Россия: народ и империя, 1552–1917 - Хоскинг Джеффри

4. Различий между метрополией и колониями обычно не существовало. Аннексированные территории становились полноправными составными частями империи, как только для этого складывались политические условия. Стабильность империи поддерживалась за счёт интегрирования местной элиты в российскую знать и бюрократию. Эффект подобной кооптации заключался в том, что империя в принципе становилась многонациональной; расширялся разрыв между элитой и народными массами всех этнических групп, включая самих русских. С другой стороны, отношения между различными народами носили заметно менее расистский характер, чем, скажем, в Британской империи. На массовом уровне самые плохие отношения складывались между кочевыми и оседлыми народами, а также между исламистами и христианами на Кавказе.

5. Русская культура и русский язык являлись существенными интеграционными факторами для большинства этнических групп, но не уничтожили и не вытеснили другие культуры, как это произошло в Китае. Там высокая культура являлась эндогенной и способствовала официальной идеологии в поддержании порядка и социальной интеграции; в России высокая культура была в значительной мере заимствована извне и подрывала официальные ценности. Китай — сердце Азии, тогда как Россия находилась на периферии Европы со всеми вытекающими из подобного положения преимуществами и недостатками.

6. Империя была постоянно открыта окружающему миру, как для торговли, так и для вторжения. Изоляция была для России немыслима: она не могла, подобно Китаю, стать «срединным царством» в гордой обособленности. Внешняя и военная политика всегда имела для империи жизненно важное значение. Даже в периоды стабильности и безопасности на азиатских границах, на европейском направлении полного спокойствия никогда достичь не удавалось, оттуда и осуществлялись самые опасные и разрушительные вторжения, ведь европейские державы в техническом и культурном отношении стояли на более высоком уровне. Поэтому именно оттуда исходило большинство кризисов.

7. Во все времена выживание империи и поддержание территориальной целостности являлись важнейшими приоритетами для российских правителей: перед ними отступали все остальные — национальные, религиозные, экономические и прочие. Имперское сознание было очень сильным и основывалось на гордости за просторы и разнообразие державы, за военные победы. Как писал в «Истории государства Российского» Карамзин: «Взглянем на пространство сей единственной державы: мысль цепенеет, никогда Рим в своём величии не мог равняться с нею… Не надо быть Русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостию и мужеством снискал господство над седьмою частию мира, открыл страны, никому доселе не известные, внёс их в общую систему Географии, Истории, и просветил Божественною Верою…»

Таким образом, русское национальное самосознание растворялось в Российском имперском сознании, ценности которого в принципе были многонациональными. Это давало неплохие результаты до тех пор, пока европейские державы, злейшие враги России, не начали превращаться в национальные государства.

Часть 2

Строительство государства

Глава 1. Первые кризисы империи

При своём зарождении в XVI веке новая империя с огромными притязаниями строилась на очень хрупком политическом фундаменте. Московия унаследовала систему правления, основанную на родстве: после смерти старшего члена правящей династии его собственность, то есть земля, которой он владел и на которой правил, переходила не к старшему сыну, а ко всем сыновьям. В результате Киевская Русь и последующие княжества (известные как уделы) постоянно дробились и становились предметом борьбы между наследниками. Для противодействия этой системе был принят принцип «старшинства», призванный, как предполагалось, регулировать отношения между мужскими членами династической семьи и обеспечивать согласие. Однако в данном случае этот принцип должным образом так и не сработал. Распри и раздоры внутри княжеских семей составляли постоянную проблему, тогда как вассалы, бояре и крестьяне, имели возможность менять одного господина на другого. Вся система более подходила пастушеским племенам, где основной вопрос — не земледельческий, а вопрос контроля над стадами и пастбищами. Возможно, эта система возникла как результат взаимодействия с кочевыми народами.

Южные территории Руси — из-за географической уязвимости и упрямого следования системе родства — стали лёгкой жертвой вторгшихся в XIII веке монголов, а позднее попали под влияние Великого княжества Литовского. Северные, более лесистые, территории представляли лучшие условия для возникновения сильной княжеской власти. Сочтя эти земли менее благоприятными для себя, монголы довольствовались общим признанием их господства с обязательной и своевременной уплатой дани, но предоставляли право управления и сбора налогов местным князьям и их вассалам.

Ловкость и благоразумие, проявленные в использовании делегированной власти, позволили Москве усилиться настолько, что в конце концов она смогла бросить открытый вызов господству монголов.

Уже за столетие до завоевания Казани Великое княжество Московское начало готовить себя к принятию более значительной исторической миссии и к освоению новых территорий. При этом Москва являлась не единственным претендентом на наследство Киевской Руси. Другими соискателями были весьма слабо организованное аристократическое Великое княжество Литовское и олигархическая городская республика Новгород с правящим городским собранием (вече) и огромными северными территориями.

В 1471 году Иван III нанёс решающее поражение новгородской армии и впоследствии, пользуясь преимуществом необъятных владений города, ввёл новую систему управления и набора на военную службу. Конфисковав земли новгородских бояр, он раздал их своим вассалам на том условии, что те будут поставлять в его распоряжение вооружённые отряды. Так началось широкое применение системы поместий: люди, состоящие на гражданской и военной службе Великого князя, получали землю с крестьянами, дававшую средства на жизнь, пока они выполняли свои обязанности в канцелярии или на поле боя. С помощью такой системы Иван III собирал под знамёна войска и привлекал бояр из других княжеств Руси.

Эта система поместий продолжалась и при его сыне, Василии III, распространившем её на присоединённые к Москве новые территории — Тверь, Рязань и Псков. Однако система поместий имела свои пределы: Великий князь не хотел изгонять своих сторонников, владевших наследственными вотчинами в границах его Великого княжества. Кроме того, крупным земельным собственником оставалась церковь, на данный момент не готовая подчиниться мирской власти. При Иване и Василии начался переход от устного управления к письменному, другими словами, эти правители положили начало зарождению бюрократии.

Возросшую силу и власть Иван III и Василий III начали укреплять внешними атрибутами суверенитета — подчёркивая этим свою независимость от монголов — и императорского достоинства. Иван взял в жёны племянницу последнего византийского императора, Софью Палеолог, и время от времени (как и сын) использовал титул «царь» (цезарь или император). Кульминацией символического обретения власти стала коронация Ивана IV.

До некоторой степени эти псевдоимперские притязания были всего лишь иллюзией, скрывавшей тот факт, что при примитивной технике и средствах сообщения реальная сила по-прежнему зиждилась на боярских кланах, использовавших автократический фасад для придания некоторой стабильности и внешнего приличия тому созвездию силы и власти, которое, в противном случае, распалось бы в условиях непрекращающихся распрей. Дворцовый церемониал, царские религиозные процессии, публичная раздача милостыни и паломничества в отдалённые монастыри — всё это создавало представление о Богом предопределённом правлении и скрывало отвратительную жестокость междоусобного боярского соперничества. Иван IV, будучи ещё несовершеннолетним, имел возможность убедиться в этой скрытой от посторонних глаз реальности, когда бояре, отчаянно боровшиеся за регентство, на глазах у царя убили несколько его приближённых, но не тронули его самого. Принимая на себя полную царскую власть, Иван IV был твёрдо убеждён в необходимости усмирения бояр и создания действительности, более похожей на представление о ней.