалуйте к столу! Садитесь, прошу вас. Чувствуйте себя как дома. Эх и угощу же я вас сейчас! Мама гостит у бабушки, в южном полушарии, но я справляюсь и без нее.

Мы не из тех, кто ждет вторичного приглашения. Крум сиял, как потерпевший кораблекрушение, которого подобрало спасательное судно. Ноздри его сжимались и разжимались, чтобы уловить волны каких-нибудь аппетитных запахов.

— Чего бы вы желали? — спросила молодая хозяйка.

— Хлебца, брынзы и водички, — ответил я.

— Жаль, что у тебя такой слабый аппетит, — упрекнула меня она.

Чтобы не услышать упрека и в свой адрес, мой друг изрек:

— А я хотел бы телятину с овощами и три куска торта!

Я подтолкнул его:

— Эй, ты же не в ресторане!

Но тут вмешалась Хлея, заставив меня раскаяться в своей чрезмерной скромности: